Mara Jade Palpatyne Предпоследняя былина
Анна Штейн
Пролог
Конец света наступил.
По крайней мере, так говорят Пророки. Праведные были взяты на небеса, а мы, грешные, оставлены на муку и погибель.
В те дни восстал народ на народ, и держава пошла войной на державу, и были большие землетрясения по местам, и глады, и моры, и ужасные явления, и великие знамения с неба. Сейчас уже вряд ли кто помнит, но старые люди говорят – небеса свернулись, как свиток, солнце и луна не дали своего света, и горе было жившим на земле в те дни. И люди издыхали от страха выходить за дверь, от страха выражать свой страх, но больше – от страха будущего…
И в те дни люди искали смерти – и не могли умереть, искали забвения – но не могли забыться. И если бы продолжалось это дольше – никто не спасся бы. Но сократились эти дни, и нам был дарован второй шанс. Так родилось человечество Миллениума – израненное, покрытое язвами, но с неизбывной жаждой жить и верой.
Но ад не мог просто распахнуть свою пасть, и он изрыгнул чудовищ; открылся кладезь бездны, и из дыма вышло сонмище тварей, а вел их Аввадонна, ангел – губитель.
Тогда и появились мы – защитники. Рождение каждого из нас сопровождало знамение. Мы родились, чтобы сражаться с тьмой, но в последний день лишь четверо от нас выйдут на бой с Аввадонной.
И погибнут – чтобы мир жил.
Глава 1
Еще вчера мир был абсолютно гармоничен. Я лежала в стогу свежевысушеного сена, вдыхала его пьянящий запах и смотрела на звезды, щедро рассыпанные по небосводу. Люблю звезды, но в городе их не увидишь. Впрочем, я редко бываю в городах, а последнее время – тем более. Сказать по правде, вообще последнее время стараюсь держаться ближе к Зоне.
Чужие Зону боятся. Уж больно много горя уже вышло из нее в мир, и продолжает выходить до сих пор. Это правда – постороннему Зона опасна. Постороннему, но не тем, у кого есть некоторое родство с Нейы, непонятное даже нам самим. Мы чувствуем ее, где бы ни находились – она рядом с нами, в нашем сердце.
В Зоне красиво, как и везде, где человек не особо успел нагадить. Особенно поздним летом и ранней осенью. И звери здесь не такие, как везде – человека совсем не боятся. О, я могу долго рассказывать о Зоне. Только вряд ли это интересно кому-то, кроме наших. Таких же, как я.
Вы рассказываете о нас своим детям былины, мало чем отличающиеся от сказки, но каждый знает, как вы к нам относитесь. Не думайте, что мы слепые – да, вы даете нам кров, пищу и питье, не знаю, как насчет остального, но страх и отвращение прекрасно видны в ваших глазах. Для вас мы прокляты, запачканы Зоной, как сочной грязью.
Меня это не стремает. Может, еще молода, а может еще что-то, но, в общем-то, мне ваши взгляды до узды коня моего. Кстати, я одна из трех витязей, которые предпочитают лошадь пуссикету. Конечно, пуссикет – это не только приятный мех, но и тридцать крепких зубов и два десятка втяжных когтей, но…
У лошади есть свои преимущества – скорость, маневренность и тяжелый удар копытом, а кроме того, найдите мне пуссикета, способного унести на спине полтонны! Моя Пушинка это может, и не просто уносит – таскает все это безобразие резвой рысью несколько часов кряду или бодрым галопом в атаке! Да, мы не способны подкрадываться и внезапно прыгать на жертву, но, черт побери, мы же воины, а не презренные гашишины!
К тому же, есть еще два немаловажных момента. Во-первых, лошадь – это подарок, и притом от дорогого мне человека. А во-вторых, был бы пуссикет, тогда, возможно, не было бы фамилиара. А значит, быть мне простым мечником, а не витязем. А так – вроде бы элита, особый статус. Но и ответственность особая.
Фамилиар, как истина, всегда где-то рядом; я чувствую его, как чувствую Зону. Его присутствие благотворно действует на меня – быстрее заживают раны, меньше риск инфекции или отравления, не такая сильная усталость, но особенно он помогает в такие минуты, как сейчас.
