— Мисс Хики!..
— Что ж, вы хотели знать и добились своего. Лучше бы я откусила себе язык. Мне кажется иногда — спаси меня боже и помилуй! — что в вас живет злой гений.
— Я рад, что вы мне сказали это, — возразил я спокойно. — Не упрекайте себя, прошу вас. Вашего дядю ввели в заблуждение слухи о помешательстве в нашей семье. Действительно, мои родные по большей части сумасшедшие. Что касается меня, я не только не помешан, я — единственный разумный человек в Великобритании, носящий фамилию Легге. Сейчас я, в виде доказательства, расскажу вам то, чего не должен был бы рассказывать, и тем самым сравняюсь с вами в искренности. Я живу здесь не для поправки здоровья, не в качестве праздного туриста. Я приехал сюда обследовать чудо. Кардинал — человек проницательный, хоть и не лишенный некоторых предрассудков, — выбрал меня из всех своих советчиков, чтобы проверить на месте сообщение отца Хики. Как вы думаете, поручил бы он столь важное дело сумасшедшему?
— Проверить сообщение?!. А кто смеет не верить словам моего дяди? Значит, вы просто шпион, грязный доносчик!
Я вздрогнул. Быть может, в Ирландии эти выражения могли бы сойти за обычную брань, но для английского самолюбия они были непереносимы.
— Мисс Хики, — сказал я, — вы только что сказали, что во мне живет злой гений. Не изгоняйте же из моего сердца доброго гения воспитанности и вкуса, ибо тогда злой гений останется единственным моим владыкой. Прислушайтесь! Колокол призывает к вечерней молитве. Звон его смягчает тьму ночи, смягчите же и вы свою ненависть к тому, кто очарован вами.
— Вы не даете мне даже молиться! — сказала она и истерически зарыдала. В ту же минуту за дверью послышались голоса. Вошли Лэнген и священник.
— Фил! — вскричала она, бросаясь к Лэнгену. — Убери от меня этого человека. Я больше не в силах терпеть…
Я обернулся и с фальшивой улыбкой посмотрел на Лэнгена. Он сбил меня с ног одним ударом, как срубил бы тополь.
— Караул! — крикнул священник. — Что ты делаешь, Фил?
— Он доносчик, — всхлипывала Кейт. — Дядя, он приехал сюда шпионить за вами, он хочет доказать, что святое чудо — дело ваших рук. Я давно это поняла, он такой нахальный. Он ухаживал за мной…
Я с трудом вылез из-под стола и поднялся на ноги.
— Милостивый государь, — сказал я, — мне несколько не по себе в результате действий мистера Лэнгена, которого, кстати, попрошу, когда он следующий раз снова пожелает выступить в роли сукновальной машины, избрать объект, более соответствующий ему по физическим данным. То, о чем говорит ваша племянница, отчасти правда. Да, я шпион кардинала, и в этом качестве уже направил ему доклад, подтверждающий истинность происшедшего у вас чуда. Завтра утром сюда, в согласии с моим проектом, приедет комиссия, которая и вынесет соответствующее решение. Я полагал, что выводы комиссии будут выглядеть более убедительными, если она приедет внезапно. Мисс Хики, я восхищаюсь всем, что есть восхитительного в вас, это лишь доказывает, что во мне живет чувство прекрасного. Сказать, что я люблю вас, было бы кощунством. Мистер Лэнген, у меня в кармане заряженный револьвер, я ношу его из-за глупого английского недоверия к вашим соотечественникам. Полагаю, что, будь деревенским Геркулесом я, а вы на моем месте, я был бы сейчас мертв. Не волнуйтесь, поскольку это зависит от меня, вы в безопасности.
— Прежде чем вы покинете мой дом навсегда, — сказал отец Хики с чрезмерным, как мне показалось, раздражением, — позвольте заметить, что если бы я подозревал в вас шпиона, то не пустил бы к себе, будь ваш дядя дважды кардинал или даже сам его святейшество папа.
Тут со мной произошла ужасная вещь. Почувствовав головокружение, я взялся за лоб и увидел у себя на пальцах кровь. Меня мгновенно охватило бешенство. Вкус крови был у меня во рту, кровь слепила мне глаза, казалось, весь я утопаю в крови. Рука невольно потянулась к револьверу. Обычно, находясь во власти порыва, я действую без промедлений. К счастью, эта вспышка была парализована внезапно осенившей меня чудесной идеей. Я понял, как смирить этих зазнавшихся хвастунов. Кровь отхлынула у меня от висков, я снова получил способность слышать и видеть.
— Разрешите теперь ответить вам, — сказал Лэнген, — если вы предпочитаете оружие кулачному бою, то я готов обменяться с вами парой выстрелов в любое время, когда вы этого пожелаете. Честь отца Тома дорога мне, как моя собственная.
— Его честь в моих руках, — сказал я, — я доверенное лицо кардинала. Вам угодно померяться со мной силами?..
