– Она сделала эту отчаянную приписку? – Птенцов перевернул картон и постучал пальцем по обороту: – Прямо крик души!
– Да, она!
Александра не видела больше смысла таиться. Она понимала, что антиквар рассчитывает на ее откровенность, в противном случае просто откажется помогать. «Ведь, может быть, он сказал далеко не все, о чем догадался или давно знал! Может быть, он ждет какого-то ответного шага с моей стороны! Как только ему покажется, что я увиливаю от прямых ответов, он тоже закроется, и будет прав!»
– Простите, но тут ваша знакомая просит «найти его», да так настоятельно. – Птенцов не сводил с собеседницы испытующего взгляда. – Значит ли это, что она обладала им, а потом потеряла? Или имеется в виду что-то другое?
– Поверьте, я впервые взяла в руки этот снимок сегодня утром. Мне его попросту подкинули! Никогда об этом псе не слышала ни от подруги, ни от кого другого. Но думаю… Вряд ли она могла владеть такой ценностью.
– Ваша подруга небогата?
– Она в настоящий момент попросту нищая… И еще бездомная. – Александра взвешивала каждое слово, прежде чем произнести его, боясь сказать лишнее. – И у нее очень тяжелые личные обстоятельства… Нет, откуда взяться этому сокровищу… Ведь псу место в музее!
– Если я прав в своих догадках, он мог бы украсить любое, самое богатое собрание, – антиквар кивнул. – Но… тогда ее просьба представляется мне странной. Она, как я понял, шантажирует вас дружескими отношениями, умоляя найти по снимку совершенно бесподобную и ценную вещь, что само по себе сложно… И не дает никакой информации! А ведь она могла бы кое-что рассказать об этом псе, полагаю, это убыстрило бы наши поиски!
«Он уже говорит “наши поиски”!» – отметила про себя Александра, а вслух произнесла:
– Боюсь, она просто не успела написать ничего больше… Думаю, у нее была всего минута-другая, чтобы оставить мне снимок и черкнуть пару строк.
– То есть обстоятельства настолько тяжелые… – негромко, словно про себя заметил антиквар.
– Боюсь, да, – отрывисто ответила Александра.
Она подошла к опасной черте, за которой придется либо рассказать об убийстве адвоката и бегстве Риты, либо совсем замолчать, и боялась дальнейших расспросов. Но Птенцов как будто ощутил ее нарастающую тревогу и замолчал. Какое-то время он смотрел на снимок так пристально, словно стремился запечатлеть его в памяти навсегда, затем протянул его женщине:
– Возьмите, спрячьте подальше. И упаси боже, никому не показывайте больше. Я уверен, с этим псом связана темная и опасная история, раз ваша подруга оказалась в положении, когда ее приходится спасать. Она либо не уберегла его от воров, либо сама украла.
Александра сделала протестующий жест, но мужчина покачал головой:
– Не ручайтесь ни за чью честность. Человек за себя самого ручаться не может, куда уж за других!
Художница взяла картон, и на миг через него ей передалась мелкая дрожь руки сидевшего напротив человека. Только миг изображение серебряного пса было связующим звеном между ними, но этого ей хватило, чтобы ощутить глубокое волнение антиквара, умело изображавшего голосом и выражением лица спокойствие.
– Я тоже думаю, что она впуталась в криминальную историю, – сказала Александра, предпринимая усилие, чтобы не выдать своего смятения. – Но что же делать? Бросить все?
– Нет, бросить нельзя! – голос мужчины окреп, в нем звякнула сталь. – Если она просила его найти, значит, это в принципе осуществимо, значит, он где-то рядом!
«И ты мечтаешь им завладеть!» – закончила про себя Александра. Вслух же она произнесла:
– Да я и не собиралась бросать это дело на полпути. Меня тоже заинтриговал этот пес. В конце концов, мне хочется понять, что это такое. Если все так, как вы говорите, мы имеем дело с уникальным произведением искусства!
– Давайте спать! – неожиданно предложил мужчина, поднимаясь и застегивая полушубок. – Рассветет еще не скоро, а мы тут встаем с солнцем. Утро вечера мудренее.
И видя, что удивленная собеседница, считающая, что разговор не окончен, хочет что-то спросить, приложил палец к губам с заговорщицким видом:
– Все, остальное утром! Проводить вас в дом?
