— Бахилы надень! — сердито прикрикнула старушка-санитарка в приёмном. — Десять рублей!
Когда деньги есть, о десяти рублях как-то не задумываешься. Но когда в кошельке лежат все сбережения, а других не предвидится…
Брат лежал в постоперационной и казался мумией, сросшейся с живым человеком — половина тела и голова забинтованы. Отца рядом не было, наверное, спустился в кафешку рядом с больницей, выпить кофе.
— Чего смотришь, людоедка? — шёпотом поинтересовался он. — Ну, побился, подумаешь!
— Имбецил! — привычно, но беззлобно сказала Лука и, пройдя в палату, села на стульчик. — Очень больно?
Артём героически поморщился и ничего не ответил.
— Ты здесь надолго? Что врачи говорят? — спросила она.
— Минимум месяц! — вздохнул брат.
— А роллер?..
— Не знаю пока… Отец молчит, значит, всё плохо.
— Да… Тём, я из дома ушла. Можешь мой комп себе забирать со всеми потрохами, авось пригодится, на запчасти.
Брат вытаращился. В сочетании с бинтами выпученные голубые глаза выглядели презабавно.
— Лука, ты чего?
Она встала, выглянула в коридор, прислушалась. Наверняка, вот-вот подойдут родители, а с ними встречаться не хотелось. Говорить было не о чем. Вернулась. Неожиданно склонилась над братом и поцеловала в лоб.
— Давай потом поговорим об этом. Когда тебе лучше станет. Номер у меня тот же, звони, пиши, как сможешь!
Лука развернулась и быстро вышла, не обращая внимания на протестующие вопли Артёма. Услышав знакомые голоса, едва успела заскочить в подсобку с кучей грязного белья, как из-за поворота показались мрачный отец и заплаканная мать. В сердце что-то лопнуло со звоном, будто хрустальный колокольчик разбился. Не броситься к ним, не прижаться… Чужие люди! Метнулась прочь — не к лифтам, а по лестнице, выскочила из больничного крыла, как была, в трогательных голубых бахилах. Нырнула в какие-то чугунные, гостеприимно распахнутые ворота и очутилась… на кладбище. И поразилась царящей здесь тишине и покою. Словно и не было там, за кирпичной кладкой стены, запруженной машинами улицы.
Бахилы отправились в первое попавшееся мусорное ведро. Лука медленно шла по аллеям, разглядывая могилы и поражаясь их разнообразию. Как в мире людей — эти гордецы, эти — скромняги, вот — для большой крепкой семьи, а эта — для одинокой барышни. Ангел с опущенными крыльями… Покосившийся крест… Забытая могила.
Здесь Лука и присела — на облезлую лавочку. Достала из рюкзака бутерброд и термос с кофе, отсалютовала им неведомому покойнику.
— Твоё здоровье, прах! Господи, как тошно! Тебе там тоже?
Ясное дело, могила молчала. Она была усыпана ковром из листьев так, что обломки камня едва угадывались под ними.
— С покойниками говоришь? Уважаю! — раздался звонкий голос.
На дорожке стояла высокая красивая деваха из тех, которых парни называют дерзкими — брови вразлёт, голубые шальные глаза, густо обведённые чёрным, ресницы, потерявшиеся в туши вамп, губы — мечта извращенца. На девахе были чёрные джинсы, ботинки до колена и кожаная мотоциклетная куртка. Длинные каштановые волосы собраны в высокий хвост. На руке висел шлем, странно смотрящийся рядом с изящным дамским рюкзачком.
— У тебя здесь кто? — незнакомка кивнула на могилку. — Древние предки?
Лука невольно фыркнула. Подняла термос.
— Хочешь кофе? Я подвинусь.
— А давай!
Деваха села рядом, придержала второй, ненужный Луке стаканчик-крышечку, пока та наливала кофе. Чокнулась с ней, представилась:
— Меня Муней зовут. Так кто у тебя тут?
— Лука, — представилась та, гадая, как звучит настоящее имя Муни. — Никто. Просто так сижу.
— Просто так на кладбище даже вороны не сидят! — рассудительно заметила Муня. — Вообще-то я — Мария. Но боже упаси тебя называть меня Машей, Маней, Марусей или Манечкой! Вырву глаз!
— А я тебе зуб выбью, — развеселилась Лука. — Правда, я тоже не терплю, когда меня зовут Лукерьей или Лушей!
— Круто! — восхитилась Муня. — Я тоже хочу быть Лукерьей!
— Будь, — грустно улыбнулась Лука и отпила кофе, — а я не буду!
— Чего у тебя случилось-то, подруга? — с искренней заботой поинтересовалась новая знакомая. — Расскажи… Может, я помогу чем?
