-- Прикажите санитарам мчаться с каталкой за ворота.
-- Надо согласовать с Семеном Павловичем.
-- И вы работали в госпитале? Вы?!
-- Не вы же там работали, Владимир Егорович, -- бесстрастно ответила она. И все же набрала телефон главврача. Но его не оказалось на месте.
-- Машу и Пашу ко мне! -- приказал я. Она подчинилась.
Ординаторы вошли в кабинет с распухшими, перегруженными сумками. Маша, спортивная одежда которой обычно не отличалась от Пашиной и не имела никаких особых женских примет, на этот раз была с белой кисеей на голове. Казалось, она по-девичьи, из любопытства и озорства примерила чей-то чужой головной убор.
-- Вы не запамятовали, что сегодня у нас свадьба? -- спросила она. --Утром расписались... В собственной глупости. Теперь дорога одна -- в ресторан. Мы за вами заехали.
Сестра Алевтина не сообщила им, значит, о катастрофе за больничным забором.
-- Извините... Но предстоит срочная операция. Срочнейшая! Вы оба необходимы, -- сказал я. -- Женщина погибает.
-- Где погибает? -- спросила Маша.
-- За нашим забором. Автомобильная авария!
-- Мама... понимаете ли... -- начал Паша.
-- Мой муж хочет сказать, что его мама сойдет с ума: в ресторане собрались гости.
-- Вот именно, -- подтвердил муж.
-- Не напрягайся! -- успокоила Маша. И опустила сумки на пол. -- Что поделаешь? Свадьба с препятствиями! Говорила тебе: не женись.
Паша тоже опустил сумку.
-- Внизу наши свидетели, -- продолжала она. -- Пусть позвонят в ресторан и засвидетельствуют...
-- Сейчас не до шуток, -- оборвал я ее с резкостью, на которую гость, приглашенный на свадьбу, вероятно, не имел права.
Минут через двадцать женщину вкатили в коридор. Накрашенные губы и осыпавшаяся с ресниц краска подчеркивали безжизненность лица, его ровную, абсолютную бледность.
Таксист хватал меня за руку и ошалело требовал оправдания:
-- Я двое суток не спал: подменял товарища. Я двое суток не спал...
Откуда-то появился Липнин:
-- Вы убеждены, что делаете верный шаг?
-- Единственно возможный!
-- Но у нас нет опыта таких операций. Лучше бы ее куда-нибудь... где есть травматология.
-- Лучше бы они вообще не врезались в столб!...
-- А если вам не удастся спасти?
-- Я знаю: о хирурге не скажут "не спас", а скажут "угробил". Что ж из того?
Я подал знак -- и женщину повезли в операционную.
-- Но у нас нет условий... -- настаивал Липнин.
-- Почему? Реанимация есть, отдельная палата тоже!
-- Она занята.
-- Освободим! Для послеоперационного периода.
-- Если он будет.
-- Готовьте больную! -- крикнул я Маше и Паше, которые вышли из ординаторской в полной боевой форме. -- Быстро готовьте!
Молодожены послушно скрылись в операционной.
-- Выселить из отдельной палаты человека, которому она была обещана, это бесцеремонность, -- наседал Семен Павлович.
-- О чем вы думаете? -- вскрикнул я, видя, что освободить палату для него страшнее, чем отпустить на тот свет молодую женщину.
-- Я думаю о том, что до вас в нашей больнице почти не было смертности. А тут... Есть хоть малейшая надежда? Я же видел ее лицо.
-- Мамочка! -- раздался крик, после которого наступила полная тишина.
Все забыли, что в такси, на заднем сиденье, был еще мальчик. Он не пострадал от удара. И сейчас стоял рядом с нами.
"Если бы мы в зрелом возрасте так боялись терять матерей, как боимся этого в детстве!" -- неожиданно подумал я, убедившись, что Коля простоял за дверью операционной три с половиной часа.
Позже я понял, что к нему этот мысленный укор отношений иметь не мог.
Я не любил, когда мои коллеги сообщали о больном "Пришлось собрать его по кусочкам". Человек из кусочков не состоит... Но у Нины Артемьевны и в самом деле неповрежденным было только лицо: даже жестокая катастрофа не рискнула посягнуть на него -- таким оно было красивым.