Корч еще раз поглядел на треугольную гранитную скалу, на одной из обтесанных граней которой Шык Костяная Игла и Стук, возвращаясь от аров в свои родские земли, выбили «Слово о Великом Ходе» и Чертеж Великого Хода.
Шык сделал надпись на родском, арскими буквами-глагами — сами же роды до письма не додумались, да и то сказать, они и о металле узнали благодаря арам. Дикий народ, лесовики-болотники, в чащах дремучих сидят, весной по полянам бревна с сучьями таскают, в борозды зерна овсяные да полбяные кидают, а к осени срывают колосья, молотят и перетирают ручными жерновами зерна в муку, делают жито, тем и кормятся, да еще бортят диких пчел, охотнючуют, рыбалят по быстрым лесным рекам. Ну, и конечно грибы, ягоды, коренье-зеленье всякое…
Корч усмехнулся про себя. Вот она, старость. Чуть не каждый день теперь вспоминает он родные родские леса, родичей, родовичей и дальнюю родню свою. Вспоминает по-арски, и долго, очень долго вытаскивает из глубин памяти родные, родские слова.
Сколько же лет он прожил тут, в дне пути от Перевала Скелетов? По-родски Корч и сосчитать бы не смог — там («Там! Вот опять! Там, они, у них… А сам-то тоже — оттуда!»), у родов, счет годам велся по летам, прожитым вожами всех родских племен. Умирал один вож — время менялось, и начиналось сызнова. И лишь самые мудрые волхвы помнили, сколько у родов было вожей, и могли счесть время, что роды прожили на этой земле.
Ары вели другой счет, отмеряя его от того дня, когда Великий Бо, бог сущего и не сущего, сотворил этот мир и аров в нем, а год считали не по лету, а по обороту солнца от весны до весны. Арскими годами Корч жил тут уже шесть раз по десятку, а по-родски — три десятины нынешнего вожа, Бора Крепкой Руки…
Корч не спеша вернулся во двор своего Дома, привычно окинул взором навес с сеном для скота, сарай, стойла, и сам Дом, из серого арского камня, под высокой корьевой крышей. Узкие окна-щели, с распахнутыми по летнему времени дубовыми ставнями, широкие двери с бронзовыми накладками, коновязь для спешных путников, каменное корыто-поилец — для лошадей, без которых человек медленен и слаб в пути.
Еще во дворе был колодезь — обложенное камнем устье, дубовый ворот, и крыша на четырех столбах, увенчанная деревянной личиной богини Ва, покровительницы вод.
В дальнем углу двора, у сараев, высился каменный идол Яра, светлого солнечного бога, помогающего всему живому. Идол был богато украшен ленточками, кожаными и меховыми ремнями, амулетами и оберегами, что вешали на него путники — чтобы защитил и помог в дороге.
Из Дома выскочила вагаска Ваят, жена младшего сына Корча, Птаха, выплеснула грязную воду из мытого чана, улыбнулась свекру и поспешила к колодезю — за свежей водой.
Дом просыпался — скрипели под ногами родни половицы, хлопали двери, гремела посуда. С заднего двора до слуха Корча долетел стук топора — кто-то из внуков, не иначе как старший, Выек, взялся за рубку дров на весь долгий летний день.
Дров надо много — и воды согреть, чтобы было чем гостям-путникам смыть дорожную грязь и пыль, и похлебку сварить в большом медном котле, а потом еще подогревать ее весь день, дабы путники всегда могли горячего похлебать. И мясо жарить надо, и взвары готовить, и камни греть, чтобы потом, ночью, грели они комнаты гостей и родичей.
Прислушиваясь к стуку топора, Корч улыбнулся — старается Выек, не за страх, за совесть. Со временем добрый хозяин из него выйдет…
А вот отца Выйка, белоголового Стахна, своего старшего сына, Корч не уберег. Да и то сказать — не по силам никому это было. Слишком гордым, слишком своенравным рос сын. Все — попрек, все — не так, как отец, словно видел он в Корче не батю родного, а врага…
Стахн сгинул в Черном лесу много лет назад, и никто не знает, какая судьба его постигла — угодил ли он в полон к берам, и пожрали его эти осквернители людских законов, или нежить лесная полакомилась человеческой душой.
Когда не вернулся Стахн, сильно горевал Корч — любил он непокорного сына, любил больше двух других сыновей, жалел и злился на себя за то, что не смог найти слова нужного, чтобы вразумить кровиночку…
Корч тряхнул головой, отгоняя печальные мысли. Человеку долго печалится негоже — печаль, она не сама приходит, ее рогатый злыдень-иг нагоняет, и чуть поддашься, тут же криворожие михи с махами придут, под руки толкать станут, глаза отводить от дел, мешать, злить и ярить. А когда взъяриться человек без дела, тут-то анчута-поганец душу его и приберет к себе, чтобы на блюде, сплетенном из полос задубевшей человечьей кожи преподнести своему хозяину — не благому богу, властителю Пекла Ныю…
Корч вдруг понял, что думает по-родски, впервые за последние годы. Словно сломалось что-то внутри, потянуло в родные (Родные? И не жил там почти…) места. И тут Корч услыхал коня — перестук копыт и мелодичный звон бубенчика…
В ворота, едва не зацепив приоткрытую створку, влетел мохнатый арский конь-арпак, взмыленный, в клочьях пены, весь, до гривы, забрызганный дорожной грязью.
