Он должен уехать. Пора!
1. РАЗВАЛ
За окном вагона тянулись заводские окраины Ленинграда, потом безлистные, скучные рощи, поля, покрытые грязноватым мартовским снегом. Я смотрел на все это, слушал погромыхиванье колес на стыках, а внутри в такт постукивало одно: скорее! скорее!
Наконец - Березовая поляна. За стволами берез, за черными голыми ветками сквозило серое небо, тропинка под ногами была скользкая и грязная, а я невольно подумал: до чего же хорошо здесь будет весной!
Но вот кончилась роща, и передо мною - широкая поляна, огороженная высоким дощатым забором. Посреди поляны - большой, в три этажа, дом с башней, построенный просторно и красиво, но белая краска давно облупилась, стены грязные, облезлые. У входа - будка, но и в будке и вокруг - ни души. Я прошел на территорию детского дома. Здесь было так же пустынно. Взглянул на часы - уже двенадцать. В школе? В мастерских? - подумалось мне. Подошел к дому, поднялся по широкой лестнице и открыл первую попавшуюся дверь. В большой комнате с высоким потолком стояли в ряд кровати, кое-как покрытые серыми одеялами. На некоторых лежали подушки без наволочек. Я хотел уже уйти, но тут в дальнем углу что-то зашевелилось. Я обернулся. Из-под одеяла вылез паренек лет одиннадцати. На совершенно грязном, почти черном лице его светились прозрачно-серые глаза. Одна нога у парнишки была босая, на другой - новый черный башмак.
- Здравствуй, - сказал я.
- Здравствуйте, - простуженно прохрипел он.
- А где остальные?
Помедлив, он ответил неохотно:
- В городе, где же еще?
- А где твой другой башмак?
Он снова замялся.
- Карты? - спросил я.
Вместо ответа он прикрыл глаза.
Я удивился:
- Почему не оба сразу?
- Ну... а вдруг еще отыграюсь? - В голосе его звучала робкая надежда.
- Как тебя зовут?.
- Петька... Кизимов Петр...
Я прошел по другим спальням - кое-где на кроватях спали ребята. Один в новеньком сером костюмчике; лицо у него было тонкое, светлые волосы, маленький рот. Потом я спустился вниз, походил по пустым комнатам, заглянул на кухню. От сердца немного отлегло: в огромной плите весело трещал огонь, на столе высилась гора посуды - двое ребят мыли ее в большом чане. На скамейке, сидела пожилая женщина и чистила картошку. Еще одни паренек помогал ей. Едва я открыл дверь, все обернулись. Ребята перестали работать, а нож в руках женщины, задвигался вдвое быстрее, и, кажется, даже полоска картофельной шелухи затрепыхалась сердито.
- Здравствуйте. Где у вас тут заведующий?
- Во флигеле налево, - недружелюбно сказала женщина, не отвечая на приветствие.
Ребята молчали и с любопытством разглядывали меня.
- Ходят тут... а толку... - услышал я за своей спиной.
Неподалеку от дома на покосившихся столбах висела волейбольная сетка. Непонятно: на дворе март, грязь, слякоть, - кто же сейчас играет в волейбол?
Я пошел к флигелю, постучал в дверь. Никто не отзывался. Постучал сильнее.
За дверью послышались шаркающие шаги, щелкнула задвижка, и на пороге появилась женщина с заспанным, помятым лицом. Голова у нее была пестрая: соломенные крашеные пряди, а у неровного пробора волосы черные. Неопрятный халат запахнут криво, на светлом чулке видна черная штопка.
- Где у вас тут заведующий?- спросил я.
- Я заведующая.
- Мне некогда шутки шутить, я спрашиваю: где заведующий детским домом?
- Да какие шутки, гражданин? Я же вам говорю - я заведующая! - уже с раздражением повторила женщина.
И тут случилось то, чего я обычно боюсь: я "потерял тормоза". В ушах зашумело, в груди стало тесно и жарко.
- Так вот: с этой минуты вы не заведующая, - прошипел я сквозь зубы, чувствуя, что еще секунда - и начну орать на нее.
Каким-то краем сознания я понимал, что слова мои нелепы: я не имею никакого права снимать ее с работы.