Черту – реку проводят, возвращаясь с похорон, и чукчи. Кроме того, они кидают назад мелкие камешки, которые должны символизировать горы, а также бросают пучок травы в сосуд с водой: трава означает лес, вода – озеро, которые преградят путь умершему, если дух попробует преследовать живых.
В русской волшебной сказке сходные действия совершают дети, спасающиеся от преследующей их Бабы-яги: добрый советчик велит им бросить хлеб собакам, стерегущим избушку Яги (лепешку следует припасать для адского пса Кербера и в греческом мифе), а также бросить наземь полотенце и гребень – они превратятся в реку и лес. В русском традиционном погребальном обряде принято было выбрасывать в реку, чтобы смерть ушла прочь, уплыла по воде, горшок, где была вода для обмывания умершего, гребень, которым его расчесывали, и солому, на которой он лежал.
Продолжение жизни за гробом и мир наизнанку
О том, чтобы умерший не мог найти дорогу назад, заботятся в самом начале погребального обряда. У коряков тщательно закрывают его лицо, чтобы он не видел пути, обряжают его в последний путь не так, как живого: шапку надевают задом наперед, варежку с правой руки надевают на левую, неправильно снараяжают оленей для погребальной упряжки и т. п. Наконец, выносят умершего не через дверь, а через специально проделанное отверстие в стене жилища; у чукчей такое отверстие заделывают после похорон, а возле отверстия приносят в жертву щенка – сторожа.
В загробном мире все не так, как на земле, ведь там живут мертвые. У нивхов на Дальнем Востоке загробный мир – Млыво. Вход в него – отверстие, местонахождение которого неизвестно живым, но душа умершего легко находит туда дорогу после того, как будет изготовлена деревянная фигурка, в которую она переходит. Жизнь в Млыво ничем не отличается от земной, но солнце светит там ночью, а луна днем. Жители Млыво живут в родовых поселениях, ловят рыбу, охотятся, женятся (когда вступает в брак оставшийся на земле супруг), рожают детей, болеют и умирают. Мужчины умирают там еще три раза, а женщины – четыре. Далее душа, умершая в Млыво, переходит в следующий мир и так до тех пор, пока не превратится в траву, птицу или насекомое.
У народа срэ на Юге Вьетнама загробная страна – Брахтинг, где все обратно земному: черное становится белым, женщины работают на пахоте, а мужчины выполняют домашние работы, корзины висят отверстием вниз и т. д. Вещи, которые клали в могилу с умершим, надо было ломать, иначе ими нельзя пользоваться на том свете.
В верованиях некоторых африканских народов в ином мире люди и предметы обладали противоположными свойствами: так, цвет кожи там менялся на белый. Поэтому европейцев часто принимали за духов, явившихся с того света. У зулу люди, несшие гроб, вступали в хижину спиной. У нанди Танзании и Кении старший сын покойного надевал костюм наизнанку. При смерти государя население целого края подчинялось необходимости следовать поведению, противоположному норме. В государстве Лоанго после смерти верховного вождя гасились очаги, прекращалась работа в поле, охота, торговля, людям запрещалось мыться, детям кричать и т. д. Обычаи траура повсюду призваны были преодолеть последствия смерти.
Чаще всего, даже в развитых мифологиях, жизнь в загробном мире представляли в виде продолжения земного существования. У Гомера, например, Одиссей, посетивший преисподнюю – Аид (о чем речь пойдет специально), видит там множество душ, причем каждый житель преисподней занят продолжением своей земной деятельности: царь Ахилл царит над мертвыми, судья Минос со скипетром в руке их судит, охотник Орион гонит дичь с бронзовой булавой в руке, тень Геракла держит «лук напряженный со стрелой на тугой тетиве». Существование на том свете считалось темным и призрачным, ведь в могилу не проникал свет; даже если в преисподней было свое солнце, оно светило в полсилы.
Основатель культурной антропологии английский исследователь Эдуард Тэйлор, собравший огромный материал о первобытных верованиях, противопоставлял теорию продолжения жизни за гробом теории воздаяния – ведь представления о добре и зле, посмертном суде над душой и возмездии за прижизненные грехи сформировались уже в условиях цивилизации и лишь зарождались в архаическом первобытном обществе.
Первый смертный
В жизни архаических, первобытных коллективов смерть была явлением повседневным и естественным: она касалась не только людей, но и животных, объектов охоты. Тем удивительнее то, насколько первобытная культура стремилась отрицать неизбежность смерти в многочисленных мифах о случайном ее появлении.
