Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба - Маша Трауб

Маша Трауб Тетя Ася, дядя Вахо и одна свадьба

– Цель поездки? – спросил пограничник.

– Туризм, – ответила Нина.

Пограничник если и удивился, то виду не показал. Шлепнул отметку и пожелал ей счастливого пути.

Нина ехала домой, в город, где родилась и выросла. Город, в котором не была с тех пор, как похоронила маму. Давно, очень давно, но кажется, только вчера уезжала «насовсем» во второй раз, обещая себе, что больше никогда не вернется. Все. Мамы больше нет. Пуповина оборвалась, и связи никакой нет. Не к кому ехать.

Она хорошо помнила, как уезжала в первый раз, сразу после школы, – в Москву поступать в университет. Мама плакала, соседки плакали, весь двор вышел ее провожать. Нина злилась и хотела побыстрее отлепиться и от матери, и от соседок, которые передавали ее с груди на грудь, прижимали, поливали слезами и разве что волосы на себе не рвали в знак скорби. Скорее уехать в другой город, в другую жизнь. Как же здесь все надоело! Каждый день – такой же, как предыдущий. Ничего не меняется. Опять соседки, опять вопросы, ни встать ни сесть без их ведома. Нине хотелось свободы и взрослой самостоятельной жизни.

– Нина-а-а! Подумай! Заклинаю тебя! Что ты делаешь? Что ты делаешь? Смотри, тетя Ася плачет! Зачем ты делаешь так, что тетя Ася плачет! – причитала мама. И тут же без перехода, на том же вдохе: – А ты билет не забыла-а-а? Надо было картонкой чемодан обмотать, как говорил дядя Рафик! Почему его не послуша-а-ась? Дядя Рафик плохого не скаже-е-ет!

Мама тянула гласные. Как будто пела песню. Соседки подвывали на последних слогах, складывая многоголосие. Ровное, мелодичное, чистое. У Нины разболелась голова от этого «а-а-а-а», «э-э-э-э», «о-о-о-о». Как они так могут – плачут, как будто поют?

Здесь же стояла и тетя Лиана – ее первая и последняя учительница музыки. Нину привели к ней в семь лет, в большой, красивый дом в центре города. Нужно было покрутить звонок, который отзывался мелодичным звоном, и сильно толкнуть дверь. Нине понравилось крутить звонок, но дверь была такой тяжелой, что ее пришлось толкать попой. Мама перекрестила Нину и побежала в магазин.

– Я тебя заберу. Куплю тебе конфет, – пообещала мама.

Когда мама вернулась с конфетами и пирожными для тети Лианы, Нина очень обрадовалась, но не конфетам. Она очень боялась учительницу, потому что у той рос ус – длинный черный волос, закручивающийся на конце, торчащий из огромной, размером с навозную муху, родинки на щеке. Нина никак не могла сосредоточиться и все время смотрела на волосатую родинку тети Лианы. Наконец мама ее заберет отсюда!

– Ну что? – кинулась к учительнице мама Нины.

– Пойдем, Томочка, на балкон, я тебе кофе сварю.

– Что? – тут же испугалась та.

– Ничего. Совсем ничего, – объявила тетя Лиана. – Она глухая, не слышит. И ты знаешь, что странно? Она меня не понимает! Я ей говорю – сиди красиво, руку держи так, а она не понимает! Я забыла, ты средний кофе пьешь?

– Как глухая? – испугалась Тома. – Может, серная пробка? Может, ее Вахтангу показать? Сейчас я ему позвоню. Дай мне телефон.

– А-а-а! При чем тут Вахтанг? Он реаниматолог, а не ухо-горло-нос! Зачем ее реанимировать? При чем тут серная пробка? Глупости ты говоришь совсем! Я тебе объясняю, слуха у нее нет! Ни до не слышит, ни ля!

– Как – нет слуха? Не может быть! – ахнула Тома. У нее самой был такой прекрасный голос, что, когда она пела, даже соседки замолкали. И на торжествах ее обязательно просили спеть. Ну а когда она пела дуэтом с Вахтангом, тут «даже лягушки прекращали квакать», как всегда замечала тетя Лиана. Никто так не пел, как они.

– Вот и я тебя спрашиваю, почему у нее нет слуха? Может, ты ее роняла в детстве? – обеспокоенно покачала головой тетя Лиана.

– Куда я ее роняла? – закричала Тома. – Я ей в попу дула, а то ты не знаешь! Как ты могла такое подумать?

– Тогда не знаю. Значит, в мужа твоего. Или в его родственников. Больше не в кого. У него слух был?

– Не знаю, – заплакала Тома.

– Значит, не было. Если бы был, ты бы знала, – отрезала тетя Лиана.

– Лианочка, но что же делать? Как девочка будет жить? – продолжала плакать Тома. – Позанимайся с ней, ты же волшебница!

– Да, я волшебница, – согласилась тетя Лиана и посмотрела на себя в большое мутное зеркало в тяжелой оправе. – Я многое могу. Я даже дочку Тариэла учу. А ты ведь знаешь Тариэла: одна ошибка – и все, нет тети Лианы. Никто с его Натэлой заниматься не хотел. А я ничего не боюсь!

