Стерн вышел из кабинета, не закрыв дверь. В коридоре его ждал Фрэнк.
— Что ты тут делаешь?
— Да что у тебя с головой, Филипп, ты знаешь, с кем ты говорил в таком тоне?
— Ну и что?
— Тип, с которым ты говорил, — профессор, он знал эту женщину, он работал с ней пятнадцать месяцев, он спас больше жизней, чем ты, возможно, сумеешь спасти за всю врачебную карьеру. Ты должен научиться контролировать себя. Честное слово, иногда ты слетаешь с катушек.
— Отцепись от меня, Фрэнк, свою порцию нравоучений я уже получил.
ГЛАВА 3
Доктор Фернштейн закрыл дверь кабинета, снял трубку, заколебался, повесил её, сделал несколько шагов к окну и решительно вернулся к телефону. Попросил, чтобы его соединили с операционным блоком.
— Это Фернштейн, готовьтесь, мы оперируем через десять минут, сейчас отправлю карту.
Он аккуратно повесил трубку, покачал головой и вышел из кабинета. У двери нос к носу столкнулся с профессором Вильямсом.
— Как дела? — спросил тот. — Угостить тебя кофе?
— Нет, я не могу.
— Чем ты занят?
— Глупостью. Собираюсь сделать глупость. Мне надо бежать, я позвоню…
Фернштейн вошёл в операционный блок; зелёный халат был ему узковат в талии. Медсестра натянула ему на руки стерильные перчатки. В огромном помещении операционная бригада окружила тело Лорэн. Позади её головы монитор пульсировал в ритме её дыхания и ударов сердца.
— Как показатели? — спросил Фернштейн у анестезиолога.
— Стабильные, очень стабильные. Пульс шестьдесят пять, давление сто двадцать на восемьдесят. Она спит, газовый состав крови нормальный, можете начинать.
Профессор Фернштейн скальпелем сделал надрез на бедре вдоль перелома. Начиная раздвигать мускулы, обратился ко всей бригаде. Называя их «своими дорогими коллегами», он объяснил, что сейчас они увидят, как профессор хирургии с двадцатилетним стажем приступит к хирургическому вмешательству, которое соответствует уровню студента пятого курса: репозиции[1]бедра — А знаете, почему я это делаю?
Потому что ни один студент пятого курса не согласился бы провести репозицию бедра пациенту, который церебрально мёртв уже более двух часов. По этой причине он просит не задавать вопросов, дел тут максимум на пятнадцать минут, и он благодарен им за то, что они включились в игру.
Лорэн — одна из учениц Фернштейна, и все, присутствующие в операционной, понимали хирурга и готовы были его поддержать.
Зашёл рентгенолог и протянул снимки — результаты сканирования. На снимках просматривалась гематома в затылочной доле.
Было принято решение сделать пункцию, чтобы ослабить давление. В задней части головы проделали отверстие, и тонкая игла, движение которой отражалось на мониторе, прошла сквозь мозговую оболочку. Хирург направил её в область гематомы. Мозг по видимости не был затронут. Зонд начал отсасывать кровяную жидкость. Почти немедленно внутричерепное давление стало падать. Анестезиолог тут же повысил содержание кислорода в смеси, подаваемой через интубационную трубку, чтобы увеличить насыщенность мозга кислородом. Освобождённые от давления, клетки вернулись к нормальной работе, мало-помалу выводя накопившиеся токсины.
С каждой минутой атмосфера в операционной менялась. Как будто все постепенно забывали, что оперируют клинически мёртвое человеческое существо. Каждый включился в работу, один отточенный профессиональный жест сменял другой. Операция проводилась методично и чётко.
Пять часов спустя профессор Фернштейн хлопнул перчатками, стаскивая их с рук. Он попросил зашить разрезы и перевести пациентку в послеоперационную палату. Приказал, чтобы после окончания действия анестезии вспомогательные дыхательные аппараты были отключены, Он ещё раз поблагодарил бригаду за участие в операции и заранее выразил признательность за сдержанное поведение при обсуждении данного случая в будущем. Прежде чем покинуть операционную, профессор попросил одну из медсестёр, Бетти, предупредить его, когда она отключит аппараты. Выйдя из блока, быстрым шагом направился к лифтам. Проходя через приёмный покой, обратился к дежурной и пожелал узнать, находится ли ещё доктор Стерн в больнице. Девушка ответила отрицательно: Стерн ушёл, совершенно подавленный. Профессор поблагодарил её и удалился, предупредив, что будет в своём кабинете, если понадобится.
Лорэн перевели из операционного блока в послеоперационную палату. Бетти подключила кардиомонитор, энцефалограф и интубационную канюлю для искусственного дыхания. Окрученная всем этим оборудованием, Лорэн на своём ложе походила на космонавта. Медсестра взяла анализ крови и вышла. У спящей пациентки вид был безмятежный, сомкнутые веки будто намечали контуры мира сна, сладкого и глубокого.
