– Хочешь пивка? – спросил Тимлин. – Отличный сорт. Я только что вытащил его из озера.
– Что сегодня пьем: «Старую дрянь» или «Зеленую горную росу»?
– Ни то ни другое. В кладовке томилась в заточении упаковка «Будвайзера». Король пива, если ты помнишь[3]. Я подарил ему свободу.
– В таком случае буду рад присоединиться.
Тимлин, покряхтывая, встал и пошел внутрь, слегка пошатываясь. Артрит нанес коварный удар по его бедрам, сказал он Робинсону, и, не удовлетворившись этим, решил приняться и за лодыжки. Робинсон никогда не интересовался возрастом Тимлина, но предполагал, что тому давно пошел восьмой десяток. Его стройная фигура свидетельствовала о регулярных занятиях спортом в прошлом, но теперь он начал терять форму. Робинсон, напротив, никогда в жизни не чувствовал себя так хорошо физически, и в этом была особая ирония, если учесть, как мало ему оставалось жить. Тимлин, вообще-то, в нем не нуждался, хотя они и были во многом схожи. Пока это необыкновенно красивое лето угасало, только Гэндальфу он был действительно нужен. И это было нормально, потому что в данный момент Гэндальфа ему было достаточно.
«Просто мальчик с собакой», – подумал он.
Пес этот вышел из леса в середине июня, отощавший и ободранный, его шкура была сплошь усеяна колючими шариками репейника, а через морду тянулась глубокая царапина. Робинсон лежал в гостевой спальне (он терпеть не мог спать в кровати, которую они делили с Дианой), не в силах заснуть от горя и тоски, понимая, что он всё ближе и ближе к тому, чтобы просто сдаться и прекратить всё это. Он бы назвал такой поступок трусливым еще неделей раньше, но с тех пор он признал несколько неоспоримых фактов. Боль – не унять. Горе – никуда не денется. И, само собой, его жизнь в любом случае не будет слишком долгой. Достаточно было учуять запах разлагающихся в лесу животных, чтобы это понять.
Он услышал шум, и сначала подумал, что это человек. Или медведь, привлеченный запахом пищи. Но генератор тогда еще работал, и включились реагирующие на движение фонари, которые освещали подъездную дорожку, так что, когда он выглянул в окно, то разглядел маленькую серую собачонку, которая время от времени скреблась в дверь, а потом снова усаживалась на крыльцо. Когда Робинсон открыл дверь, собака попятилась, прижав уши и подогнув хвост.
– Тебе лучше войти, – сказал Робинзон. – Если ты не чуешь, куда нужно идти, просто возьми пример с этих чертовых комаров.
Он налил собаке в миску воды, которую она яростно вылакала, а потом открыл банку консервированной солонины Пруденс, которую она сожрала в пять или шесть огромных глотков. Когда собака поела, Робинсон погладил ее, надеясь, что она не укусит. Вместо этого собака лизнула его руку.
– Ты – Гэндальф, – сказал Робинсон. – Гэндальф серый. – И разрыдался. Он пытался сказать себе, что смешон, но это было вовсе не так. Собака ведь, в конце концов, живое существо. Он больше не был в доме один.
* * *– Как поживает твой мотоцикл? – поинтересовался Тимлин.
Они только что открыли по второй банке пива. После того как Робинсон прикончит свою, ему и Гэндальфу предстояла двухмильная прогулка обратно домой. Он не хотел засиживаться слишком долго; с наступлением сумерек полчища комаров выходили на тропу войны.
«Если Тимлин прав, – подумал он, – вместо праведников землю унаследуют кровососы. Ну, то есть, если они найдут, чью кровь сосать».
– Аккумулятор сдох, – ответил он Тимлину. И добавил: – Моя жена заставила меня поклясться, что я продам байк, когда мне исполнится пятьдесят. Она говорила, что после пятидесяти реакция человека сильно замедляется, и в этом возрасте уже опасно садиться за руль.
– И когда тебе исполнится пятьдесят?
– В следующем году, – сказал Робинсон. И захохотал, осознав абсурдность сказанного.
– Я потерял зуб этим утром, – сказал Тимлин. – Может, это ничего и не значит в моем возрасте, но...
– Кровь в унитазе была?
Тимлин – профессор в отставке, который вплоть до прошлого года продолжал вести семинар по американской истории в Принстоне – рассказывал ему, что это – один из первых признаков обширного лучевого поражения, а он много знал об этом, гораздо больше, чем Робинсон. То, что Робинсон знал, так это что его жена и дочь были в Бостоне пятого июня, когда бурные мирные переговоры в Женеве закончились ядерной вспышкой, и что они всё еще были в Бостоне на следующий день, когда мир покончил с собой. На месте Восточного побережья, от Хартфорда до Майами, сейчас в основном дымился оплавленный шлак.
