Юноша снова растерянно улыбнулся и посмотрел на дом у дороги.
— У каждого свой дом, Генрих. Может, откажемся?
— Дурак. А сто марок? — Генрих достал из кармана фляжку и протянул юноше. — Промочи глотку и не говори глупостей.
Генрих перешел к другой машине и весело спросил:
— Ну как, ребята?
— Порядок!
— Будь уверен, Генрих, мы отделаем этих недострелянных как надо.
— Не сомневаюсь, ребята!
Раздался гудок паровоза, и через секунду на переезде замелькали вагоны.
— По машинам, ребята! По машинам! — крикнул Генрих, взглянул на часы и заторопился к первой машине.
Машины нетерпеливо взревели моторами, поднялся шлагбаум, колонна тронулась и понеслась вперед.
* * *Лемке, вербуя агентуру, обычно прельщал людей деньгами, к шантажу и угрозам при вербовке прибегал лишь в редких случаях. Его любимым приемом было постепенное вовлечение человека в разведку и, как говорят профессионалы, — использование «втемную»: когда человек не знает, что именно он делает. Лишь втянув человека в работу, истратив порой на это несколько лет, он открывал свои карты.
Многих своих боксеров Лемке использовал в качестве связных, и они не знали об этом, уверенные, что выполняют коммерческие поручения хозяина. Молодого боксера Тони Зайлера Лемке облюбовал уже давно, но лишь сейчас дал первое поручение. Зная, что русские боксеры находятся в гостинице, а Сажин ушел в посольство, Лемке как бы между прочим попросил Тони привести Шурика в свою квартиру. Лемке обманул Тони, сказав, что там молодого боксера ждет Сажин, а вызвать по телефону русского легковеса нельзя, так как он не знает Вены и заблудится.
Тони с удовольствием взялся за порученное дело, и около трех часов дня ребята шли по оживленной улице и разговаривали о боксе. Это была их любимая тема, они легко объяснялись при помощи жестов и прекрасно понимали друг друга. Иногда они останавливались и показывали друг другу какие-то приемы, наносили удары по воздуху и уходили от ударов, которые видели и понимали только одни они. Прохожие удивленно, а некоторые с улыбкой смотрели на ловких юношей.
Наконец они остановились у большого серого здания, и Тони кивнул Шурику на подъезд и на пальцах показал номер квартиры.
— Там твой тренер, — сказал он.
— О'кэй! — ответил Шурик и потянул приятеля за рукав.
— Нет. Мистер Петер. Там. — Тони махнул рукой. — Я шнелль, — он показал, что бежит.
— Гут, — Шурик кивнул, хлопнул приятеля по плечу и, перепрыгивая через несколько ступенек, начал подниматься по лестнице.
По пустынному шоссе летела колонна черных машин.
Тихая, хорошо обставленная квартира. В спальне никого нет, тяжелые портьеры задернуты и не пропускают ни света, ни шума улицы. В столовой тоже никого. Мебель несколько старомодная, солидная и тяжелая. Большой круглый стол, вокруг стола не стулья, а кресла. В этой квартире все очень солидно и прочно, а главное, очень, очень тихо. На кухне — подручный Лемке, он охранял квартиру в отсутствие хозяина, а в отдельных случаях и принимал агентуру, — мужчина средних лет в мягких войлочных туфлях и с обмотанной шарфом шеей стоял у плиты и внимательно следил за кастрюлькой с молоком. У ног мужчины прогуливался большой кот. Молоко закипело, а мужчина, приглушенно покашливая, не сводил с него глаз; он пошарил рукой по буфету и натолкнулся на пистолет, отодвинул его, взял тряпку. Молоко вспенилось и брызнуло на плиту. Мужчина запоздало подхватил кастрюльку, налил молоко в большую глиняную кружку. Кот требовательно вцепился когтями в брюки мужчины.
— Тебе нельзя, горячее, дурак.
В кабинете за массивным письменным столом сидел Римас. Он бесцельно передвинул пресс-папье. Шурик оказался парнем стоящим, но разговаривать откровенно с ним нельзя. Во-первых, он слишком юн и может не понять, во-вторых, разговор в квартире Лемке может записываться на магнитофон. Тогда провал! Значит, необходимо изображать вербовку. Пусть мальчик потерпит.
Римас выключил, затем вновь включил настольную лампу, сделанную в виде тюремной башни. Тень от закрывающей лампу решетки упала на лицо боксера, который сидел на стуле, облокотившись на колени, и смотрел под ноги. Разведчик усмехнулся и, продолжая разговор, спросил:
— Сколько ты зарабатываешь?
— Девяносто.
— Будешь получать девяносто долларов, — Римас сделал паузу и подмигнул, — в неделю. Идет?
— А это много? — Шурик задумался и забормотал: — Ничего. А мама? Нет, забыл совсем, ведь мать у меня. Скоро сорок лет старушенции. Скучать будет. И приятели сплетничать начнут — вот, мол, за доллары продался. У нас это не уважают. Вы давно не были и не знаете, а у нас с этим делом знаете как строго? Ужас!
