По другую сторону могилы ёжилась в потёртом пуховике и пёстрой вязаной шапочке с длинными клапанами его бывшая жена и мать Влады. Жизненные перипетии прописались глубокими следами на её лице, особенно досталось ярко-синим глазам: если бы не тяжёлые мешки, они бы казались совсем девичьими, озорными. Рядом с ней смиренно и респектабельно стоял мужчина неопределённого возраста, с мясистым лицом и маленькими глазками, одетый небогато, но опрятно. «Наверно, тот самый чувак из Кандалакши», – проплыло в голове Нелли.
Выйдя на крыльцо столовой, где проходил поминальный обед, Нелли прогнала подступающие слёзы пронзительным осенним воздухом, в котором звенела предзимняя стынь. Летела мелкая снежная крупа, а под козырьком крыльца разговаривали двое. Третий присутствовал при беседе, но не вмешивался, делая вид, что рассматривает едущие по коричневой слякоти машины.
– Ну что, профукала Владька родительскую трёшку… – Подвижные брови-кустики приподнялись, потом нависли над усталыми, как у старого больного пса, глазами. – Машина – всмятку, что с неё теперь… Ну, хоть однушка осталась, и то ладно. Как делить будем, мать? Мы ж наследники первой очереди.
– Ну ясно, как… Продадим, деньги – пополам. – Синеглазая женщина курила, ветер стремительно сносил струйки дыма в сторону дверей. – Не жить же в ней. Людка твоя тебя хатой обеспечила, у нас с Витей тоже есть своя жилплощадь…
– Видно, так и придётся сделать. – Нижняя губа по-верблюжьи выпятилась, почти докуренная сигарета прилипла и висела на ней. – Эх, Владька, Владька… Зачем ей эта машина понадобилась? На беду свою её купила. И квартиру трёхкомнатную в унитаз спустила, и себя угробила… Как думаешь, мать, за сколько удастся однушку-то загнать?
– А тебе какая разница? – Худые пальцы с острыми, жёлтыми от никотина ногтями щёлкнули по сигарете, стряхивая пепел. – Всё равно потратить всё не успеешь. Ну, сам посуди: много ли тебе жить-то осталось, алкаш старый? Продажей я займусь, а то тебя, пентюха, чего доброго, обжулят.
– Делай как знаешь… Ты баба хваткая, а у меня и вправду торгашеской жилки нет. Не знаю, куда и сунуться. – Ноги в стоптанных, забрызганных грязью ботинках прошаркали обратно в столовую.
Как только шаги стихли, синеглазая женщина подманила своего молчаливого спутника пальцем, намекая, чтоб тот нагнулся поближе.
– Ну что, Витёк, провернём дельце? Есть у меня схемка, как этого старого лоха кинуть… К чему ему деньги? Он уж одной ногой в могиле, а туда же! Его халупу тоже в оборот можно пустить – двушка, как-никак, чего ей зря пропадать… Все бабки наши будут – глядишь, Настёнке с Серёгой на приличную жилплощадь и наскребётся. Заживут своим домом да своей семьёй, как белые люди, не век же по съёмным хатам мотаться.
Витёк изобразил на лице мыслительный процесс и задумчиво покивал – мол, дело говоришь, подруга. Холодное омерзение удержало Нелли от шага вперёд, и она осталась вне поля зрения этой парочки.
Чисто убранная квартира встретила её оглушительным тиканьем часов и запахом свежей выпечки. На зеркале в прихожей висела старая пелёнка. Из кухни навстречу Нелли вышла мать в длинной чёрной юбке и чёрном джемпере с блёстками.
– Всё уже, да? Людские поминки кончились – давай помянем промеж собой…
На кухонном столе стояла кутья, ещё тёплые сахарные булочки и пол-литровая бутылка какой-то ягодной настойки.
– Ох, ужас-то какой… – Тёмно-бордовое зелье наполнило собой хрусталь, липкая кутья темнела глазками изюма. – Хоть я и против ваших отношений была, но всё равно жалко… Молодых всегда жалко.
Рубиновый хмель горько пролился в нутро, мир подёрнулся прозрачным маревом, и только часы отстукивали секунды. Пустые секунды, лишённые озорного осенне-лисьего отблеска глаз Влады.
Леська старательно выводила в тетрадке буквы, а чёрные бантики в её аккуратно заплетённых «дракончиком» косичках пышно топорщились, как две траурных розы. За выполнением домашнего задания наблюдал белый плюшевый котёнок – подарок Влады. Хоть он и был игрушечным, но его огромные тёмные глаза с голубыми ободками смотрели так осознанно, что казалось – он вот-вот мяукнет и соскользнёт с письменного стола. Подобрав с нижнего века слезу, Нелли обняла плечики дочки и уткнулась лбом в её голову.
