«Вот всегда он так, — думал я о Ежаеве. — Малый ведь толковый, ничего плохого сказать не могу. В обыденной жизни — весельчак, живчик. А как новое дело начинаем, вечно ворчит. Всё ему не так… Нервное это у него, что ли? А чего нервничать? Ясно ведь и так, что квартирная кража — штука противная. Найдём хоть одну зацепку — даст бог, раскрутим весь клубок. А нет — так чистый висяк, на сто процентов…»
Приехали, вошли в квартиру. Тут даже меня оторопь взяла. Ну, влез ты, допустим, в чужой дом, грабишь… но зачем же учинять такой погром? Что ещё за дикость?
Девчонка–студентка, Ахметова, билась в истерике. Тут же, рядом с ней, вертелась пожилая женщина в шлёпанцах на босу ногу и в стареньком халате — по всему было видно, что соседка. На кухне курил какой–то парнишка лет двадцати, может быть, чуть больше. Его пальцы мелко дрожали, а сам он был немного взвинчен, возбуждён. Я видел, что всё происходящее ему страшно интересно. Ещё бы: для него это — кино! Де–тек–тив! Боже, как скучно!..
3. Логунов
Весело, ах как бывает весело, когда залезешь в чужую квартиру! Я это хорошо знаю. Однажды мы с братом сделали то же самое. Только ничего не украли, если не считать маленького мячика из плотной упругой резины. Он был очень прыгуч, этот мячик, — ударишь его об пол (легонько, вполсилы), а он подлетает до потолка, а потом ещё раз, и ещё, и ещё… Мы не смогли устоять и спёрли этот мяч. Мне было лет двенадцать, а брату четырнадцать. Шли по улице, увидели открытое окно на первом этаже и, не размышляя ни секунды, залезли в дом. Ходили по комнатам, рассматривали вещи на полках и фотографии в альбоме, заглянули в шифоньер и не нашли там ничего для нас любопытного, сунулись в холодильник, но кефиром и посиневшей полусъеденной курицей не заинтересовались… Брат хотел найти деньги (мы тогда как раз собирали значки и очень нуждались в наличности), но долго рыться в вещах мы не могли, было страшно. Страшно и… здорово! Обжигало холодом живот, оглушительно стучало сердце, гулко пульсировало в висках, слух фиксировал каждый звук, каждый шорох, сладко ныло где–то внизу, в области мочевого пузыря, и сосало в желудке. Только потом, гораздо позже, я узнал, что всё это суть симптомы стрессового состояния, последствие мощного выброса адреналина в кровь. А тогда нам было не до этих высших сфер. Мы просто ловили кайф! Нам было легко и свободно, как после акта мастурбации… Вылезли на улицу через всё то же окно, пошли дальше. И вот что самое страшное: не было никаких последствий! Никто так и не узнал, что мы были в той комнате. А память о том мучительно–приятном, почти предсмертном наслаждении осталась, — память, рождающая непреодолимый соблазн…
…Я Маринке сразу сказал:
— Ни к чему не прикасайся! Оставь всё, как есть.
Но она всё равно схватила шкатулку, стоявшую на тумбочке, потянула за какую–то ниточку и… вытащила дно. Для верности потрясла шкатулку в воздухе, угрюмо глянула на пол, чуть слышно прошептала:
— Нету. Украли…
На шум примчалась соседка, Елена Фроловна. Прижала Марину к себе, стала её оглаживать, успокаивать. Она же и милицию вызвала. А потом, немного придя в себя, Марина бросилась к телефону.
— Не надо, соседка уже звонила, — сказал я.
— Я не в милицию.
— А куда?
— Брату.
Ах, да!.. Я знал, что её брат Валериан учится в аспирантуре на кафедре госпитальной хирургии. Правда, мы его никогда не видели, но слышали о нём довольно часто. Маринке всегда ставили Валериана в пример. Дескать, Марина вот путает экстирпацию с ампутацией, а брат её — о, это уже хороший специалист, умница, трудяга, сам Мятликов, профессор, его ценит…
Вскоре в прихожей позвонили. Но это была не милиция (они приехали чуть позже). Явились Володька Аслаев и Вика Чернышова.
— Ну-с, доктора, — заорал Аслаев с порога, — где тут колбаска и сыр? Выкладывайте на стол! Будем их безбожно резать — по Пфанненштилю, Мак — Бурнею и нижнесрединным, с ограничением брюшины и без, в асептических условиях и игнорируя оные…
Войдя в прихожую, он тотчас осёкся и замер, чуть приоткрыв рот.
— Что тут у вас происходит? Вы с Маринкой что — подрались? Или… того… она немножко посопротивлялась?..
— Не до колбаски теперь, Володя, — сказал я. — Сам видишь…
— Грабанули–таки? — всплеснул руками он. — Успели, черти. Ловко…
— Что же теперь будет? — растерялась Вика. — А как же банкет?
Потом до неё дошло, что подобные вопросы теперь неуместны, разом погасла, опустилась на краешек табурета, вздохнула.
