Точнее, понял, что уже дня три-четыре хочу курить. Глаза открылись, чтобы привычно направить руку за беломориной и зажигалкой, всегда укладываемых перед сном туда, куда маленькие девочки кладут любимую куклу.
Рука потеряв наведение, рухнула в пустоту. Глаза протранслировали охреневшему мне потолок ниши, в которой я лежал.
Нагишом.
Не то, чтобы меня это обеспокоило, но надолго я раздевался обычно помыться и вздрочнуть.
Ряд приятных воспоминаний промелькнул в тумане никотинового голода, активировав процесс заполнения кровью той части тела, которую я всегда мыл особенно тщательно.
Потом я решил, что где бы я ни был, быть в этом гдебыто возбужденным не очень хорошо, и рыком шугнул воспоминания в туман.
Потом я решил, что я – дикий, злой и поэтому голый и иду искать курить.
Выкарабкавшись из цельнопластиковой ниши, я секунд пять тупо пялился на разгромленное стомато-гинекологическое кресло, пока не понял, что это всего-навсего навернутая виртуальная установка. Поскольку больше в комнате пять на пять метров ничего не было, я попялился на установку еще с минуту, разыскивая среди кабелей, проводов, зажимов и трубок хоть что-нибудь, похожее на средства ввода[26] .
Не отыскав ни мышей, ни джойстиков, ни даже клавы, я решил не отказываться сразу от первоначального варианта, что это установка для удаления зубов из задницы. Придя к этому выводу я встал и пошел к двери, удивляясь себе, любимому и сильному настолько, что хватает сил двигать тело, которое заявляло, что оно потяжелело раз в пять.
На прямоугольнике двери, исполненном из того же пластика, что и вся комната, не имелось никаких указаний на то, как ее открыть. Ни ручек, ни щелочки, никаких пазов, намекающих на откат в сторону.
Оставался вариант толкнуть. Вздохнув, угрюмо, поскольку был «дикий, злой и хотящий курить», я, наслаждаясь увесистостью себя, с разбега жахнул в середину двери пяткой. Жалобно хрустнув, дверь улетела в темноту и с грохотом улеглась на пол. Марш затих.
– Юпс! – буркнул я в тишину, намекая неизвестным хозяевам, что надо оставлять таблички с инструкциями по открытию дверей, и побрел налево.
Брести по коридору в потемках было очень страшно. Страшные мысли о писькоядных собаках и о злых мозгочерезжопуебах вовсю зашебуршились в тумане никотинового голода. Но шебуршились они в тумане, не показываясь. Поэтому я не стал предпринимать попыток спрятать письку в жопку, тем самым законопатив последнюю. Я просто тупо брел на свет, падающий в коридор из открытой двери метрах в пятидесяти.
В пяти метрах от порога светлой комнаты я обнаружил, что ее косяк дверью не снабжен, и что вместе с тусклым светом в коридор просачиваются неспешный английский говор и бзяканье стаканов.
Чуть оживившаяся сущность подкинула идейку приветственно помахать из-за угла членом. Чуть отредактировав идейку, я добавил к списку «злой, дикий и хочу курить» положительное качество «эксгибиционист» и, резко вывернув за косяк, брякнул в десяток людей за столом соответствующее случаю приветствие:
– Ladies and Gentlemen, have somebody cigarette, please?[27]
Шестеро девочек, одна другой спортивнее, дружно посмотрели на лицо, а потом вниз.
Пятеро парней начали разной наглости взглядами начали осматривать мышцы. Не считая реакции на меня, врожденную сексуальную ориентацию можно было понять по одежде – на бритоголовых девушках, в отличие от бритоголовых мальчиков, кроме тяжелобронированных трусов были столь же тяжелобронированные лифчики.
Хмыкнув и изобретя хороший комментарий на русском, я тяжело вздохнул и буркнул в сторону девушек, сидевших за высоким подвесным столиком слева:
– Ye! I really have nothing to proud but nothing to hide…[28]
Дружно покраснев, четверо отвернулись к столику с десятком кувшинчиков. Двое пристально вгляделись в лицо.