Вот именно, что пока. Стас вздохнул. Если дойдет, то он, наверное, будет в числе первых кандидатов на съедение. Вместе с другими сельхозработниками.
* * *На аидовских «плантациях» и «фермах» трудилась в основном условно здоровая (да-да, опять «условно», сейчас вся жизнь такая вот условная: вроде живешь, а вроде бы и нет) молодежь, не пригодная к другой работе. Сельхозсектор «Г» стал чем-то вроде каторги для местных неудачников.
Стас был одним из тех, кого, вроде бы, и пустить в расход еще жалко, но и кому нельзя доверить серьезного задания. Такие, как он, годились только для грязной работы в «Г». «Аидовцы» так и говорили: «работа в “г”» или «“г”-работа». При этом подразумевалось отнюдь не буквенное обозначение сельхозсектора.
Все дело в том, что здесь, в «Г», особенности Стаса не были большой помехой для дела. Особенности… Он невесело улыбнулся. Это если мягко выражаться. В «Аиде» по этому поводу обычно выражались жестче. «Урод, мутант», – вот как выражались. Не ему одному, конечно, приходится выслушивать такое. Но все равно это утешало мало.
Мать Стаса была из тех самых эмчээсных беженцев. В «Аид» она попала уже беременной и, судя по всему, словившей большую дозу радиации. Сама умерла при родах. Ребенок родился увечным.
Это было не внешнее, физическое увечье. Со Стасом происходило что-то внутри. Что-то нехорошее. Приступы – так называли его изъян окружающие, и так он привык называть это сам. Приступ всегда случался внезапно. Обычно все проходило быстро, но на это время Стас полностью выпадал из жизни. Будто кто-то выключал свет, звук и прочие раздражители. В памяти не оставалось ничего. Совсем-совсем ничего. Такая маленькая скоротечная смерть.
Пока длился приступ, Стас находился в полном ступоре, ни на что не реагируя. А кому нужен сталкер, охранник или техник, который в любой момент мог отключиться? Правильно – никому. Разве что «Г»-сектор принимал таких работничков.
Впрочем, и там у Стаса не сложилось. Проклятые приступы делали его беспомощным и уязвимым, а «гэшным» аутсайдерам «Аида» нужно было на ком-то вымещать злость и обиду за собственные неудачи. Жесткая война с односекторниками, в которой он был один против всех, шла с детства, насколько помнил себя Стас. После приступов он часто обнаруживал на теле синяки, ушибы или грязные пятна от грибного гумуса и видел вокруг глумливые ухмылки. Стас пытался разбираться, лез в драку, кого-то бил. Но рано или поздно начинался новый приступ, и все повторялось снова.
Он так и не сблизился ни с кем из своих секторских, а об обитателях других секторов и вовсе говорить не стоило. Во всем «Аиде» с ним охотно общался только «ашный» психолог. Но у Стаса имелось подозрение, что у психолога к нему был исключительно профессиональный интерес – не более. Это задевало еще сильнее. К тому же психолог скорее пугал Стаса, чем располагал к себе. Такой уж у них, в «Аиде», психолог.
Стас рано привык к одиночеству и даже полюбил его. Свободное время, которого было не так уж и много, он предпочитал проводить в коридорах между секторами. Здесь от людей, конечно, не спрячешься, но в переходах их все же меньше и друг на друга они обращают внимание не так часто. Люди просто идут куда-то по своим делам и заняты исключительно ими.
В последнее время прогулка по межсекторным туннелям неизменно приводила Стаса к запертой двери «офиса». Именно здесь, в «А»-секторе, располагался «аидовский» штаб полковника Гришко, именно отсюда контролировалось всё, что еще могло находиться под контролем. Система жизнеобеспечения, водяные и воздушные фильтры, сохранившая работоспособность техника, охрана и разведка, внешние подступы к «Аиду» и его внутренняя жизнь, распределение ресурсов и улаживание конфликтов.
Вот где работа так работа! Не пыльно, не грязно, не напряжно, престижно, почетно. Не то, что возиться в грибном гумусе, перебирать полудохлых червей и чистить клетки с тощими крысами.
«Ашники» были элитой «Аида», и любой «аидовец» мечтал стать ее частью. Стас тоже иногда представлял, как он на законных основаниях входит в эту дверь. «Гэшник» в «А»-секторе. Смешно, конечно…
Впрочем, к «офису» Стаса тянули не только глупые мечты. Акустик Катя – вот что… вот кто еще.
Недавно он снова видел ее в коридоре. Катя провожала в экспедицию своего Лёню – лучшего сталкера «Аида».
Своего… Лучшего…
Его, Стаса, она тогда даже не заметила. А если и заметила, то не подала вида. Что ж, и Катя, и Лёня были «ашники», а он был из «Г». Ему с Лёней не тягаться. Стас и не собирался. Он приходил сюда просто взглянуть на Катю. Если повезет. Если она выйдет.
