Но кто это золото видел? Куда оно девалось? Куда утекло? Куда улетело все это добро - знает только один бог!
«...Вернись домой, дорогой сын, - умолял его отец в письмак, - вернись домой, мой дорогой сын, мой любимый Шимеле, до каких пор быть на чужбине?.. Хватит, мой сын, хватит! Вернись в дом своего отца, со своим дoбpoм, которое бог подарил тебе. Поселись в своем родном городе, заведи себе подходящее дело, серьезную торговлю; возьми себе жену по твоему вкусу, какую душа желает, которая бы тебе понравилась, проживи сладостно жизнь со своей женой и детьми! Обрадуй печальное сердце твоет отца, сын мой! Утешь душу твоей матери, которая последние дни - не про тебя будь сказано! - не совсем здорова, покашливает, полеживает. Только всевышний может помочь. Он ведь большой целитель. Пусть он окажет нам свою милость, и чтоб мы вскоре увидали твое прекрасное милое лицо, и чтоб мы сподобились радости и утешения всех евреев... Аминь».
На это письмо отец получил от Шимеле большое письмо.
«Мои дорогие и милые родители, ваш голос дошел до меня в далекой стране на Балканских горах. Мое тело и душа переполнены вами, дорогие родители, тысяча вам благодарностей и лучших пожеланий. Мои глаза полны слез радости и тоски. Я готов исполнить вашу волю, так как ваши пожелания притягивают меня как магнит. Я жажду увидеть ваши ненаглядные лица. Обнимаю вас со слезами и поцелуями. Я проглядел свои глаза в ожидании того светлого дня, часа, минуты, когда на орлиных крыльях полечу к вам, обрадую ваши сердца, мои милые родители, буду радоваться вместе с вами в счастливый час, аминь.
Посылаю вам серебряные рубли и турецкую шаль для любимой матери. Присмотритесь хорошенько, и вы увидите, что она соткана из шелка с золотыми нитями и стоит... серебряных рублей. Отцу - турецкий халат и комнатные туфли с золотыми узорами. Такие туфли носят румынские богачи. Также пять шелковых красных платьев моим пяти сестрам: Злате, Ентл, Фрадл, Ципе, Брайндл. Подолы зтих платьев и грудь затканы золотой бахромой и жемчугом, редкостно дорогая работа (такие платья носят черногорские светские дамы). Моему брату Шолему - писчее перо из высокопробного золота и дорогой перочинный ножик с золотой рукояткой. Я знаю, он любит такие игрушки. Посылаю вам также мою фотографию - я снят в турецкой одежде и в феске с золотой кистью. А вторая фотография изображает моего генерала, о котором я вам уже много раз писал в своих письмах.
Теперь наше войско находится в областях Балкан, и мы готовимся к дальнейшим маршам. Мы уверены и не боимся, так как наше войско, слава богу, вдвое больше вражеского. Крепости, завоеванные нами, - это капля в море по сравнению с тем, что мы собираемся с божьей помощью завоевать. Это и высокие горы (боже мой, как страшно выглядят эти громадные горы со страшными вершинами) с редкостно крепкими и страшными баши-бузуками, которых мы встречаем на своем пути. Вообще мы не пугаемся их, мы их высмеиваем! И если бы нам только завоевать Плевну, для нас уже был бы открыт путь в Стамбул. Я уповаю на бога, что Стамбул тоже попадет в наши руки. И тогда, подобно орлу, что летит за своей добычей, я распущу свои крылья и полечу к вам, дорогие мои родители.
Пишите мне, что слышно у нас в местечке, и пишите мне хорошие новости о вашем здоровье и вашем положении. Передайте привет от меня моим дорогим сестрам Злате, Ентл, Фрадл, Ципе, Брайндл, моему брату Шолему и дяде Дону, а также дяде Айзику (как поживает его борода?), и дяде Герцлу (козы еще доятся?), и тете Добриш, и тете Нехаме (у нее и сейчас дрожат губы?), и дедушке с бабушкой, и всем нашим друзьям, и всем нашим соседям. И реб Мейеру Коту, и лекарю реб Монишу и его длинной бороде, и жене его, язве, что дерется со всеми своими соседями, а также Рефоэлу-шамесу и реб Хаиму-Локшу: Им привет и всем евреям на белом свете, аминь».
3. Умолк Шимеле
То, что мы завоевали Плевну, - знает теперь каждый. Но куда девался Шимеле? Где Шимеле?
Правда, кое-какие слухи долетали до нас: в Румынии, на Балканском полуострове, Шимеле поразил всех: подрядчик... миллионы... быки... тощие... не приняли... процесс какой-то... Такими сведениями нас снабжали все, кто вернулся с фронта. Но удивительно другое: все слышали, что был Шимеле, однако кто Шимеле, что с Шимеле, где Шимеле - это оставалось тайной, и никто не мог дать нам ответа на эти вопросы.
