Они не сочетались с беспечной белокуростью, маленькими, беззащитно прижавшимися к голове ушами и нежным подбородком. "В этой противоречивости и таится, --считала я, -- некая магическая неотразимость". Внешние контрасты, в свою очередь, противоречили абсолютной определенности Лидусиной натуры. Она была полна не мечтаний, а замыслов, которые планомерно осуществлялись.
А сын мой был простодушен. Никаких загадок и тайн в нем и подозревать-то было нельзя. Кто-то сказал, что о характере человека можно судить по его улыбке: ласковый человек ласково улыбается, милый -- мило, а скверный -- скверно.
Улыбка сына была и правда точным рентгеном его души. Она располагала к безогляднейшему доверию. Лидуся же улыбалась не хорошо и не плохо, а ослепительно... И ослепление это мешало о чем-либо судить.
"На нее же трудно смотреть в упор... Она будет изменять ему!" -- пугали меня подруги. Но ни Валерию, ни самой себе Лидуся ни разу не изменила. Мой сын теперь принадлежал ей безраздельно и окончательно. Он стал ее личной собственностью. А своей личной собственности она урона не наносила. Она оберегала его, ограждала от всего, что могло нанести физический или моральный ущерб. Я была спокойна: физически на Валерия не покушались. И морально-весовая категория сына слыла очень авторитетной: его избрала Назаркина!
Частная Лидусина собственность могла быть лишь самой высокосортной. Поэтому она без устали пыталась совершенствовать те качества и способности Валерия, которые были ей необходимы сегодня, но более всего -- завтра.
Говорят, у лжи короткие ноги. Думаю, эта поговорка, увы, выдает желаемое за действительное. Я убедилась: весьма длинными, проворными ногами обладают также и слухи... В школе знали, что Лидуся выдворила из детского сада обидчика моего сына. Слух превращался в легенду, обрастал фантастическими подробностями. Легенда эта, как и Лидусина верность будущему супругу, умеющих восторгаться восторгала, а не умеющих -- злила.
К тому же Лидуся и Валерий вскоре стали знаменитым в школе музыкальным дуэтом. Пел только он... Но у них все равно был дуэт: Лидуся не просто аккомпанировала -- она первой выходила на сцену с короткими сообщениями о предстоящей программе и о том, как у нее "родилась идея", первой кланялась и подчеркнуто принимала аплодисменты. При этом в мою материнскую голову приходили такие мысли: "Чем лучше будет ей, тем лучше будет и моему сыну! Пусть кланяется и рассказывает о том, как рождаются у нее идеи..."
Ее страстью было завоевывать успех -- у одноклассников, у матери будущего супруга, у зрителей...
Впрочем, я в своих воспоминаниях и записях немного забежала вперед -- и сделала течение событий беспорядочным, перескочила через кое-какие факты. Постараюсь восстановить их... Лидуся, поступив в обычную школу, замыслила сочетать ее с музыкальной -- и немедленно принялась сочетать. А когда они с Валерием были в четвертом классе, она объявила:
-- Будущий солист не должен даже начинать с хора... Детский сад не в счет! Отныне ты должен заниматься индивидуально.
Напомню, что тогда Лидусе стукнуло десять лет.
Она, однако, дерзнула обратиться к бывшей певице и педагогу Марии Теодоровне, тоже жившей в нашем старинном доме. Мария Теодоровна заявила, что единственная плата, в которой она нуждается, -- это "открытие дарования". Таким образом, Валерий мог расплатиться с ней без моей помощи.
Мария Теодоровна говорила, что ей "уже семьдесят". Но Лидуся подвергла это сомнению, так как сыну бывшей певицы было под шестьдесят. Стены комнаты, где Мария Теодоровна давала уроки, никогда, вероятно, не требовали ремонта: обоев не было видно.