– Предпочитаю сослаться на Пятую поправку[4], – ответил Тимлин. – А вот и пес. Лучше осмотри его лапы – он слегка прихрамывает. Похоже, что болит левая задняя.
Но они не нашли заноз в лапах Гэндальфа, и на этот раз, когда Тимлин мягко потянул за шерсть, клок с собачьей задницы легко отделился. Гэндальф, казалось, этого вовсе не почувствовал.
– Не слишком-то хорошо, – заметил Тимлин.
– Может, чесотка, – предположил Робинсон. – Или стресс. Собаки часто теряют шерсть, когда нервничают, ты же знаешь.
– Может, и так. – Тимлин смотрел на запад, поверх озера. – Красивый будет закат. Конечно, они сейчас все красивы. Так же было, когда взорвался вулкан Кракатау, в 1883 году. Только на этот раз взорвались десять тысяч Кракатау. – Он наклонился и погладил Гэндальфа по голове.
– Индия и Пакистан, – сказал Робинсон.
Тимлин снова сел прямо.
– Ну, да. Но с другой стороны, все остальные были просто обязаны принять участие, не так ли? Даже у чеченцев нашлось несколько штук, которые они доставили в Москву в грузовых фурах. Такое впечатление, что мир намеренно забыл, сколько стран – и группировок, долбаных группировок! – обладают этими штуками.
– Или про то, на что эти штуки способны, – сказал Робинсон.
Тимлин кивнул.
– И это тоже. Мы были слишком озабочены размерами государственного долга, а наши друзья на том берегу пруда[5] всецело сконцентрировались на запрете детских конкурсов красоты и поддержке евро.
– Ты уверен, что в Канаде так же грязно, как и ниже сорок восьмой параллели?
– Зависит от точки отсчета, я думаю. В Вермонте не так грязно, как в северной части Нью-Йорка, а в Канаде, вероятно, чище, чем в Вермонте. Но будет грязно. Плюс, большинство людей, рванувших на север, уже были больны. Я бы сказал, больны до смерти, да позволено мне будет перефразировать Кьеркегора[6]. Еще пивка?
– Пора домой. – Робинсон встал. – Айда, Гэндальф. Пришло время сжечь несколько калорий.
– Завтра увидимся?
– Может, после обеда. Утром мне нужно кое-куда сгонять.
– Могу я спросить, куда?
– В Беннингтон, пока в моем пикапе еще хватает бензина, чтобы доехать туда и обратно.
Тимлин приподнял бровь.
– Хочу поискать аккумулятор для мотоцикла.
* * *Гэндальф смог дойти почти до самого Виража Мертвеца, хотя хромал с каждым шагом всё сильнее и сильнее. Когда они добрались до Виража, он просто уселся, словно зачарованный кипящим закатом, отражающимся в озере. Казалось, что сквозь темно-красные потёки протянулся дымящийся оранжевый след от выстрела. Пес заскулил и лизнул левую заднюю ногу. Робинсон посидел некоторое время рядом, но комары-разведчики вскоре вернулись с многочисленным подкреплением, так что он взял Гэндальфа на руки и пошел дальше. Когда они подошли к дому, у него дрожали руки и болели плечи. Робинсон сомневался, что смог бы донести Гэндальфа, если бы тот весил фунтов на десять, или хотя бы на пять, больше. К тому же у него разболелась голова, то ли от жары, то ли от второй банки пива, а может, от того и другого.
Обсаженная деревьями дорожка, ведущая к дому, превратилась в наполненный тенями бассейн, и огней в доме не было. Генератор скончался несколько недель назад. Закат погас, превратившись в бледно-лиловый синяк. Робинсон медленно взобрался на крыльцо и положил Гэндальфа на пол, чтобы открыть дверь. «Заходи, парень», – сказал он. Гэндальф попытался приподняться, затем затих.
Робинсон наклонился, чтобы снова взять его на руки, но тут Гэндальф предпринял еще одну попытку. На этот раз он переполз через порог в прихожую, где и рухнул на бок, тяжело дыша. На стене над ним висели почти две дюжины фотографий тех людей, которых Робинсон любил. Все эти люди теперь наверняка были мертвы. Он не мог даже позвонить Диане и Эллен, чтобы послушать их записанные на автоответчик голоса. Его собственный телефон прожил немногим дольше генератора, а мобильная связь отключилась еще раньше.
Он достал из кладовки бутылку «Польской ключевой воды», наполнил миску Гэндальфа, затем предложил ему ложку корма. Гэндальф нехотя полакал воду, но есть не стал. Когда Робинсон присел на корточки и почесал собаке живот, шерсть полезла клочьями.