Пачку он положил в другой карман и вернулся в машину, несколько успокоившись по поводу того, что скажет госпоже полковнице. Наблюдавший за этими маневрами водитель сдержал понимающую улыбку. В другое время он непременно отпустил бы шутливое замечание, но сейчас, судя по выражению лица полковника, момент для шуток был самый неподходящий.
На светофоре включился желтый сигнал, и машина с Сорокиным рванулась с места и растворилась в городских огнях, с плеском разбрызгивая колесами талую коричневую жижу.
Глава 2
Черная полковничья «Волга» с торчавшей на крыше длинной гибкой антенной радиотелефона плавно затормозила у тротуара. Водитель давил на педаль тормоза так нежно, словно между ней и его подошвой лежало сырое куриное яйцо, но машина все равно прошла юзом не меньше метра, с неприятным мокрым шорохом скользя по бурой снеговой каше. Сидевший сзади полковник недовольно поморщился, но промолчал: ничего страшного не произошло, а манеру срывать свое дурное настроение на подчиненных он считал хамской и недостойной цивилизованного человека затеей.
– Вас подождать? – спросил водитель, обращаясь к зеркальцу заднего вида.
– Даже не знаю, – после короткой паузы, во время которой он недовольно жевал губами, медленно ответил полковник. – Ну, подожди минут десять… А в общем-то, не стоит, наверное. Отправляйся в гараж. Если что – доберусь домой на такси.
Этот расплывчатый, не слишком уверенный ответ был настолько не в духе полковника, что водитель даже не отважился еще на одну реплику. А уж о том, чтобы спорить или вылезать с какими-то своими инициативами, не могло быть и речи: водитель знал своего патрона не первый год и отлично видел, что любое неосторожное слово может тронуть с места лавину полковничьего раздражения. Конечно, потом успокоившийся и устыдившийся полковник непременно выкопает похороненного под этой лавиной подчиненного, отряхнет ему одежду, похлопает по плечу и даже извинится, но кому от этого станет легче? Пусть уж лучше чудит по своему усмотрению…
Водитель полковничьей «Волги» хорошо знал дом, возле которого ему приказали остановить машину. Это да еще предательское позвякивание, периодически доносившееся из лежавшего рядом с полковником кейса, позволяло предположить, каким именно образом намерен сегодня отдыхать полковник. «Что ж, – решил водитель, – все мы люди, все мы человеки – от генерала до рядового. Ничто человеческое нам не чуждо – по крайней мере, до тех пор, пока здоровье позволяет. И разве есть лучший способ снятия стресса, чем выпитая в хорошей компании бутылочка?»
Его так и подмывало поделиться с полковником своими соображениями по этому поводу, но он молчал, твердо зная, что слово – серебро, а молчание – золото. Тем более что некстати оброненное слово в данном случае могло обернуться вовсе не серебром.
Полковник распахнул дверцу и, прихватив кейс, выбрался из машины. Пола его длинного черного плаща при этом проехалась по густо забрызганному дорожной грязью крылу автомобиля.
– Черт подери, – проворчал полковник, безуспешно пытаясь стереть грязное пятно тонкой кожаной перчаткой. – Что за свинство, в самом деле? Неужели нельзя было помыть машину?
– Утром, – лаконично отозвался водитель, решив выбрать из двух зол наименьшее и все-таки подать голос.
– Что – утром?
– Утром мыл, – со вздохом сказал шофер, отлично зная, что последует дальше. – В восемь ноль-ноль.
– А сейчас сколько времени? – как по-писаному, спросил полковник.
Водитель, которому оставалось только покориться жестокой судьбе, бросил короткий взгляд на вмонтированные в приборную панель часы и отрапортовал:
– Шестнадцать сорок три.