— Надо звонить Елохину, — сказала Вика. — Торжество отменяется. И, должно быть, навсегда…
— Ну, зачем же так мрачно? — возразил я.
Но она только рукой махнула, пошла к Марине в спальню.
Квартира быстро наполнилась людьми. Явилась милицейская бригада. Сразу трудно было сообразить, кто у них старший. Потом я понял, что в центре всей этой хаотической и, на первый взгляд, бессмысленной круговерти находится вполне молодой ещё, плечистый мужик, блондин с подбритыми висками, белозубый, спокойный, уверенный в себе. Товарищи обращались к нему по имени — «Трофим», а ещё — «старшой».
— Красин, ты веди собаку. Петя, займись пальчиками, — командовал «старшой». — Я поговорю с потерпевшей, а ты, Серёжа, опроси соседей.
Его взгляд остановился на Елене Фроловне.
— А вы… Кем приходитесь хозяйке дома?
— Никем. Соседка я, из двадцать третьей. И ничего такого особенного не заметила. Спала я после ночной, а тут слышу — Маринка кричит. Перепугалась, побежала к ней…
— Ладно, с вами побеседует наш сотрудник. Где Ахметова?
— Ушла в спальню. Плачет…
— Пора бы уже перестать плакать. Позовите, будем разбираться. А вы, — это он мне, — отсюда ни шагу. Сядьте и не мешайте. Позже вам придётся дать кое–какие разъяснения.
— Куда сесть?
— Вот сюда, — он ткнул пальцем в кресло, стоявшее в углу у окна.
Что ж, и на том спасибо… Как–то подозрительно он смотрел на меня, подумал я. Подозревает? Вряд ли. Просто играет в сыщика. Да теперь хоть играй, хоть не играй — толку не будет. Разве тут что–нибудь поймёшь? Такой барделюжник — шею сломать можно. Да и на что она способна, наша милиция? Ходят, щёки надувают, важные, самоуверенные, ни на какой обделанной козе к ним не подъедешь. А ведь ни хрена не найдут. Это только в кино всегда всё хорошо кончается. И в книжках… А вот ни одного следа не откопают — что будут делать?
Я сидел в углу комнаты и наблюдал за происходящим так, словно это был театр. Маринка монотонно перечисляла вещи, которые были украдены ворами. Дублёнка, кротовая шубка, платье от Диора, джинсы голубые «Лайвис», джинсы чёрные «Ли», кожаная курточка на меху, сапоги австрийские, зимние, осенняя шляпа — французская, оранжевая, с широкими полями, туфли на высоком каблуке, пальто кожаное, длинное, до пят… Господи, зачем ей столько шмотья? М-да, непростая она девушка, Марина… Дальше: фотоаппарат «Зенит» (точно марку фотоаппарата не помнит, то ли «Е», то ли «М»), магнитофон «Сони» портативный, штук тридцать аудиокассет… Записи? Ну там «АББА», «Бони М», Мирей Матье, Демис Руссос, «Тич–ин», Татьяна Анциферова, Юрий Антонов с группой «Аракс»… Ах, да! Ещё золото. Вот в этой шкатулке лежало, под фиктивным дном. Кольцо с маленьким камешком, бриллиантом… ещё кольцо… две цепочки, изумрудные серёжки, кулон с янтарным скорпионом…
Привели собаку, огромную седеющую овчарку. Она обнюхала углы, влажно ткнулась в мои руки своим тёплым пятаком, потащилась к выходу, как будто бы взяла какой–то след. Вскоре состоявший при ней кинолог сообщил, что след был потерян сразу же, на тротуаре у подъезда. Не исключено, что всё барахло увезли на машине.
— Петя, что у тебя? — спросил «старшой».
— Есть отпечаток, Иваныч. На стекле серванта, чёткий, свежий… похоже, что баба…
— Проверим… Возьмёшь пальцы у хозяек… ну, и у ребят тоже.
Он покосился на нас: на меня, на Вику, на Аслаева.
— Мы тут причём? — пожал плечами Вовка.
— Вот и нужно ваши пальчики исключить…
Он позвал меня на кухню. Сдвинул чайную посуду в сторону, присел у краешка стола.
— Рассказывайте.
— Что рассказывать?
— С самого начала. Фамилия, имя, отчество…
— Логунов Кирилл Алексеевич, студент медицинского института, закончил шестой курс, сдал последний экзамен…
— Хорошо сдал?
— Это научный коммунизм–то?
— Да хоть его.
— У нас его плохо не сдают.
— Молодец. А здесь — часто бываешь? — он сразу перешёл на «ты», но меня это почему–то ничуть не покоробило.
— В первый раз.
— Да, забыл представиться. Следователь Доценко. Трофим Иваныч. Итак: ты здесь в первый раз. Зачем?
— Как это зачем? Замок новый поставить.
— Да, Ахметова говорила… А ребята, — он кивнул в сторону комнаты, — с вами пришли?