Прошло полчаса, и Бетти позвонила Фернштейну. Она сообщила, что действие анестезии закончилось. Профессор поинтересовался жизненными показателями. Бетти сказала то, чего он и ожидал, — показатели оставались стабильными. Она настойчиво попросила подтвердить указания относительно дальнейших действий.
— Отключайте дыхательный аппарат. Я сейчас спущусь.
И профессор повесил трубку.
Бетти зашла в палату, отсоединила трубку от канюли, предоставив пациентке возможность дышать самостоятельно. Несколько секунд спустя она убрала интубационную трубку, освободив трахею. Отвела назад прядь волос со лба Лорэн, посмотрела на неё с нежностью и вышла, погасив свет. Комната освещалась теперь только зелёным светом энцефалографа. Линия на нём оставалась прямой.
Примерно через час сигнал осциллографа дрогнул, вначале лишь чуть-чуть. Внезапно точка, обозначавшая конец линии, рванулась вверх, выписав большой пик, затем стремительно стала падать вниз и, наконец, вернулась на горизонтальную прямую.
Свидетелей этой аномалии не было, Бетти вернулась в палату только час спустя. Она сняла показатели Лорэн, развернула несколько витков регистрирующей ленты, постоянно выползающей из аппарата, обнаружила аномальный пик, нахмурила брови и просмотрела ещё несколько витков. Отметив, что дальше на ленте пиков не было, Бетти бросила ленту и не стала задаваться вопросами. Подняв трубку телефона, она вызвала Фернштейна:
— Это я, у нас случай глубокой комы со стабильными показателями. Что я должна делать?
— Найдите кровать на пятом этаже; спасибо, Бетти. — Фернштейн повесил трубку.
ГЛАВА 4
ЗИМА 1996 ГОДА
Артур нажал на пульте кнопку, открывающую дверь гаража, и закатил машину. Поднявшись по внутренней лестнице, он вошёл в свою новую квартиру. Ногой захлопнул дверь, поставил сумку, снял пальто и рухнул на диван. Пара десятков коробок, грудой наваленных посреди гостиной, взывала к его чувству долга. Он переоделся и принялся распаковывать картонки, расставляя книги по полкам. Паркет поскрипывал под ногами.
Намного позже, вечером, все закончив, он сложил пустые коробки, прошёлся пылесосом по комнатам и закончил обустройство кухонного уголка. Огляделся. «Похоже, у меня появляются маниакальные наклонности», — сказал он себе.
Отправившись в ванную, на секунду заколебался, выбирая между ванной и душем. Остановился на ванне, пустил воду, включил маленькое радио, стоящее на подоконнике рядом со стенным шкафом, разделся и с глубоким вздохом облегчения залез в воду. Без промедления несколько раз окунулся с головой, Пегги Ли пела на коротких волнах «Лихорадку». Артур удивился. Звучание было явно стереофоническим, хотя сам аппарат — моно. К тому же, прислушавшись, Артур обнаружил, что щёлканье пальцами, сопровождавшее мелодию, доносится из шкафа. Заинтригованный, он вылез из воды и подкрался к дверцам. Звук стал более отчётливым. Он замер в нерешительности, потом набрал в грудь воздуха и распахнул обе створки. И оторопел.
Среди вешалок сидела женщина, одетая в непритязательное платье, босая, глаза прикрыты. Поглощённая ритмом песни, она подпевала и щёлкала пальцами.
— Кто вы и что тут делаете? — спросил Артур. Женщина встрепенулась и распахнула глаза.
— Вы меня видите?
— Разумеется, я вас вижу.
Она казалась потрясённой тем, что он её видит.
Заверив её, что он не слепой и не глухой, Артур снова спросил, что она тут делает. Вместо ответа женщина заявила, что это потрясающе. Артур не видел ничего «потрясающего» и куда более раздражённым тоном повторил вопрос: что она делает в его ванной ночью?
— Мне кажется, вы не совсем понимаете, — заговорила она. — Прикоснитесь к моей руке!
Его это озадачило, но она продолжала настаивать:
— Прикоснитесь к моей руке. Пожалуйста!
— Не буду я вас трогать! Что происходит?
Она взяла Артура за запястье и спросила, чувствует ли он её прикосновение. С видом человека, доведённого до предела, он заверил, что почувствовал, когда она его коснулась, и что он замечательно её видит и слышит. В четвёртый раз спросил, что она делает в шкафу в его ванной. Она проигнорировала вопрос и очень радостно повторила, как «невероятно здорово», что он её видит, слышит и может коснуться.