— Что-то у меня на сердце неладно, — очень серьезно обратилась ко мне Маша. — Сдается мне, что батяня прознал про Аню и пошел в погреб. Что у него на уме — один бог ведает.
— Ну так пошли, показывай, — подстегнула я девушку. — Где твое хозяйство?
Сарай оказался рядом, метрах в пяти от дома — лепящиеся одно к одному деревянные строеньица словно подпирали стены друг друга, оттягивая неминуемое падение сгнивших досок и продавленных крыш.
Дверь одного из сараев была приоткрыта. Вернее, просто отставлена к стене — доски были настолько расшатаны, что миниатюрный замочек (не больше, чем на почтовых ящиках) играл здесь роль скорее декоративную. Но вряд ли бы кому-нибудь пришло в голову взламывать такую развалюху.
Из сарая слышался какой-то неясный шум. Заглянув внутрь, я увидела плюгавенького мужика неопределенного возраста и на редкость хилого телосложения. Он сосредоточенно рылся в куче мусора и кирпичей, пытаясь разгрести завал. У него это не очень-то получалось, и он по большей части пыхтел и охал, нежели работал руками.
Завидев Машу, он немедленно бросил возню с громадным куском штукатурки, который безуспешно пытался сдвинуть с места, и принялся орать:
— Стерва! Корова! Сука! — каждое из этих ругательств он выкрикивал писклявым голоском, беспомощно потрясая над головой крепко сжатыми кулачками. — Да как ты… Да я тебя… Да ты мне…
И дальше в том же духе. Видимо, отец и дочь хорошо понимали друг друга, если Шихин мог позволить себе изъясняться исключительно ругательствами, междометиями и малоосмысленными словосочетаниями.
Очевидно, его гневные выкрики можно было бы перевести следующим образом:
«Я крайне недоволен тем, что ты мне помешала. Особенно мне неприятно, что ты воспользовалась моим слабым физическим состоянием и предполагала, что я не смогу разгрести завалы, которые ты устроила на крышке погреба. Когда мне представится случай, я тебя накажу!»
Но Маша почти не отреагировала на оскорбления и невнятные порицания.
Девушка лишь внимательно посмотрела на отца, желая определить степень его опьянения на данный момент, тяжело вздохнув, отстранила Шихина, словно он был неодушевленным предметом, и принялась доделывать работу, которая оказалась не по силам ее отцу.
Маша раскидала завал в считанные минуты. Глядя, как она управляется с тяжелыми балками и кирпичами, я еще раз смогла убедиться в недюжинной физической силе младшей Шихиной. Это в соединении с ярко выраженным инфантилизмом — если не сказать больше, умственной отсталостью — создавало довольно трогательное впечатление. Наверняка Маша была преданной подругой, хотя и воспринимала жизнь через призму своего искаженного сознания.
Откатив последнюю бочку, Маша отряхнула руки, вытерла их о какую-то тряпку, висевшую на гвозде, и решительно заявила, обращаясь к отцу:
— Аня уходит.
— Ду-ура! — взвыл Шихин, подскакивая к дочери. — Мне ж за нее двадцать долларов предлагали, а ты за бесплатно отдаешь?
Маша никак не среагировала на цену, назначенную за ее подругу в твердой валюте.
Она уже приоткрыла крышку погреба, собираясь спуститься внутрь, но я ее остановила:
— Разрешите мне.
Маша отступила в сторону, и я спустилась вниз по шаткой лестнице.
Погреб был не очень глубоким, но достаточно просторным. В дальнем конце ямы что-то смутно белело — за трухлявой бочкой с полусгнившей капустой, возле сваленных в кучу пластиковых бутылок. Я стала продвигаться поближе, стараясь ступать очень осторожно — на полу попадалось битое стекло.
Смутная белизна оказалась женским платьем. Еще два шага — и я уже могла разглядеть забившуюся в угол хрупкую фигурку.
Девушка сидела на корточках, опустив голову в колени и обхватив ее руками. Острые локти торчали в стороны, словно человек, которому не удалось спрятаться, пытался по-звериному ощетиниться.
Я подошла поближе и чуть тронула Аню за плечо. Та вздрогнула как от удара током и, не поднимаясь, замотала головой из стороны в сторону.
— Пойдем, — тихо сказала я. — Тебе не надо тут больше прятаться.
— Я никуда не пойду, — через силу произнесла Аня, так глухо, как будто сама зажимала себе рот ладонью. — Оставьте меня в покое.
— Нет, — твердо сказала я. — Покой сейчас для тебя — это смерть.
Тут Аня вскинула голову. Она смотрела мне прямо в глаза, и ее губы тряслись.
— Смерть? Как вы легко произносите это слово… Что вы вообще знаете о смерти!
