Ира слушала молча, воображая, что отработает свое потом, после лекции.
— Арабы, — говорил рави, — куда более сексуальны, чем евреи. Особенно тот, от кого пошел ислам, Мухаммад. Он написал Коран, и мусульмане воображают, что книгу эту подарил им Аллах. А ты знаешь, что Мухаммад мог в одну ночь любить сразу пять десятков женщин? Я говорю тебе это не просто так. Я готов тебе заплатить — о сумме мы договоримся, — если ты согласишься стать одной из жен этого арабского пророка…
— Я согласна, — вставила Ира, она уже имела дело с несколькими арабами, они, действительно, были хороши в деле, — но ты должен привести этого Мухаммада сюда, потому что девушкам не разрешается принимать клиентов на стороне.
— О, Творец! — воскликнул рави, подняв взор к потолку. — Ты не знаешь, что Мухаммад жил полторы тысячи лет назад??
— А… — разочарованно протянула Ира. — Так что же ты мне мозги пудришь?
Последние слова она сказала по-русски, не найдя им ивритского эквивалента, но рави понял.
— Все будет в порядке, мотек, — сказал он. — Если ты согласна, тебя отправят в Мекку и ты станешь женой пророка Мухаммада, и жить будешь полторы тысячи лет назад. Но главное — ты спасешь Израиль.
Несогласование времен прошло мимо внимания Иры — она не была сильна в грамматике. Поговорили о сумме, и Ире больше всего понравилось, что работать придется исключительно на себя, ибо никаких сутенеров в седьмом веке, да еще в Мекке хурашитов, не было и быть не могло.
— Но я не знаю арабского, — призналась Ирина.
— Вообще говоря, — резонно заметил рави, — ты не знаешь и иврита, что не мешает тебе понимать клиентов и даже меня. Сотню слов выучишь, и достаточно.
— Деньги вперед?
— Конечно, — сказал рави, — в пересчете на тамошние драхмы. Шекели в Мекке тебе будут ни к чему.
На том и порешили. Рави нацепил свою шляпу и ушел, а Ира, работая с очередными клиентами, все думала о том, что имел в виду этот кипастый, когда говорил о спасении Израиля. Раздумья отпечатались у нее на лице и сказались на работе, клиенты ушли недовольные, а хозяин вычел из заработка Ирины внушительный штраф. Сволочь, — подумала Ира и поняла, что лучше уж спасать Израиль. К тому же, не меняя профессии.
Рави приходил еще несколько раз, просаживая на Ирину все более крупные суммы, поскольку инструктаж требовал времени, арабские слова давались с трудом, а Ира, обладая неплохой памятью, была жутко неусидчивой. К тому же, ее раздражало, что рави ни разу не снял сюртука, не говоря уж о брюках. А ей хотелось, о чем она однажды сказала прямо и недвусмысленно.
— Нет, — покачал головой рави. — Не отвлекайся. Как будет по-арабски «накрывать на стол»?
Ира вздохнула и решила про себя, что рави импотент.
После восьмого посещения, занявшего половину рабочей ночи, рави сказал:
— Хорошо. Слова ты знаешь. Перейдем ко второму этапу.
И перешел, начав учить Ирину, как ей нужно себя вести, чтобы непременно соблазнить Мухаммада. Послушав минут пять, Ира расхохоталась рави в лицо:
— Послушай, мотек, я не знаю, пророк этот Мухаммад или нет, но, если он мужчина, то предоставь дело мне. Я же не учу тебя, как читать Тору.
Рави внимательно посмотрел на девушку и сказал:
— Ты права. Тогда — этап третий. Когда Мухаммад будет брать тебя, он станет шептать слова, много слов, а ты сделаешь все, чтобы он забыл…
— Забудет, — пообещала Ира, — все забудет, даже маму родную. А что за слова?
— Неважно, — сказал рави. — В том-то и дело, что неважно.
— Ты говорил как-то, — напомнила Ира, — что я спасу Израиль. Как Жанна д'Арк, да? А что я должна для этого делать, ты так и не сказал.
— Какая Жанна? — удивился рави, не слышавший о спасительнице Франции, поскольку в ешивах, в отличие от питерских школ, не изучали «Всемирную историю в рассказах и картинках». — А Израиль ты спасешь, делая то, о чем мы сейчас ведем речь.
— Трахаясь с Мухаммадом? — уточнила Ира. — Не понимаю.
— Неважно, — опять сказал рави. — Поймет история, этого достаточно.
Откуда рави взял две старинные драхмы, Ира так и не узнала. Монеты она спрятала в тряпочку, а тряпочку сунула под лифчик.
— Нет, — сказал рави, — это нужно оставить здесь. В те времена… э-э… курашитские женщины обходились без лифчиков. И без… э-э… трусиков тоже. И без туфель фирмы «Мега».
— Да? — сказала Ирина и потребовала еще две драхмы — за вредность.