Стас представил ее так, будто Катя стояла сейчас перед ним, в проеме бронированной двери.
Как и все женщины «Аида», она носила короткую стрижку: за длинными волосами трудно ухаживать, но и с короткими Катя выглядела обворожительно. Косая русая челка могла свести с ума кого угодно. Да и всё остальное тоже. Нервно прикусываемые пухлые губки. Вздернутый носик, огромные – в пол-лица – зеленющие глаза. Пристальный настороженно-испуганный взгляд. И выражение такое… Как будто она все время к чему-то прислушивается. Наверное, это профессиональное. Милое такое выражение.
Стас улыбнулся.
Он еще вспомнил маленькие миленькие ушки Кати, мочки которых никогда не знали сережек. Наушники акустика плохо сочетаются с сережками.
Стас провел рукой по бронедвери, ощутив холод шершавого металла. Эх, Катя-Катя-Катя… По сравнению с тем, что на самом деле разделяет его и ее, даже эта дверь не такая уж и непреодолимая преграда. Он – «гэшник», копающийся в навозе. Она – акустик «Аида», ценный сотрудник полковничьего «офиса». Он иногда наблюдает за ней со стороны, исподволь, тайком, словно подворовывая чужое счастье. А она живет с другим.
«Счастливчик! – без злобы и ревности, но с тоской подумал об этом другом Стас. – Какой же счастливчик этот Лёня! Ну, почему так получается в жизни: кому-то достается счастье, а кому-то…»
Пустота!
Пустота, темнота и тишина в мозгу, глазах и ушах навалились внезапно, не дав даже додумать мысль. Как всегда, когда начинается приступ.
Пустота.
Темнота.
Тишина…
* * *Тишина. Полная. Абсолютная. Как под водой. На глубине метров этак… Ну, в общем, глубоко.
Огромные похожие на головные наросты камнегрызов наушники с плотной мягкой набивкой закрывали уши, виски и ползатылка, отсекая все звуки внешнего мира. Их ненавязчивое давление на голову было привычным и не доставляло неудобств.
Сонар-терралокатор, контролировавший ближние подступы к «Аиду», пока был выключен. Чтобы не мешал. Сейчас Катя «слушала» датчики движения по внешнему периметру. Датчики молчали.
В «офисе» шла рутинная работа. Всё, как обычно. За стеклянными перегородками, делившими рабочее пространство, все на виду. Акустик Екатерина Смирнова слушала тишину в наушниках и отстраненно наблюдала за происходящим.
Персонал «офиса» двигался мало и вяло, словно придавленный толщей воды.
Порой – это случалось редко, но все же случалось – люди открывали и закрывали рты, переговариваясь друг с другом или с кем-то невидимым – по рации или телефону. Катя не слышала их разговоров, что еще больше усиливало сходство с подводным миром.
Подземный, подводный – разница невелика.
«Люди, в большинстве своем, как рыбы, – думала Катя. – Много говорят, но обычно их слова значат мало, и если выключить звук, ничего ведь, по большому счету, не изменится».
Каждый занимался своим делом. Вон, в соседней стеклянной ячейке-аквариуме престарелый тучный компьютерщик-программист и вообще правая рука Гришко по технической части Михеич снова воюет с таким же старым «железом» и глючным ПО. «Офисная» компьютерная сеть, как, впрочем, и все вокруг, дышит на ладан, а Михеич пытается хоть немного продлить ее слабое дыхание.
Судя по сердитому лицу «аидовского» айтишника, дело не ладится. Михеич зол и раздражителен. Впрочем, в последнее время он такой всегда. Седая голова старика склонилась над монитором. Близорукие слезящиеся глаза за стеклами очков смотрят на тусклый экран с разноцветными, наслаивающимися друг на друга окошками и бесконечными колонками каких-то цифр и знаков.
Для Кати все это темный лес. Да и для остальной молодежи тоже. Раньше, до Последней Войны, говорят, каждый ребенок был с компьютером на «ты». Но сейчас – не как раньше. Михеич до сих пор не нашел толкового преемника. Хотя, может быть, истинная причина этого кроется в скверном характере старика и полном отсутствии у него педагогических навыков. Скорее всего, когда не станет Михеича, «аидовская» сетка тоже долго не протянет.
Михеич напоминал Кате камлающего шамана, общающегося с капризными компьютерными духами и не знающего уже, какую жертву им принести, чтобы хоть немного задобрить.
В дальнем закутке офиса следит за работой реактора заклятый товарищ Михеича атомщик Додик. Сутулая, изогнутая знаком вопроса спина, опущенные плечи, нос с горбинкой, вечно удивленное лицо с морщинистым лбом и бровями домиком. Сам – высокий, худощавый. Тоже пожилой, тоже очкастый, тоже седой. Только уже почти лысый.