– Ты ее саму-то видел? – поинтересовался Ледников.
– Так, посмотрел со стороны. Из любопытства.
– Ну и как? Роковая женщина?
– Честно? Не в моем вкусе. Только чувствуется в ней что-то… Какая-то она, понимаешь, неуловимая.
– В смысле?
– Ну, на первый взгляд, тихая, спокойная, а потом вдруг начинает казаться, что способна она на многое.
– И всюду страсти роковые, и от судеб защиты нет?
– Сам придумал?
– Пушкин. Заключительные строки поэмы «Цыганы».
– Класс! – одобрил Прядко.
– А ты думал. Слушай, ты приведи-ка ее ко мне, сию, как выражаются французы, la femme fatale.
– А не опасаешься?
– Чего?
– Что она того – произведет на тебя сильное впечатление? За бомбой не полезешь? – заулыбался Прядко.
– На тебя же не произвела, – отмахнулся Ледников.
– Так то я! А ты у нас впечатлительный. С женщинами у тебя всегда все очень запущено…
– Ладно, разговорился, – проворчал Ледников. – Свободен.
Ледников не стал говорить Прядко, что он задумал лишить его лавров победителя в расследовании покушения в гаражном комплексе.
Прирожденный оперативник, Прядко углядел в Нине Гладыш самое главное – неуловимость. Это была не очень высокая, но стройная женщина со светлыми распадающимися волосами и непроглядно темными за падающей на лоб челкой глазами. На первый взгляд ее лицо могло показаться просто правильным, но будто стертым, невыразительным. И вдруг буквально тут же, улыбнувшись чему-то своему, она превращалась в загадочно-прекрасную женщину, в глазах ясно угадывалась затаенная страстность. И мужчине невольно хотелось этой женщине понравиться. Ибо скользящая по губам усмешка обещала очень многое.
– Нина Владимировна, – сказал Ледников, аккуратно подбирая слова, – у нас есть все основания считать, что взрыв, во время которого пострадал Кирилл Селиверствов, организовал ваш муж Николай Гладыш. Мы могли бы арестовать его хоть сегодня…
– Господи, и за что мне это все, – устало, с искренним непониманием произнесла женщина.
– Что именно?
Но она словно не услышала Ледникова и продолжила говорить о чем-то своем, давно наболевшем:
– Подруги крутят романы и – ничего. Все с рук сходит. Отвлеклась, побаловалась – и домой. А я как проклятая – каждый раз такая история закручивается, что хоть вой! Ведь и с ним, Николаем, так же было. Думала, так, интрижка, романчик, ни к чему не обязывает, а он впился в меня насмерть и пока от мужа не увел, не успокаивался…
Она покачала головой.
– И с Кириллом тоже сначала ничего серьезного не было – баловство одно, развлечение на скорую руку. А потом и он туда же – уходи от мужа и все. Куда уходи? У меня двое детей! Да и не хочу я с мужем разводиться. А Кирилл как с цепи сорвался! Сам развелся, мне ничего не сказав, планы стал на наше общее будущее строить… Я уже прятаться от него стала, на звонки не отвечала. Так он заявил, что сам встретится с Николаем и все ему объяснит по-мужски. Бред! Я уже просто не знала, что делать…
– Видимо, Бог наделил вас способностью вызывать в людях глубокие чувства.
– Да? А меня он спросил – нужно мне это?
Ледников не стал объяснять ей, что Бог не спрашивает чьего-либо разрешения. У него иные резоны.
– По-моему, вы сразу догадались, что взрыв устроил ваш муж, – сказал он.
– Догадывалась. Но старалась не думать.
– То есть вы с ним об этом не говорили?
– Нет, конечно.
– Ну и как вы живете после этого?
Она непонимающе посмотрела на него.
– Нормально. Делаем вид, что ничего не случилось. Что ничего не было.
Ледников ясно видел, что женщина действительно способна все забыть и жить так, словно ничего и не было. И уверена, что слепой обрубок, оставшийся от здорового красивого мужика, полного надежд и страсти, не имеет к ней никакого отношения…
Ледников вздохнул.
– Нина Владимировна, вам надо убедить мужа прийти к нам и во всем признаться. Иначе мы придем за ним сами. Я кое-что узнал о нем. Он приличный человек, но… Видимо, буквально ослеплен страстью, которую вы ему внушаете. У него чистое прошлое, прекрасная репутация, есть государственные награды… В случае явки с повинной все это будет учтено. Да и Селиверстов все-таки остался жив. Хороший адвокат способен многого добиться при таком раскладе. Срок может быть вполне терпимый. К тому же чистосердечное признание значительно облегчит его участь… И потом, судя по всему, если вы его дождетесь, он вам все простит.
– Он уже простил, – грустно улыбнулась женщина.