– Я дойду сама…
За мужчиной захлопнулась тугая дверь, ведущая в предбанник, вздрогнули тени по углам. Из-под дощатого потолка на оборвавшейся серой пыльной паутине свесился дохлый паук – Александра слабо вскрикнула, увидев его перед самым лицом. Внезапно ей показалось, что она спит и видит эту холодную баню во сне. Сном был мужчина, только что сидевший напротив, сном были леопардовые львы и львиные леопарды – так сознание спящего бормочет, переходя вброд реку, за которой теряют смысл все слова… А на другом берегу живут уже не львы, а символы львов, не леопарды, а идеи леопардов, и не люди, а тени людей… И художница, с удивлением обнаружившая себя в бревенчатом строении с низким потолком, обметанным паутиной, сама себе показалась сном.
«Так что же это? – спрашивала Александра, вертя в руках картон с наклеенным снимком. – Мистификация? Или в самом деле шедевр? Может ли быть, чтобы Рита каким-то образом оказалась причастна к исчезновению подобной ценности, да еще и отвечала за ее пропажу своей жизнью?!»
Внезапно в ее сознании проснулось воспоминание, совсем недавнее, относящееся всего лишь ко вчерашнему дню. Но Александре казалось, что эту исповедь она слышала от Риты очень давно: «Лукас, отец моей дочери, жил какими-то спекуляциями… Я подозреваю, что он перепродавал краденое, которое ему спихивали старые дружки. Он ведь сидел за кражу, еще в юности!»
«А потом ее жених пропал и нашелся спустя две недели в городском морге, изуродованный до неузнаваемости, как сказала Рита. Разве это не говорит о том, что он связался со старыми товарищами, которые свели с ним счеты? Его убили ударом по затылку, потом попытались сжечь… Но из-за чего, что не поделили? Рита не сказала… Не знала или не хотела сказать? Причина должна быть очень серьезной…»
Александру пробрал озноб, женщина торопливо встала. Спать не хотелось, не хотелось возвращаться в жарко натопленный дом, ложиться в непривычно мягкую постель. Она уехала бы отсюда немедленно, если бы это было возможно. Но были ли в этот час поезда на Москву, да и в какой стороне станция? Александра этого не помнила.
«Нужно дождаться рассвета, разбудить Марину и сразу уехать, а в Москве я все обдумаю. Доверяться ли Птенцову? Это может быть слишком рискованно. Он будет действовать только в своих интересах. Да, собственно, любой так поступит. Пес слишком хорош, вот в чем беда! Стоило любителям серебра его увидеть, и они потеряли голову! Да что они, даже я…»
Да, эта серебряная вещица интересовала ее больше, чем она осмеливалась в этом себе признаться. Никогда еще ей не доводилось разыскивать подобный шедевр. «Сколько пес может стоить? – Александра закрыла глаза, представив себе сумму с многочисленными нулями. – Безумие… Это великолепный экспонат для любого музея, для солидной коллекции. Сейчас и просто хороший старинный массив серебра, не плакированного, не «бланк металла», еще со старинной лотовой пробой – редкость! Не найти за сходную цену днем с огнем. А отыскать такое чудо…»
Художница вышла во двор и остановилась, в замешательстве глядя на темные окна дома. Улица, еле различимая за оградой, спала, нигде не мелькало ни искры света. И только далеко, на фоне затянутого снеговыми тучами неба, слабо отражалось зарево далеких столичных огней. Поддувал низовой ветер, женщина ежилась от холода, но голова у нее горела будто в лихорадке.
Внезапно в глубине темного окна, смотрящего прямо на нее, вспыхнул огонек, крохотный и слабый, словно кто-то зажег спичку и тут же задул. Александра пошла к дому, поднялась на крыльцо, потянула на себя дверь. Прокралась через сени, постояла в кухне, прислушиваясь к потрескиванию дотлевающих углей в закрытой печи. Других звуков в доме слышно не было. Ощупью, впотьмах, Александра отыскала за ситцевой занавеской дверь в комнату, где постелили им с Мариной. Войдя, она сняла куртку, бросила ее рядом с кроватью, скинула валенки, спросила шепотом, на всякий случай: «Марин, ты спишь?» Не получив ответа, улеглась и вскоре, вопреки своим ожиданиям, уснула.
На этот раз ее никто не будил, она проснулась сама и некоторое время лежала, нежась в солнечных лучах, беспрепятственно проникающих в не занавешенное окно. В комнате никого, кроме нее, не было. Свернутая постель Марины аккуратным валиком лежала на краю топчана. Из кухни доносились голоса.
Александра вышла, и хозяева, сидевшие за столом, пившие чай, встретили ее дружелюбными возгласами:
– Хорошо спалось? Это от здешнего воздуха, после Москвы! – говорила Елена, на чьем белом, сдобном, заспанном лице еще не разгладился след от подушки.
– Мы к вам два раза заглядывали, но не разбудили, пожалели! – сообщил Птенцов, разламывая пополам бублик.