Впрочем, такое положение вещей Михеича вполне устраивало, и он молил Бога лишь о том, чтобы козел в кожаной хламиде свернул шею и больше никогда не появлялся — не потому, что прапорщик Уваров был таким уж верноподданным, а просто потому, что так было бы гораздо спокойнее.
Покончив с делами, охранники принялись слоняться по двору, курить, швырять в озеро камешки и вообще путаться под ногами. В конце концов им это надоело, и они, усевшись на настил и свесив ноги почти до самой воды, стали резаться в очко, придавливая поставленные на кон доллары пистолетом, чтобы зелень ненароком не сдуло ветерком.
Ближе к обеду к крыльцу подкатила широкая и приземистая, сверкающая хромом и черным лаком «чайка».
Охранники оживились, спрятали карты и заторопились к машине, из которой уже выгружались, заинтересованно косясь во все стороны, длинноногие девки. Михеич украдкой сплюнул: к шлюхам он относился с осуждением.., хотя следовало признать, что вон та светленькая была очень даже ничего. Уваров невольно ухмыльнулся: его нынешняя должность имела массу преимуществ, и такие вот визиты были одним из них. Когда девки упьются, им будет абсолютно все равно — когда, как, с кем и сколько, — за все заплачено.
Охранники, галантно улыбаясь и громко сетуя на службу, повели девок в дом: проверка есть проверка.
— Простыни не пачкайте, проверяльщики! — крикнул им вслед Михеич.
— Обижаешь, Михеич, — оглянувшись с порога, ответил Сапог, хозяйским жестом похлопывая вертлявую брюнетку по туго обтянутому кожаной юбкой заду. — Какие простыни? Личный досмотр!
— Знаю я ваш досмотр, — проворчал Михеич, но Сапог уже скрылся в доме, толкая перед собой брюнетку и на ходу шаря у нее под юбкой. Брюнетка лениво отбивалась, и, пока за ними не захлопнулась дверь, Михеич слышал ее похохатывание.
Пока охранники вместе с водителем «чайки» трудились, производя «личный досмотр», Михеич отогнал лимузин в подземный гараж, где уже стоял джип охраны. Он немного посидел на широком, как диван-кровать, переднем сиденье «чайки», облокотившись о руль и задумчиво куря неизменный «Беломор», — после чего опять отправился в баню.
В печке весело трещали березовые дрова. Михеич подбросил еще несколько поленьев, вышел в предбанник и критически осмотрел плоды своих трудов. Кажется, все было на месте. Чистое белье и крахмальные простыни аккуратными стопками лежали на лавках, тщательно замаскированный деревянной панелью холодильник ломился от напитков. Денек выдался солнечный, так что освещения тоже вполне хватало, но Уваров на всякий случай сменил лампочку в висевшем над дверью стеклянном плафоне — береженого Бог бережет. Завершив эту нехитрую операцию, Михеич подошел к двери и осторожно выглянул в смотровое окошечко, Двор, как и следовало ожидать, был пуст.
Отставной прапорщик вернулся в предбанник и, подойдя к дощатой перегородке, которая отделяла предбанник от дровяного сарая, отодвинул кружевную занавеску, которой была прикрыта резная полочка. На полочке стояло несколько глиняных кувшинов и кружек — хозяин почему-то был уверен, что предки хранили посуду в предбаннике, и Михеич не стал его разубеждать. Раздвинув два старых, потемневших от времени горлача, он аккуратно выковырял из доски сучок, открыв круглое отверстие размером с трехкопеечную монету доперестроечной чеканки. Сучок он спрятал в карман галифе, а занавеску задернул. Затем перешел в моечное отделение и проделал схожую операцию и там, только на этот раз сучок он вынул не из стены, а из потолка. Теперь оставалось только повернуть запрятанный в дровяном сарае выключатель, чтобы аппаратура ожила. Выходя из бани, прапорщик Уваров снова осуждающе качал головой.