В этом смысле они были больше не выражением выбора, и поэтому - разрыва, но выражением становления, преодоления, обновления, то есть. иначе говоря. Бытия.
* * *
Танцы пчел, такие быстрые и нескладные на первый взгляд, выписывают в пространстве точные математические фигуры и являются на самом деле способом передачи информации - языком. Я мечтаю написать роман, где все встречи человека за время его жизни, - мимолетные или оставляющие глубокий след, вызванные тем, что мы зовем случаем или необходимостью, - описывали бы такие фигуры, выражали ритмы, были бы тем, чем они, может быть, и являются на самом деле: умело построенной речью, адресованной душе для ее совершенствования, речью, из которой ей удается понять в течение целой жизни лишь несколько слов без продолжения. Мне кажется порой, что я понимаю смысл этого человеческого балета вокруг меня, угадываю, что говорят мне движения существ, которые приближаются, остаются или удаляются. Потом я, как и все, теряю нить до следующей грубой, и все-таки фрагментарной очевидности.
Я шел от Гурджиева. Нежная дружба связывала меня с Андре Бретоном. Через него я познакомился с Рене Аллео, историком алхимии. Однажды, когда мне понадобился научный консультант для серии научно-популярных книг, Аллео познакомил меня с Бержье. Речь шла о работе для пропитания, и я мало думал о науке, все равно, популярной или нет. Однако эта совершенно случайная встреча на долгое время определила мою жизнь, соединила и ориентировала все самые значительные интеллектуальные и духовные влияния, которые я испытывал от Вивекананды до Генона, от Генона до Гурджиева, от Гурджиева до Бретона, и в зрелом возрасте привела меня к исходной точке: к моему отцу.
За пять лет напряженной и счастливой совместной работы, исследований и размышлений мы подошли к. новой, и как кажется, перспективной точке зрения. Это то, чем занимались, хотя и на свой лад, сюрреалисты лет тридцать назад. Но мы вели свои поиски по-другому: мы шли не от сна и подсознания, но со стороны сверхсознания и высших состояний сознания.
Мы назвали созданную нами школу "школой фантастического реализма", поскольку она, при всей симпатии ко всякого рода интеллектуальному эзотеризму, к причудливому и живописному не выставляет, впрочем, его на всеобщее обозрение.
"Путешественник упал замертво, пораженный живописью", - говорил Макс Жакоб. Мы не отрываемся от корней, не изучаем периферии реальности напротив, мы пытаемся устроиться в ее центре. Нам кажется что разум, как только он будет сверхактивизирован, обнаружит фантастическое в самом сердце реальности. Фантастическое, которое зовет не к бегству, но, скорее, к глубокому приятию действительности.
От недостатка воображения литераторы и художники ищут фантастическое где-то вне реальности, в облаках. Однако фантастическое. как и другие ценности, должно быть вырвано из чрева земли, из реального. И подлинное воображение - нечто совсем иное, чем бегство в ирреальное. "Никакая способность ума не достигает больших глубин, чем воображение; оно - великий ныряльщик".
Фантастическое обычно определяют как нарушение естественных законов, как проявление невозможного. Для нас это вовсе не так. Фантастическое - это наглядная демонстрация естественных законов, непосредственный контакт с действительностью, не профильтрованный через покрывало интеллектуального оцепенения, привычек, предрассудков, конформизма.
Современная наука говорит нам, что за видимым есть сложное невидимое. Стол, стул, звездное небо в действительности совершенно отличны от того представления, которое мы о них составили. Именно в этом смысле Валери говорил, что в современном сознании "чудесное и позитивное заключили удивительный союз".