Гладыш пришел на следующий день. Написал явку с повинной, из которой следовало, что он решил убрать Селиверстова вовсе не из ревности, а потому, что тот преследовал его жену своими гнусными домоганиями. И что его жена была только ни в чем не повинной жертвой, которую он должен был спасти от преследований… Сам он это придумал или ему подсказал хороший юрист, Ледников уточнять не стал. Срок за покушение на убийство и незаконное изготовление самодельного взрывного устройства Гладыш получил минимальный. Из колонии, как рассказал однажды Прядко, писал жене письма, полные любви и страсти. Чуть ли не каждый день. А как вела себя она в это время, Ледников не интересовался. Хотя его не удивило бы ничего – ни известие, что она закрутила новый роман, ни сообщение, что она живет только семьей и ждет мужа…
Остается надеяться, что Олег Георгиевич Альмезов лучше владеет собой и не способен на те же подвиги, что безумно влюбленный в свою жену подполковник Гладыш.
Глава 4 Sibi bene facit qui facit amico Кто помогает другу, тот помогает себе
До Берна он решил добираться на поезде и потому отправился к железнодорожному терминалу, расположенному прямо в аэропорту. Там он приобрел Swiss Pass, специальный билет для иностранцев, по которому можно ездить на чем угодно – поезде, троллейбусе, автобусе, – и сразу сел в вагон, потому что до отхода поезда оставалось несколько минут.
Поезд незаметно тронулся, за окном замелькали нереально красивые швейцарские виды. Ледников прикрыл глаза…
В Берне был уже поздний вечер. Устроившись в гостинице «Bellevue», Ледников позвонил в Москву. Он знал, что отец будет ждать его звонка.
– Я устроился, – сообщил он, глядя в окно на нервно пульсирующую рекламу ресторана «Casino» на другой стороне улицы.
– Будь очень осторожен. Тебе надо было взять какое-нибудь командировочное удостоверение на всякий случай.
– Взял. Я тут как специальный корреспондент популярного еженедельника, занимающийся подготовкой материала о русских эмигрантах.
– Это хорошо.
– Наверное. Только вряд ли спасет в случае заварухи.
– Что ты имеешь в виду? – насторожился отец.
– Ничего конкретного. Извини, это была не удачная шутка. Больше не буду.
– Чем собираешься заняться?
– Тут, как ты понимаешь, есть мини-бар, и я намерен изучить его содержимое. А потом познакомиться с ним поближе.
– Не увлекайся.
– Торжественно клянусь. А потом завалюсь спать, сегодня уже поздно что-либо делать.
– Позвони завтра, я постараюсь раздобыть какую-нибудь информацию.
– Договорились.
Изучать содержимое мини-бара Ледников даже не стал. У него была бутылка Chivas regal, приобретенная еще в самолете. И этого было вполне достаточно. Однако он сначала занялся делом – набрав телефон госпожи Абрамовой, он сухо представился и сказал, что будет у нее завтра утром. Говорил он тоном строгого следователя, и госпожа Абрамова, на которую это явно произвело впечатление, обещала никуда не отлучаться.
Разбудил Ледникова стук в дверь. Накинув гостиничный халат, он подошел к двери и, прежде чем открыть, на всякий случай спросил по-немецки:
– Was ist los?
– Именем революции – откройте! – гаркнул вдруг за дверью чей-то наглый голос. – К вам ЧК! У нас мандат.
Шутить так в швейцарской гостинице мог только один человек. Он и стоял в коридоре. Юрка Иноземцев, дворовое прозвище Немец, лучший друг детства. Когда-то он важно объяснил Ледникову, что старинный род их идет от некоего рыцаря-иноземца, который вышел из варяжской земли и поступил на службу к князю московскому. Немец поразил тогда каким-то особым, удивительным взглядом на мир, с которым до этого Ледникову приходилось сталкиваться только в книгах. Но Немец был вполне реальным, дерзким, до крайности самоуверенным доказательством, что мир этот с его законами вовсе не пропал бесследно, не развеян во прахе и тьме времен и с такими наследниками, как Немец, продержится еще долго. С юности у Немца было множество подруг, но почти не было друзей. Ледников был один из очень немногих. А может, и единственный.
Учился Немец, знавший три языка, в МГИМО. После крушения социализма откуда-то объявилось множество его родственников, всякие там ветви, колена, роды, в том числе и за границей, так что после института он убыл на государственную службу прямо в город Париж. Но служить ему довелось недолго. Из-за нескольких скандалов, порожденных слишком вольным поведением и демонстративными связями с недобитыми родственниками, он плюнул на госслужбу, получил при содействии «графьев», «светлейших» и кузенов вид на жительство во Франции и занялся антикварным бизнесом. Началось все с огромной коллекции, которую ему оставил некий дальний родственник, как нарочно, наследник одной из самых славных российских дворянских фамилий. Когда на ее основе Немец открыл салон «Третий Рим», к нему потянулись и другие эмигранты. Многие отдавали старинные вещи совершенно бесплатно – лишь бы не пропали, потому как их офранцузившимся потомкам они были совершенно без надобности.