«Раз грязь, стало быть, с Перевала, в долине-то высохло все давно!», привычно отметил Корч, спеша на встречу первому сегодняшнему гостю.
Всадник, молодой меднокожий ар в белой островерхой шапке с бронзовым бубенцом, соскочил на землю, и потянул наладившегося было напиться скакуна в сторону — после такой скачки конь остыть должен, и лишь потом — пить.
Корч уже тащил приехавшему охапку сухого сена — вытереть коня. Ар молча начал стирать с мохнатой груди, спины и крупа пот и грязь, и пока не закончил, не заговорил. Так было заведено у него на родине — сперва конь, а уж потом все остальное. Останешься без коня — уже и не ар ты, а так, уродень ходячая, то ли сасс-пескун из Махадума, то ли джав кривоногий…
Наконец, конь был вытерт и укрыт теплой оленей шкурой. Ар повернулся к Корчу, поклонился ему и произнес, четко выговаривая слова, и чуть длиннее, чем другие народы, протягивая «р»:
— От Будора, из клана Молневого Огня, гонца властителя Ар-Зума Бодана, привет тебе и уважение, Хозяин Корч!
— От Корча, хозяина и хранителя Дома у Великого Хода, привет и уважение тебе, Будор! — ответил Корч ритуальным приветствием аров: — Легка ли была твоя дорога? Не согласишься ли ты принять от меня угощение и помощь?
— Охотно! — переходя на простой язык, улыбнулся ар: — Дорога была легка, только на перевале на меня напал снежный демон, и я потратил все свои стрелы, отгоняя его! Не разживусь ли я у тебя десятком-другим?
Ар кивнул на пустой колчан-сад, где одиноко болтался лук со спущенной тетивой.
— Прошу в Дом, Будор, гонец Бодана! И стрелы, и пищу, и отдых ты получишь, как того велит уклад гостеприимства! — Корч чуть склонился перед гостем, пропуская его вперед, и не спеша пошел следом, кликнув по пути среднего сына, Груя — пусть коня накормит, напоит, копыта поглядит — не треснули ли…
В Доме, в большой горнице, под тяжелыми мореными балками, украшенными резьбой, усевшись за широченный дубовый стол, Будор достал из-за пояса широкий арский кинжал и как голодный волк, накинулся на принесенный ему Ваят олений окорок.
Пока гонец насыщался мясом, поспела похлебка, настоялся взвар, появились на столе глиняные мисы с лесной зеленью. Все это Будор умял в один миг, и лишь от ковша с хмельным медом отказался — он гонец, и туманить голову ему не можно.
Насытившись, Будор встал, поклонился столу — божьей ладони, Дому — на четыре угла, потом — хозяину, и лишь тогда спросил:
— Знаю я, Корч, что по законам нашим, которые ты чтишь, плату с гонца брать тебе невместно! Но я все же хочу отблагодарить тебя, о Хозяин, и посему говори положенные слова, а я отвечу тебе…
Корч приосанился, и поклонившись гостю, произнес:
— Спасибо тебе, Будор из клана Молниевого Огня, за то, что ты оказал мне честь, став гостем мои, за то, что отведал еды моей и питья, и хочу спросить — не пожелаешь ли ты одарить Хранителя Дома у Великого Хода, словом или делом?
Будор кивнул:
— Делом одарить тебя, Корч, не могу, ибо спешно прибыл сюда, и спешно удаляюсь из Дома твоего, но словом одарю, и слово мое будет тревожным! Знай же, что Великий Бодан, правитель аров, узнав от мудреца Веда о приближении страшной напасти из Звездной Бездны, послал меня по просьбе Веда в земли родов, к волхву Шыку, известному под прозванием Костяная Игла, дабы Шык немедля отправился в Ар-Зум. Это все, но от себя хочу добавить: черны вести мои, и готовься к плохому, Корч, идет что-то, чему нет названия, и это что-то угрожает не только арам или родам, или стране Ом, нет, угроза нависла над всеми странами Хода! Это все, более мне пока не ведомо!
Будор еще раз поклонился хозяину, собравшимся в большой горнице домочадцам Корча, не оглядываясь, вышел во двор, и вскоре перестук копыт его коня затих вдали…
— Ну! Что рты разинули! Дела нет ни у кого, что ли? — заворчал на своих Корч, но воркотня его была больше для порядка — сыновья, внуки и невестки мигом разбежались — кто на кухню, кто нянчить малых, кто — к скотине, и вскоре Корч остался в горнице один.