Байаме и первая смерть у австралийцев
...В начале времен, когда Байаме ходил по земле, он сотворил из красной земли гор двух мужчин и женщину. Увидев, что они ожили, творец показал им растения, которые они могут есть, чтобы не умереть с голоду, сам же направился дальше.
Люди послушно ели растительную пищу, но наступила засуха, растений стало мало и один из мужчин убил сумчатую крысу. Первый охотник принялся есть мясо вместе с женщиной, а другой его товарищ не хотел прикасаться к мясу, хоть и обессилел от голода. Как ни уговаривала его женщина попробовать новую пищу, он отказывался и, наконец, рассердившись, двинулся из последних сил к западу.
Наевшаяся пара решила догнать товарища и настигла его уже далеко, когда он подходил к большому эвкалипту. Там он упал замертво, а первые люди увидели возле дерева черное чудовище с огромными огненными глазами. Чудовище схватило мертвеца и затащило его в дупло дерева. Затем они услышали страшный удар грома и с ужасом увидели, как огромный эвкалипт был вырван из земли с корнями и понесся по воздуху в южную сторону неба. Огненные глаза сверкали из его дупла.
Далее последовала трогательная сцена: два белых какаду пустились с криками за несущимся деревом. Они не боялись злого духа, сидящего в дупле, а лишь хотели догнать свое уносящееся в дупле гнездо.
Дерево остановилось у края неба, возле Млечного Пути, что ведет в небеса, а затем и вовсе скрылось из виду. Люди могли разглядеть лишь четыре сверкающих глаза: они принадлежали злому духу и первому мертвецу, ушедшему на тот свет. Так появилось созвездие Южный Крест, а возле него – стая какаду, ставшая созвездием Гончих.
Небесные созвездия напоминали о том, что человек смертен…
...Мауи и попытка избавиться от смерти у полинезийцев. Смех и смерть
...Мауи, выудивший землю со дна океана и похитивший огонь из преисподней, решил вновь спуститься в преисподнюю для состязания с самой богиней смерти и ночи Хине. Она была действительно ужасна: глаза ее пылали, голос напоминал гром, огромные зубы сверкали, волосы обвивались вокруг тела, как водоросли на волнах океана.
Себе в помощники он позвал птиц – ведь морские, болотные и прибрежные птахи могли проникнуть всюду. Однажды, когда Мауи захотелось воды, он велел принести ее болотной цапле, а чтобы она могла ходить быстрее, вытянул ей ноги. Птицы и сейчас должны были послужить ему.
Герой дожидался, когда богиня уснет, и та действительно уснула, широко раскрыв пасть. Тогда Мауи и решился проникнуть к ней в утробу, чтобы убить ее изнутри. Свидетельницами его подвига должны были стать только птицы, при этом герой запретил им смеяться и петь – радоваться они будут тогда, когда он победит смерть.
Богиня раскрывала свой зев там, где небо соприкасалось с землей, – здесь был вход в преисподнюю. Птицы замерли, когда герой полез в пасть чудовища, но когда снаружи остались только его пятки, маленькая мухоловка – трясогузка – не удержалась и рассмеялась: она никак не могла усидеть спокойно. Пробудившееся чудовище проглотило Мауи. Ему не удалось пройти последнюю инициацию: возродиться, побывав в утробе богини смерти, и избавить от смерти все живые существа.
Жители того света следили за тем, чтобы живые не проникали в мир мертвых. У эскимосов существует миф о шамане, дух которого мог добраться до того света. Там на вершине огромной горы обитала некая старуха со страшным именем Вырезывательница Внутренностей. Она бьет в барабан, пляшет со своей тенью (других партнеров у этого чудовища нет) и приговаривает при этом: «Разрез моих штанов». Действительно, из разреза штанов у монстра с того света выглядывает ерш. В профиль старуха выглядит так, что ее лицо с растянутым ртом кажется б€ольшим в ширину, чем в высоту. Наклонившись, она может лизать свой зад, щеки же ее звонко хлопают по бокам. Пришелец не должен реагировать смехом на это зрелище: стоит ему хотя бы скривить рот, старуха бросает бубен, берется за нож и вскрывает несчастному живот, после чего начинает с жадностью пожирать его внутренности. Не менее «симпатичным» бывает облик русской Бабы-яги, и в ее избушке также запрещено смеяться. Смерть и смех на том свете несовместимы.