— Гораздо больше, чем ты думаешь, — спокойно ответила я. — Но давай сверим наши впечатления по этому поводу чуть позже. Сейчас тебе действительно нужно уходить отсюда, и как можно скорее. Меня можешь не бояться — я друг. Спроси об этом у Маши.
Это имя подействовало мгновенно — как магическое заклинание. Аня неуверенно поднялась на ноги и растерянно посмотрела на меня.
— Пойдем, — взяла я ее за руку и повела к лестнице по проходу между ящиков.
Аня покорно шла за мной, с трудом переставляя ноги, ее рука была вялой и влажной.
Когда мы выбрались наверх, папаша Шихин попытался взять реванш. Он понял, что Аня в таком состоянии не способна сопротивляться, и рискнул снова заявить свои права на обитательницу его погреба.
— Тут ей быть! — топнул он ногой. — Ты кто вообще, девка?!
Этот вопрос был обращен ко мне. Я не удостоила Шихина ответом, да он и не особо настаивал — стоило мне только внимательно посмотреть на него, как пьянчужка сразу же отступил, спрятавшись за спину своей дочери. Но Маша, разумеется, не оказала ему поддержки.
Мы вышли за ворота — я вместе с узницей и Маша. Аня, которую я вела под руку — девушка явно чувствовала себя плохо, — слегка пошатывалась и дышала с хрипом. Пребывание в погребе, даже непродолжительное, резко отрицательно сказалось на ее здоровье.
«Повезу ее к себе для начала, — решила я, — а там разберемся».
Впрочем, один вопрос все же стоило разрешить немедленно, что я и сделала:
— Значит, так, — проговорила я, когда мы подошли к моему автомобилю, — кто из вас меня нанимает? Давайте уточним позиции, чтобы мне было легче работать дальше. Ты, Маша, сказала, что хочешь меня нанять, верно? Но, я полагаю, заплатить ты не сможешь.
Маша уверенно кивнула.
— Тогда что же у нас получается? — продолжала я. — Задаром я не работаю, прошу учесть. Справедливость — справедливостью, но у всех свои проблемы, верно? Итак, я жду ответа.
— М-можете считать, что вас наняла я, — едва разжимая губы, проговорила Аня. — О деньгах не беспокойтесь, у меня все есть…
Девушку била мелкая дрожь. Она подняла голову, попробовала улыбнуться и попросила:
— Довезите меня до аптеки. Мне надо купить лекарства, которые я обычно принимаю. Пожалуйста, давайте обсудим все потом. Сначала аптека, а затем, — при этих словах Аня мечтательно зажмурилась, — если можно, я хотела бы принять горячую ванну.
— Без проблем, — откликнулась я, усаживаясь за руль. — Маша, ты едешь?
Шихина отрицательно покачала головой и, кивнув на оставшийся за нашими спинами дом, виновато пожала плечами. Ей предстояло еще разбираться с кипевшим безысходным гневом папашей-алкоголиком.
Глава 4
— Какие лекарства тебе нужны? — спросила я, притормозив автомобиль у аптеки.
— Анальгетики, — неуверенно проговорила Аня. — Чтоб боль снимали…
— Боль? — вопросительно посмотрела я на девушку. — А поконкретнее?
Аня Головатова как-то скривилась и умоляюще посмотрела на меня.
— Желательно импортные… В общем, чтобы в себя прийти…
— Слушай, голубушка, — серьезно проговорила я, глядя на Головатову, — если ты сидишь на игле, мне с тобой будет очень трудно.
Я схватила ее за руку и задрала рукав кофты чуть выше локтя.
— Ага, — констатировала я, — значит, колешься. И давно?
Кожа руки была испещрена красными точками, вокруг которых расплывались пятна.
— Я… я не хочу сейчас об этом говорить, — злобно процедила Аня. — И вообще, вас это не должно касаться, в конце концов. Вы, между прочим, нанимались охранять меня, а не лечить.
— Конечно, — кивнула я. — Можете не беспокоиться, в наркологический диспансер я вас не повезу и на принудительное лечение определять не буду. Наша медицина, во всяком случае официальная, еще недостаточно продвинулась по пути лечения наркомании.
— Это нельзя вылечить, — послышался шепот Ани. — Пусть все идет как идет…
— Можно, — заверила я ее. — Только не обычными лекарствами.
Головатова с интересом посмотрела на меня. Она попыталась сообразить, что я хотела этим сказать, и задала уточняющий вопрос:
— Вы имеете в виду траволечение? Гипноз? Какую-нибудь навороченную психотерапию?
— Самую что ни на есть обыкновенную. Все гораздо проще, чем вы думаете, Анечка. Так просто, что поверить трудно.