– Натэла с Ниночкой в одном классе будут учиться, – забеспокоилась Тома. – И ты хочешь сказать, что у дочки Тариэла есть слух, а у моей Ниночки нет? И вдруг они будут сидеть за одной партой, и дочка Тариэла скажет моей Нине, что занимается музыкой с тетей Лианой, а что моя Нина ей ответит? Представляешь, какой удар для девочки! А для меня? Все будут говорить, что у дочки Томы нет слуха! Как я это переживу? – Она сделала большие глаза, а ее брови так уползли вверх, что Лиана сдалась.

– Хорошо. Я с ней позанимаюсь. Но только ради тебя. Ты же знаешь, как я тебя люблю.

– Знаю, Лиана, спасибо.

– Кстати, только между нами: у Натэлы слух еще хуже, чем у твоей Нины, – шепнула тетя Лиана. – Слон на ухо наступил!

– Медведь, Лиана, – поправила ее Тома.

– Нет, слон! Медведь – это у твоей Нины!

Так Нина была обречена на занятия музыкой и созерцание родинки учительницы. У тети Лианы был балкон, увитый виноградом, где стояли столик и стулья. Там тетя Лиана пила кофе, там сидели родительницы, пока в комнате девочки разучивали «Жили у бабуси», там же тетя Лиана поджидала опаздывавших на занятие учеников.

Нина с мамой подходили к дому, и девочка слышала, как Натэла, дочка Тариэла, долбила одним пальцем по клавишам.

– Мама, а тетя Лиана так уважает дядю Тариэла, что боится? – спросила Нина маму.

– Нет, его никто не уважает, но все боятся, – ответила Тома.

– А так разве бывает?

– И не такое бывает.

Нина крутила пимпочку звонка – это ей быстро надоело, и звонок из волшебного превратился в самый обычный, – толкала попой дверь и входила внутрь, сжимаясь и втягивая голову в плечи. В такой позе она сидела весь урок, несмотря на просьбы тети Лианы «сидеть красиво».

– Тома, почему она так сидит? – спрашивала тетя Лиана.

– Не знаю, – сокрушалась та. – Говорит, что у нее спина болит. Может, показать ее Вахтангу?

– Слушай, при чем тут твой Вахо? Я бы ее быстро выпрямила. – Тетя Лиана изобразила удар по спине. – Но ты же знаешь мои принципы! Я их пальцем не трогаю!

Нинина мама покивала, хотя и знала, что такой принципиальной Лиана стала недавно, с тех пор как стала заниматься с Натэлочкой. За «красивую спиночку» Тариэл мог выслать тетю Лиану из города в двадцать четыре часа. И ради спокойствия Тариэла, точнее тети Лианы, все соседи в один голос твердили, что Лиана учеников так любит, так любит, как родная мать не любит!

– Что я могу сделать? Что? – продолжала тетя Лиана, перейдя на шепот. – Если я ударю твою Нину, она скажет Натэлочке, что тетя Лиана ее бьет, и об этом узнает Тариэл…

Нина мучительно учила «Гусей», сидя за пианино, как страус. После урока она шла к соседке – крестной тете Асе, чтобы сделать домашнее задание. Тетя Ася стояла рядом и «проверяла».

– Нина, иди скорее, тетя Ася ждет ноты читать! – кричала ей мама в окно, стоило Нине выскочить во двор, чтобы попрыгать в резиночку.

Нина покорно шла читать ноты. У нее была удивительная форма дислексии – она прекрасно читала ноты на бумаге, но они никак не складывались в голове с клавишами. У нее была хорошая память, и ноты она запоминала быстро. Зато найти их пальцами никак не могла.

– Читай! – почти кричала тетя Лиана, и Нина покорно, без запинок, читала ноты.

– Играй! – уже кричала тетя Лиана, и Нина дрожащей рукой тыкала пальцем куда придется.

– Ты смерти моей хочешь? – переходила на зловещий шепот тетя Лиана.

Нина поглубже вжимала голову в плечи, сутулилась и подбирала под себя ноги.

После музыки Нина приходила домой и валилась без сил на диван.

– Какая Нина тихая стала! – удивлялись соседи. – Не слышно ее и не видно. Как мышка, да?

Конец мучениям положил дядя Вахо, которому Тома все-таки показала дочь – мол, на спину жалуется.

– Выйди, – велел он Томе, и та покорно вышла на кухню.

– Спина болит? – обратился он к Нине.

– Только когда музыкой занимаюсь. И голова тоже болит. И нога, правая, – добавила, чтобы уж наверняка, Нина.

– Понятно, – кивнул дядя Вахо, прощупывая Нине позвонки. – А как сильно болит?

– Очень сильно, – сказала Нина и стала внимательно разглядывать узор на босоножках.

– Совсем не хочешь музыкой заниматься? – ласково спросил ее дядя Вахо.

– Совсем. Так совсем не хочу, что… что… я боюсь тетю Лиану. У нее бородавка усатая… только маме не говорите.