Когда настала пора отправляться, был яркий солнечный полдень. Рави дал последние инструкции и пошел к выходу.
— Ты меня даже не поцелуешь? — обиделась Ира. — Я спасаю твой Израиль, а ты…
Рави поспешно ретировался за дверь, а Ира, надув губы, присела к окну. Босым ногам было холодно на плиточном полу, и она решила плюнуть на предостережения, надеть хотя бы тапочки, а там будь что будет…
Она не успела.
Мекка оказалась городом грязных кривых улочек, замурзанных детей и крикливых торговцев. Здесь было жарко, казалось, что в стоячем воздухе вот-вот возникнет мираж. Ира шла, не зная куда, ей было весело, это было приключение, а бояться она не умела, в России не научилась, а в Израиле было ни к чему. Мужчины на нее оглядывались, и она знала, что взглядами дело не ограничится. Так и получилось. Первую ночь в Мекке она провела у торговца Хассана, сорокалетнего мужчины, уже имевшего трех жен. Хассан оказался хорош, но жить с ним Ира не собиралась. Не то, чтобы она так уж жаждала выполнять инструкции рави (Ира уже поняла, что останется здесь навсегда, рави не потребует с нее отчета, и она может делать все, что сочтет нужным), но ей просто любопытно было посмотреть на этого Мухаммада, на пророка, о котором говорили курашиты, которого превозносили редкие еще в Мекке мусульмане и который что-то такое проповедовал время от времени неподалеку от знаменитой здесь Каабы.
Женское любопытство спасло Израиль, господа, если уж быть точным.
— Больше всего на свете я люблю женщин и благовония, — сказал пророк,
— но истинное наслаждение я нахожу только в молитве.
— Тому, кто творит доброе дело, — говорил пророк, — я воздам вдесятеро и более того; и тому, кто творит злое, будет такое же возмездие.
И еще Ире нравилось смотреть издалека (рассердится, если увидит!), как Мухаммад молится своему Аллаху. Он выбирал в трех шагах от себя на земле какой-нибудь камень или просто неровность, а потом в продолжение всей молитвы не сводил глаз с этого места.
Прием помогал концентрировать внимание и не отвлекаться, а сторонники пророка воображали, что таким образом Мухаммад говорит с самим Аллахом. Молился пророк громко — Ире казалось, что он делает это не для того, чтобы быть услышанным с неба, а с той же практической целью: лучше запомнить текст.
К Мухаммаду она попала через две недели после того, как оказалась на пыльной улице в Мекке — будто картинка сменилась: вот она стояла посреди своей комнаты, босая, и думала, что нужно надеть тапочки, и вдруг… ф-ф-ф… и ногам горячо, потому что камни обжигают, а кривые дома, кажется, сейчас развалятся с жутким грохотом.
Хассан привел ее к пророку и сказал:
— О святейший, эта женщина хороша. У нее белые волосы, и она не знает, откуда родом. Звать ее Хаттуба. По-моему, она из тех персидских племен, что были разбиты твоим предком, и я решил…
Мухаммад прекрасно знал, что не было у него никаких предков, сражавшихся с персами, но законы лести пророк уважал и дар Хассана принял, тем более, что девушка, действительно, была удивительно привлекательна своей необычностью.
А ночью… о-о… Ира сделала все, что умела, и Мухаммад остался доволен. Больше того, он был в восторге. Хадиджа (господи, какая старуха, ей же под шестьдесят! — с ужасом подумала Ирина), любимая жена пророка, осмотрела новую наложницу подозрительным взглядом, но за нож не взялась, а очень даже любезно и не ревниво сказала:
— Жить будешь со всеми младшими женами, и есть будешь на общей кухне. Глаза у тебя красивые, а так…
Она пожала плечами, не одобряя странного вкуса своего супруга. Да что с него возьмешь — пророк он и есть пророк. Не от мира сего…
А еще через неделю Мухаммад привел в дом Фаиду. На следующий день, полоская в проточной канаве белье, девушки неожиданно для себя заговорили на иврите, а потом перешли на русский. Фаиду звали Фаней и прибыла она в Мекку из того же, 2026 года, с целью спасти Израиль. Обе понятия не имели, как это сделать.
Всего у пророка, по подсчетам Ирины, было сорок две младшие жены и, чтобы содержать это многочисленное семейство (а еще дети!), Мухаммад вынужден был трудиться в своей мастерской, куда женщинам вход был заказан. Да Иру процесс трудовой деятельности пророка и не интересовал ни в малейшей степени. Врагов у пророка было много. А он, к тому же, и сам нарывался на неприятности, проповедуя идею единого Бога, которого он называл Аллахом, вопреки убеждениям всего местного населения, привыкшего молиться двум десяткам разных богов, имен которых Ира не старалась запомнить. Из чисто практически соображения единый Аллах был лучше сонма богов со странными именами.