Лука приготовилась изобразить неприступность и гордость, но… открыла рот и рассказала всё, кроме истинной причины аварии брата. Тайна собственного происхождения так и жгла сердце, а безобразную сцену, произошедшую ночью, буквально хотелось выблевать и забыть навсегда.
Муня слушала внимательно. Лишь один раз отобрала у рассказчицы кофе, выплеснула себе остатки в крышечку. Когда Лука замолчала, она посмотрела на неё как-то странно, помолчала и сказала медленно:
— Давай ещё раз, и поподробней. Вот с того момента, про огонь… Что-нибудь раньше с тобой подобное случалось? Ну, типа, чудес?
Луке в голову закралась мысль, что новая знакомая немного не в себе. Она тщательно оглядела её с ног до головы. От девахи разило респектабельностью, которую та тщетно пыталась прикрыть уличным прикидом. И веяло ещё чем-то, чему девушка не могла пока дать название. Может, это и есть безумие?
— Понятно! Ты зависла! Требуется перезагрузка! — констатировала Муня. — Поехали!
И поднялась так стремительно, что Лука даже не успела понять, как термос оказался в рюкзаке, рюкзак — у неё на плечах, а она сама была схвачена за руку и потащена в сторону выхода.
Водила Муня классно. Легко перестраивалась, лавировала между машинами в таких узких пространствах, что у ни разу не катавшейся на мотоцикле Луки горло перехватывало от ужаса и восторга. Она так цеплялась за Мунину талию, что та пару раз двинула её локтем под ребро и прокричала:
— Ослабь! Придушишь, дурная!
Мотоцикл — гладкий, с плавными обводами, рычащий как крупный хищник — зарулил во двор сталинского дома, остановился в подворотне, перекрытой решёткой. Мигнула красным глазком камера под аркой, что-то пискнуло, и створки разошлись. Глубоко рокоча, зверь с пламенным мотором вместо сердца вполз во внутренний двор. Лука, открыв рот, оглядывалась. Будто в другой мир попала. Здесь были разбиты маленькие газоны, на которых красовались альпийские горки и пламенели японские клёны и ещё какие-то небольшие деревца с листьями багрово-красными, как траурный бархат. Из аккуратной будочки спешил к ним охранник, которому Муня, приветливо поздоровавшись, бросила ключи от мотоцикла. Нетерпеливо притоптывая ногой, дождалась, когда Лука слезет с сидения, снова схватила её за руку и потащила в один из подъездов. За мощную дубовую дверь с увитым чеканным плющом кольцом, вверх по мраморной лестнице с ажурными перилами, игнорируя лифт, выглядящий слишком новым для этого, полного истории дома.
Открыв затейливым ключом дверь, Муня с порога крикнула:
— Ма-а-ам? Ты дома? У меня гости!
Из просторной прихожей, которую, наверное, надо было бы называть величественным словом ‘холл’, уходил вглубь огромной квартиры широкий коридор, вымощенный шикарным паркетом. По обеим сторонам скрывались за занавесями из какой-то бархатистой ткани, расшитой золотыми нитями, двери в комнаты. В полумраке нити загадочно посверкивали. Одна из портьер колыхнулась, выпустив даму в шёлковом, расшитом райскими птицами халате, и шлёпанцах с помпонами. Несмотря на ‘домашний’ стиль одежды, выглядела дама так, словно собиралась на посольский приём.
— Привет, девочки! — улыбнулась она, походя и оглядывая Луку с головы до ног.
На мгновение той стало стыдно — за джинсы в булавках, за футболку со слюнявым зомби, за чёрные короткие ногти и встрёпанную причёску. Но затем она вскинула голову, как норовистая лошадь и посмотрела даме прямо в невероятной красоты голубые глаза. Дочь, видимо, удалась в неё.
— Меня зовут Этьенна Вильевна, — едва уловимо усмехнулась та, — но друзья Мунечки называют просто Этьенной. А ты?..
— Лука, — опередила её Муня, — мы познакомились на кладбище, и она…
Дама приподняла ухоженную тонкую бровь, и дочь замолчала.
— В холодильнике полно еды, — улыбнулась ей Этьенна, — мне кажется, Луке не помешает перекусить и выспаться. Девонька, комната для гостей в твоём полном распоряжении!
Лука так растерялась от увиденного, что просто кивнула, напрочь позабыв о слове ‘спасибо’. После бессонной ночи в голове шумело, видимо оттого пространство стало играть с ней странные шутки — стены коридора кривились, золотые нити в портьерах показались раскалёнными проволоками, а на многочисленных декоративных тарелочках на стенах, явно привезённых из разных стран, задрожали рисунки, явно намереваясь ожить.
Девушка отчаянно зажмурилась и потрясла головой, чтобы избавиться от морока.
— Есть и спать! — констатировала Муня, доставая из пузатого комода и кидая ей пушистые тапки. — Давай рюкзак, отнесу в комнату!