– Не плачь, мамочка… Смерти нет, – сказала та, гладя тёплыми ладошками щёки Нелли. Её глаза светились незамутнённым спокойствием, а губы сложились в мудрую улыбку – ни дать ни взять юный буддийский монашек. – Влада просто перешла жить в другой мир. Она сейчас здесь, прощается с нами.
Зябкое веяние невидимой шалью окутало плечи Нелли. Не то чтобы она верила в призраков, но сердце зашлось в молчаливом крике, а пальцы похолодели. Пустое пространство казалось не таким уж пустым, и хотелось верить в чьё-то незримое присутствие в комнате.
– Ты только не бойся, мама. Она очень нас любит и просит не плакать. Она обязательно пришлёт нам рыцаря с кошачьими глазами.
Детская сказка? Или, быть может, из этих подслеповатых глаз смотрела душа, способная лавировать по запутанным тропинкам вселенной, качаясь маятником между мирами?
***
– Нель, обрати внимание во-он на того симпатичного молодого человека в очках. Интеллигентный, не пьёт, инженер, кандидат наук. Характер – просто золото, покладистый, ты из него верёвки будешь вить. А главное – холостой! Зовут Святославом.
Мать, выпив несколько рюмок, сама чуть ли не облизывалась, как кошка, при виде этого кандидата. «Молодой человек» оказался на самом деле уже не первой молодости, и его шевелюра была на пороге вступления в неравный бой с лысиной. Худой и длинный, как аист, в солидных очках в тёмной оправе, в светло-бежевом костюме с тщательно повязанным галстуком, он чувствовал себя на шумном свадебном застолье неловко и мало общался с остальными гостями. Из груди Нелли вырвался усталый вздох.
– Так вот зачем это всё! Ах ты, сводня…
Бракосочетание троюродной сестры Натальи не казалась Нелли мероприятием, на котором её присутствие было обязательным: они и виделись-то редко, в основном – на похоронах или свадьбах. Теперь ей стала ясна причина настойчивости, с которой мать зазывала её на это семейное торжество: её решили опять выдать замуж.
– Мам, ну какой же это молодой человек? – усмехнулась она. – Сорокед этому Славику уже точно есть.
– Ну, во-первых, не сорок, а только тридцать семь, – с многозначительным видом поправила мать. – А во-вторых… Нель, давай смотреть на вещи реально: свободных мужчин в твоей возрастной категории почти нет, если не считать разведённых, так что привередничать особо не приходится. Шансы тают с каждым годом после тридцати. Разведённые нам ни к чему, а чтобы брать мужа моложе себя, надо быть как минимум Пугачёвой. А Слава и женат ещё ни разу не был.
– М-м, тридцатисемилетний нетронутый бутон! Я так понимаю, мне выпала редкая удача. – Нелли опрокинула в себя стопку водки. «Хоть напьюсь, что ли».
– Вот только не надо сарказма, – обиделась мать. – Я, как могу, пытаюсь тебе помочь устроить личную жизнь, а ты…
Хлопнув пару рюмок, Славик слегка раскрепостился и даже пустился в пляс. Он выкидывал коленца с невозмутимо серьёзным видом, создавая впечатление танцующего усатого циркуля, и Нелли, сдержанно двигаясь неподалёку, не удержалась от комплимента:
– Боже мой, Слава, где вы научились так отвязно танцевать?
Слава, продолжая вычерчивать на полу окружности и вписывать в них квадраты, глубокомысленно изрёк:
– Танец – это проявление души, этому нельзя научиться.
Банкетная круговерть плыла тошнотворным калейдоскопом, и Нелли, чувствуя потребность отдохнуть от угара, вышла на крыльцо кафе. Летний вечер шёлково шелестел кронами клёнов, солнце лениво плавилось в окнах домов, и в янтарном воздухе Нелли мерещился запах дыма от жарящихся шашлыков.
– Эм-м… Нелли?
Слава, в чуть съехавшем набок галстуке, на ходу приглаживая карманной расчёской встрёпанные вихры, измерил аистиными шагами крыльцо и остановился.
– Я… э-э… много наслышан о ваших… гм… достоинствах, – начал он, нервно подбирая слова и помогая себе жестами мягких холеных рук. – Но все заочные описания меркнут перед оригиналом! Я… хмм… осмелюсь заметить, что вы прекрасны, Нелли.
Шашлычный флёр янтарной дымки пронзительно рассёк низкий и певучий, как виолончель, женский голос:
– Славочка! Ну что ты себе позволяешь!
Слава, вошедший во вкус комплиментов и уже начавший распускать невидимый павлиний хвост, тут же испуганно сник.
– Что?… Что такое, мама? Что не так?