Увы, на мечника нельзя обучиться. Мечниками рождаются. По воле Отца Всех и Вся мы приходим в мир, на счастье другим и на боль себе. Почему на боль? Потому что мы чувствуем чужую боль как свою. Боль и несправедливость мира постоянно рядом, она ноет в наших нервах, оттого-то те, кто связан с Зоной, не любят города. Слишком много в них чужой, бытовой боли, той, с которой мы справиться не в силах. Но есть другая, большая боль, большая несправедливость, и для того, наверное, мы и рождаемся – чтобы защитить ее привычную от ее нестерпимой…
У меня болит спина. Болит так, словно в хребет всадили стальной стержень. Раньше боль была сильнее, и, чтобы справиться с ней, мечники собирались вдвоем – втроем, но теперь у меня есть фамилиар, и ощущения не такие болезненные. Но она есть, и это – моя природа. Я чувствую чужую боль, чувствую еще до того, как ее почувствуют те, кому она принадлежит. И остается совсем мало времени, чтобы предотвратить ее начало. Тогда моя боль пройдет, но так бывает не всегда. Бывает, что мы не успеваем, и остается лишь месть, но, даже отомстив, все равно оставляем в себе кусочек боли. Она накапливается, поэтому мы умираем рано и неприятно, но…
Мы такими родились. Зато знаем вкус настоящей свободы. Мы все живем на границах Зоны и Зона, наш враг, по-своему бережет нас. Кто знает, почему?
…но всякий раз, когда оттуда исходит опасность, мы чувствуем боль. И эта боль не утихает, пока опасность не исчезнет.
…
Мы путешествовали без дорог, просто сквозь редколесье. Пушинка была достаточно умна, чтобы обходить овраги, буреломы и прочие опасные места, а о другой опасности фамилиар предупредит. Но и сама я держала ухо востро. Как говорится, на Бога надейся, да и сам не плошай. Сейчас ехала налегке, из брони на мне была только армированная рубаха до колен да такая же бармица. Тяжелые доспехи четвертой степени защиты были слева, в приседельном мешке, но если бы они понадобились -облачилась бы за три минуты. А оружие всегда при мне: силовой щит в напульснике левой руки, гравитационный молот – в перчатке правой, меч и копье-разрыватель – у передней луки седла. Разрыватель редок даже в среде витязей – это оружие валькирий и смертоносцев Княгини, но мне один перепал, иначе так бы и бегала с огненным копьем. Разрыватель, конечно, оружие варварское, но против тварей – самое то, щитов-то у них нет. Но это, как говорится, последний довод, обычно полагаюсь на щит, молот, в крайнем случае – на меч.
Пушинка фыркнула – в кустах что-то зашелестело. Не фамилиар, какой-то большой зверь уступал нам дорогу. Звери умнее людей, это человек всегда сам на рожон лезет. Зверь атакует лишь если на него напасть, или покуситься на его потомство. А твари атакуют всегда. Почти как люди.
Мы выехали на лужайку, поросшую высокой сорной травой. Я спустила поводья, и довольная Пушинка тут же принялась пастись. Я чувствовала – цель где-то рядом, и нужно определиться с тем, что это за цель. Достала Лист, провела по нему ладонью, думая о том, чтобы увидеть окружающую местность с высоты полета канюка…
На Листе появилась карта – зеленые пятна сплошных лесов, серебристая нить речушки, которую перешли вброд поутру, Старый Тракт, шедший по самому краю Зоны (он уже далеко позади), и деревушка, опрометчиво забравшаяся так далеко от него.
В Зоне есть чем поживиться – лозоходцы постоянно находят там металл, скрытый под землей и мхом, а кто поудачливее – и более ценные вещи: пластик, стекло и даже артефакты. Последнее,правда, изымает ведовской совет, точнее, та его часть, которая изучает древности и древнее Знание, но плата всегда щедра. И это при том, что вглубь Зоны народ предпочитает не соваться, зато баек о ней сложил столько… Там, по их словам, поля усеяны стеклом и пластиком, а посреди тех полей – вещи диковинные, невиданные… Ох. Полей, положим, там нет, а вот вещи и правда встречаются. Могла бы порассказать об этом, но кому ж рассказывать-то? Вот и буду молчать…
Я опять взяла коня в узду. Пушинка недовольно фыркнула, но покорилась.
– Ищи дорогу, девочка, – шепнула я, и дала ей схрумкать морковку. Лошадь глянула карим глазом и бодро потрюхикала в известном ей одной направлении. Я не сдерживала ее – знала, что дорогу найдет. И правда, нашла, но то, что это – дорога, сказать мог только опытный мечник. Ей было много лет, я даже увидела в перелеске упавший тотем. Тотем – это такой здоровый, сажени три в высоту, предмет из камня-с-железными-костями. Ведунья раз говорила мне по секрету, что это – памятник Фаллосу, особому мужскому органу, которым они некогда оплодотворяли женщин.
Ведунье, простите, конечно виднее. Я-то с живым мужчиной сроду не встречалась. Так уж получилось – вымерли мужчины после Конца Света, осталось их совсем немного, а рождается и того меньше. Но как-то странно мне – слишком много в Зоне этих тотемов, через каждую осьмушку версты, порой, стоят.