Каждый человек на белом свете, тем паче еврей, имеет врагов. В каждом городе есть бездельники, лгуны, сплетники. Они хотят прославить себя на чужом позоре, для них чужое несчастье - радость. Поэтому нет ничего удивительного, что в нашем местечке изо дня в день стали пускать о Шимеле самые разнообразные слухи, побасенки, высосанные из пальца: Шимеле проиграл весь свой капитал в карты. Шимеле крестился и вступил в брак с дочерью своего генерала, Шимеле вылетел в трубу и убежал в Америку и т. д.
Но узнать правду о Шимеле нам никак не удавалось. И все же мы не пали духом. Особенно отец. Он был спокоен. Он был уверен, что в конце концов Шимеле вернется. Не сегодня, так завтра, не завтра - так послезавтра, но вернется. И другого он не допускал. Шимеле вернется с полными чемоданами золота и мешками турецкик лир. Но почему все же он так задерживается? Одно время отец впал было в сомнение, но потом, тряхнув головой, произнес:
- Нельзя спешить, всему свое время.
- Что слышно о вашем сыне, о Шимеле?
- Что может быть слышно - ему, не сглазить бы, везет, вы ведь, наверно, слыхали? Он очень понравился генералу и с тех пор заворачивает большими делами. Ему во всем сопутствует удача.
- Да, но почему же он не возвращается домой, ведь уже пора?
- Начинается! Пора, пора... Была бы пора, он, верно, ни на минуту не задержался бы. Наверно, не окончились его счеты с генералом... Счеты за волов, за всякое барахло. Шутки сказать, генерал...
Где?
Там.
Где там?
- На войне!
Какая война?
- Где сейчас война.
- Уже давно никакой войны нет. Уже мир, а ему все мерещится война.
О, злые, кровожадные люди, вам доставляет большое удовольствие стоять и наблюдать, как другой обливается кровью, наблюдать, как его честь топчут ногами.
Я и по сей день считаю, что отец был уверен: Шимеле вернется домой, вернется с чемоданами, полными лир, он не понимал насмешек честных и добродетельных людей, которые изо дня в день донимали его своими вопросами. Уверенность в счастье сына ослепила отца, и он не замечал, как за его спиной люди шушукаются, покачивают головами и, жалея его, вздыхают.
Счастливый отец и несчастный человек!
Однако совсем иной была моя мать. Она все хорошо видела, слышала и понимала. Вера отца и его бесплодная фантазия мало занимали ее. Она попробовала с ним поговорить в надежде разрушить воздушные замки, которые он себе возвел. Но отец, услышав ее речи, вышел из себя и так обрушился на нее, что больше она не осмеливалась заговорить с ним о Шимеле.
- Что будет, наконец, с нашими детьми, с нашими дочерьми? - время от времени обращалась к нему мама, и глаза ее наполнялись слезами.
- Что будет? - отвечал папа на вопрос вопросом.
Он возлежал на диване в своем турецком халате и румынских туфлях на ногах, погруженный в свои мысли о золотых рублях и о турецких лирах.
- Что ты спрашиваешь? Злата, Ентл и Фрадл уже в годах, им еще два года назад нужно было стоять под венцом. И Ципе и Брайндл тоже не мешало бы быть помолвленными. До каких же это пор? Доколе?
- Что же ты хочешь сейчас, хотелось бы мне знать?
- Что может хотеть такая мать, как я, мать взрослых девиц? Пять дочерей - одна старше другой!
- Что ты торопишь время? Подожди немного, вернется наш Шимеле! Тогда у нас развяжутся руки. И мы сыграем нашим дочерям свадьбы, какие нам подобают!
- Мы долго ждем, слишком долго! Горемычная моя доля!..
- Столько ждали, подождем еще немного! Ты слышишь? Но что говорить с женщиной, когда у нее глаза на мокром месте. О чем ты плачешь? Что себя изводишь? Перестань, ты хорошо знаешь, что я не люблю слез.
Мама уходила с припухшими и красными глазами, а папа растягивался на диване с папиросой в зубах; устремив взор на противоположную стену, на которой висели два портрета в золотых рамах. Один из них был Шимеле в турецкой феске с золотыми кистями на голове, на другой - «его» генерал с медалями и орденами на груди.
4. Отец взял новую жену
Подойди, сын мой, подойди к моей постели, я обниму тебя перед смертью! Твоего старшего брата нету - бог его прибрал. Ты у меня остался один-единственный, кто будет читать по мне поминальную молитву!
С такими душераздирающими словами обратилась ко мне моя мать за несколько часов перед смертью, обливая меня горячими слезами.
Слезы, печаль, стенания! Мама умерла. Проводили ее к могиле! Прошла скорбная неделя, минул траурный месяц... Я присмотрелся к отцу и увидел, что на него внезапно надвинулась старость. Он сразу постарел лет на двадцать. Его черные, как смоль, голова и борода поседели, покрылись серебром, спина согнулась, круглое красивое лицо похудело и покрылось морщинами, нежные белые руки начали дрожать. Старик... А я даже не знаю, было ли ему тогда хоть сорок пять лет. Так страшно он опустился после смерти матери, которую любил как благочестивый муж и отец, хотя был с ней довольно строг... Прожили они душа - в душу почти двадцать пять лет.