Нужно все рассказать отцу! Но тогда ее постигнет страшная кара! Что же делать?
Ухха лежала на циновке, напрягая свою маленькую голову над непосильной задачей. Все ее мысли были обращены к пленному испанцу. И вдруг ее осенило. Почему же она раньше об этом не подумала? Он ведь дал ясно понять, что если его спасет друг, то этот человек будет жить долго-долго и иметь все, что пожелает. Но Ухха тут же отбросила эту мысль. Ей одной не под силу спасти его!
Когда поздно вечером отец вернулся в свою хижину, она спросила:
– Баба, а как речной дьявол расправляется с теми, кто встает ему поперек пути?
– Ну, он может отогнать рыбу из реки и зверей из джунглей, и мы будем обречены на голодную смерть.
Может обрушить огонь с небес и уничтожить все племя.
– А ты думаешь, он действительно все это может сделать, баба?
– Он может не тронуть Хамиса, который защитил его от Обебе и спас от смерти, – ответил колдун.
Девочка вспомнила, как речной дьявол бранил Хамиса, не приносившего ему вкусной пищи и питья, но промолчала, хотя и понимала, что отцу грозит опасность.
– Но как же он убежит с обручем на шее? Кто-нибудь может снять с него этот ошейник?
– Никто, кроме вождя. В его мешке хранится медный ключ, с помощью которого отмыкается замок на обруче, однако речному дьяволу все это ни к чему – если он захочет освободиться, ему достаточно будет превратиться в змею и проскользнуть сквозь этот ошейник. Постой, куда ты направляешься, Ухха? – спросил Хамис.
– Схожу-ка я к дочери Обебе в гости, – ответила девочка.
Дочь вождя перемалывала маис. Когда она заметила приближающуюся Ухху, она приветливо улыбнулась, но тут же предупредила:
– Тише, не шуми: отец спит.
Она кивнула в сторону хижины, и обе девочки, присев на корточки, принялись тихонько болтать. Они болтали об украшениях, о юношах из их селения и об их прическах – словом, обо всем, о чем шепчутся девочки любой расы. Ведя беседу, Ухха время от времени бросала быстрые взгляды на хижину Обебе, а сдвинутые брови свидетельствовали о том, что она напряженно о чем-то размышляет.
– А кстати, – вдруг спросила она, – где медный браслет, который подарил тебе брат твоего отца во время рождения последней луны?
Дочь Обебе покачала головой.
– Забрал обратно, – ответила она, – и отдал сестре своей самой молодой жены.
Казалось, Ухха была обескуражена. А может, подруга просто не хочет показывать браслет? Ухха внимательно на нее посмотрела. Нет, не похоже. Ухха глубоко задумалась, и брови вновь сошлись на переносице. Вдруг лицо ее прояснилось.
– Слушай! – воскликнула она. – А то ожерелье из бусинок, которое твой отец выиграл на прошлом празднике, – оно у тебя?
– Да, – ответила подруга, – только сейчас оно в доме. Когда я толку зерно, ожерелье постоянно соскальзывает, и поэтому я его снимаю.
– Можно на него посмотреть? – спросила Ухха. – Я сбегаю.
– Нет-нет, ты разбудишь Обебе, и он разгневается.
– Не разбужу, – возразила Ухха и, несмотря на попытки остановить ее, поползла к хижине.
– Я покажу ожерелье, как только отец проснется, – умоляла подруга, но Ухха продолжала ползти вперед, не обращая на нее внимания.
Оказавшись в хижине, Ухха подождала, пока глаза привыкнут к полумраку, и осмотрелась. Прямо перед собой она увидела спящего Обебе. С величайшей осторожностью Ухха начала приближаться к нему. Сердце ее бешено колотилось, напоминая грохот тамтама во время праздничного танца. Она боялась вождя не меньше, чем речного дьявола, и ей казалось, что Обебе вот-вот проснется от стука ее сердца и прерывистого дыхания, но тот продолжал равномерно храпеть. Подкравшись вплотную, Ухха увидела то, за чем пришла.