Еле заметно шевельнулась портьера.
Римас достал из кармана сигарету и закурил, затем навалился на стол и посмотрел Шурику в лоб.
Шурик прижал руки к груди, встал и начал ходить по комнате.
— Вам надо, чтобы я заявление сделал, вы в газетах распишете: мол, милые граждане, решайте сами, что лучше — капитализм или социализм, — если советский парень там жить не хочет? Верно?
— Похоже, — Римас кивнул.
— Я понимаю, у вас работа, вам деньги платят. И цену вы хорошую даете, — Шурик метнулся вперед и хотел нанести удар в челюсть, но рубанул воздух. Римас вскочил из-за стола и сбил Шурика на пол.
— Вставай, — равнодушно сказал он и достал пистолет.
Шурик посмотрел на пистолет и отполз к своему стулу.
Римас положил пистолет на стол, оглядел Шурика и спросил:
— Значит, не скажешь, кто предупредил, что тренера надо встретить у посольства.
— Ловко у вас получается, — сказал с уважением Шурик; он сел на стул и сложил руки на коленях.
— Хорошо, никто не предупреждал и вы действительно просто гуляли. Ну а кто тебе дал этот адрес? — Римас расправил бумажку, которая лежала вместе с картой на столе, встал и подошел к Шурину. — Ты сюда пришел, кто тебе поверит, что тебя заманили…
— Обсудить надо, — Шурик потупил глаза. — А если бы я вас в Москве к стенке припер? Оставайтесь в Москве, и все! Так вы хоть язык знаете, и то бы наверняка думали пару дней, а не сразу… А я? Мне труднее, — он вскочил, ударил Римаса в живот и бросился к столу, на котором лежал пистолет. Римас подставил ногу, но боксер прыгнул и завладел оружием.
— Буду стрелять! — крикнул он. — Клянусь, буду!
— Верю! — быстро ответил Римас.
— Сядьте на мой стул! Не двигайтесь! Стрелять буду сразу, мне терять нечего.
— Верю, верю! — Римас сел и вытер ладонью лоб, хотел достать сигарету, но Шурик сказал:
— Руки! Руки на колени!
— Курить хочу. Кто же в нагрудном кармане оружие держит? — Римас пожал плечами.
— Не знаю! Не знаю! — Шурик поднял пистолет. — Стреляющие авторучки, взрывающиеся сигареты. Протяните руку, буду стрелять. Честно, буду! — Он вздохнул.
— Верю! — Римас понимающе кивнул и достал из кармана сигарету.
— Руки!
— Руки, ноги, — Римас посмотрел Шурику в лоб, сжал челюсти, его маленькие прижатые уши шевельнулись, — но решает все голова, мальчик, — он достал из брючного кармана пистолет и зажигалку.
Шурик прикрыл глаза и нажал на спусковой крючок. Римас щелкнул зажигалкой, прикурил и равнодушно сказал:
— Обойма у меня.
Шурик бросил на стол незаряженный пистолет и пошел к своему стулу. Из-за двери раздался довольный смешок.
— Я и говорю, что подумать надо, — поравнявшись с Римасом, сказал он, поднял курносую веснушчатую физиономию, всхлипнул и закричал:
— Сволочь, падла и изменник!
— Это уже разговор! — Римас оттолкнул Шурика и сел.
За оградой кладбища, где похоронены советские воины, собирались участники утренней демонстрации. Некоторые переоделись, другие еще были в арестантских полосатых костюмах.
В квартале от этого места, у ворот парка, останавливались черные машины. Генрих посмотрел на часы и удовлетворенно кивнул.
— Давай, Вилли, — сказал он.
Вилли открыл небольшой чемодан, вынул из него полосатый арестантский костюм и начал переодеваться.
Римас раздавил в пепельнице сигарету и, подзадоривая, сказал:
— А чего ты можешь? Боксер! Убежать? Не можешь! Предупредить? Не можешь. Сиди и не дергайся. Будешь боксировать на профессиональном ринге и получать хорошие деньги.
Римас нагнулся и расшнуровал ботинки, посмотрел на Шурика и крикнул:
— Эй, как тебя!
Мужчина вошел бесшумно и молча остановился в дверях. Римас подошел к нему, кивнул на Шурика и хотел выйти, но задержался, вынул у мужчины из кармана пистолет и вложил ему в руку. Мужчина вытянулся.
Римас плотно закрыл за собой дверь, вошел в уборную, снял ботинки, тихо проскочил по коридору, вынул из-за вешалки небольшой ломик и вышел на лестничную площадку. Все его движения были бесшумны и точны. Он вставил ломик между замком и дверью и, придерживая ее ногой, вдавил ломиком язычок замка. Убедившись, что дверь больше не запирается, Римас прикрыл ее, вернулся в туалет, надел ботинки, шумно спустил воду и вошел в кабинет.