— Вот бог, а вот порог, — сказал священник, широко распахивая дверь. — Прежде чем вы не обратите вспять святое чудо, никакие свидетельства вам не помогут.
— Отец Хики, — возразил я, — солнце еще не успеет взойти над Фор Майл Уотер, как я обращу вспять святое чудо, и все будут указывать на вас пальцами.
Я поклонился Кейт и вышел. В саду стояла такая темнота, что нельзя было различить даже калитки. Пока я искал ее, до меня донесся голос отца Хики: «Я отдал бы десять фунтов, чтобы всего этого не случилось, Фил. Ведь он совсем сумасшедший. Кардинал мне сам это сказал».
Я вернулся к себе, облился холодной водой, чтобы смыть кровь с шеи и со спины, потом немного закусил. Встряска была сильной, и я все еще страдал от слабости и головокружения. На каминной доске стоял будильник. Я завел его и поставил стрелку на половину первого. Потом обмотал будильник полотенцем, чтобы звон никого не разбудил в соседних комнатах, и лег спать. Я проспал крепким сном час с четвертью. Будильник зазвонил, и я вскочил с постели, еще не проснувшись окончательно. Еще минута — и сон свалил бы меня снова. Шея у меня по-прежнему болела, а руки тряслись от нервной лихорадки, вызванной внезапным пробуждением, но я быстро оделся, выпил глоток воды и, осторожно ступая, вышел из дому. В темноте я не без труда разыскал хлев и взял там заступ и тачку, на которой возят мешки с картофелем. Я тащил их на руках, пока не отошел подальше от дома, потом положил заступ в тачку и покатил ее по дороге на кладбище. Подойдя к реке, где, как я уже знал, ночью никого не встретишь, я покатил тачку смелее, не заботясь более о том, скрипят ли колеса. На другом берегу фосфорические огоньки окружали одинокую могилу Адского Билли. Ориентируясь по ним, я нашел паромную пристань, потом, спотыкаясь в темноте, разыскал лодку паромщика, погрузил в нее тачку и оттолкнулся от берега. Держась за канат, я без труда пересек реку, привязал лодку, вытащил тачку на берег и сел отдохнуть на груду камней у могилы. Просидел я не менее четверти часа, глядя на блуждающие огни и набираясь сил для предстоящей мне работы. Церковный колокол вдалеке пробил час ночи. Я поднялся, взял заступ и через десять минут отрыл гроб, от которого шел нестерпимый смрад. Держась наветренной стороны и пользуясь заступом как рычагом, я с превеликими трудами взгромоздил гроб на тачку. До берега я докатил ее благополучно, но на то, чтобы втолкнуть свой груз в лодку, у меня ушло не менее двадцати минут. Положив рукоятки на корму и приподняв тачку спереди за колесо, я кое-как занес ее через борт, причем несколько раз едва не перевернул лодку, и к концу работы был весь в поту и глине. Вытащить тачку на левом берегу и подвезти ее к кладбищу оказалось гораздо легче.
Было уже два часа ночи, забрезжил рассвет, и работать стало веселее. Я подкатил гроб к небольшому участку глинистой земли близ могилы урсулинок, который приметил еще днем. Работая, я размялся. Шея больше не болела, и я рыл с таким усердием, что очень скоро выкопал небольшую траншею, достаточную, чтобы принять гроб. Прохладное жемчужно-серое утро разогнало ночную тьму. Я видел далеко вокруг, и меня, наверно, тоже было видно издалека. Это меня тревожило, надо было кончать поскорее. Все же пришлось сделать передышку, прежде чем опустить гроб в траншею. Я вытер руки, стер пот со лба и огляделся. Массивная плита, покоящаяся на четырех каменных шарах, надгробие святых монахинь, была седой от росы. Рядом стоял куст боярышника, и висевшие на нем лоскуты — те, что поновее, — становились все наряднее в сиянии, шедшем с востока. Пора было кончать. Я взялся за тачку, подвез ее вплотную к траншее и, орудуя заступом, стал осторожно пододвигать гроб дюйм за дюймом, пока он не свалился в могилу с глухим протестующим стуком, словно покойник сохранял еще свою хмельную строптивость. Торопясь изо всех сил, я стал кидать землю в траншею. Через четверть часа могила была засыпана. Еще десять минут — над могилой возвышался ровный холмик, и участок вокруг был в образцовом порядке. Я бросил заступ на землю и обозрел результаты своих трудов с облегчением и торжеством…
В ту же минуту я отпрянул в ужасе: я стоял на пустынном лугу, поросшем дроком. Никаких следов кладбища не было и в помине, возле меня возвышалась могила Адского Билли, одинокая, как прежде, а рядом— тачка и заступ. Я обернулся к реке. На противоположном берегу стояло кладбище, окруженное глинобитной стеной с проломами, и было ясно видно надгробие урсулинок. Ветерок шевелил лоскуты на кусте боярышника. Вон и полуразрушенная часовня. Ни один камень не выпал из ее ветхих стен, и ничто не показывало, что она стоит на своем месте менее прочно, чем холмы по соседству.