Рафано кивнул.
— И что же?
— Ну, я и подумал… — Каллаган улыбнулся. — Я подумал, что мы сумеем разыграть эту карту. Вы отпускаете Щенка. Пусть парень побудет несколько недель без поводка. Я нахожу его. Таким образом, я смогу продержаться пару месяцев и получу тысячу фунтов, а вы не будете арестованы.
Рафано отшвырнул сигару. Он сделал знак официанту и заказал два двойных виски с содовой. Когда они выпили, Рафано повернулся к Каллагану:
— Я подумаю.
Каллаган встал.
— Подумайте хорошенько, Джейк. И сделайте, как я говорю. И еще одно. Насчет Ленни. Он отличный парень. Из него выйдет хороший боксер, и мне не хотелось бы, чтобы кто-либо, расстроенный потерей денег, попытался ему навредить. Вы знаете, о чем я говорю.
Если они с ним что-нибудь сделают, я могу подумать, что в этом замешаны вы. А если я так подумаю, то найду способ пристегнуть вас к этому делу, Джейк.
Рафано посмотрел на него и улыбнулся.
— Я не сделаю ничего подобного, Каллаган.
Он достал другую сигару из жилетного кармана и протянул ее Каллагану.
— Нет, спасибо, — отказался Каллаган. — Спокойной ночи, Джейк.
Каллаган дошел до телефонной будки на Карк-стрит. Он взглянул на часы и позвонил в отель «Шартрез». Назвал номер приемной миссис Ривертон и попросил передать, что мистер Каллаган будет ровно в четверть двенадцатого. Затем он направился к отелю.
Неприятные существа — женщины, размышлял он. Всегда суют нос не в свои дела. В то же время миссис Ривертон ведет себя как любая мать, которая беспокоится о своем отпрыске. Каллаган надеялся, что она хотя бы не будет умолять его действовать быстрее. Во-первых, он не любил, когда его о чем-либо умоляли женщины, а во-вторых, у него были собственные представления о темпах расследования.
Все остальное время по дороге к отелю он размышлял о разных интересных вещах.
Лифт поднял его на второй этаж. Лифтер распахнул дверцу, и Каллаган вышел. Ему открыли, и он оказался в номере. У камина стояла женщина. Он внимательно рассмотрел ее и представился:
— Я — Каллаган. Пришел повидать миссис Ривертон.
— Я — миссис Ривертон, — холодно отозвалась она.
Каллаган продолжал с интересом её разглядывать.
Миссис Ривертон, прикусив нижнюю губу, смотрела на него. Он же думал о чудесах, которые еще встречаются на свете. Его удивило, как у такого старика, как шестидесятилетний Ривертон, могла быть такая женщина.
Ей было около тридцати. Черные как смоль волосы и такие же глаза. Красивый овал лица. Каллаган, который любил мысленно рисовать портреты, решил, что у нее трепетный рот.
Он любил женщин. Любил женщин, которые знают, как надо двигаться, как одеваться, — словом, настоящих женщин. Он считал, что быть женщиной — это бизнес, а если вы занимаетесь бизнесом, то, черт возьми, надо выкладываться до конца.
Он был заинтригован: эта женщина излучала что-то необычное, непонятное, манящее…
Красива, думал он… породиста… а порода — это… очень многое: тут и хорошее, и плохое. Такие женщины своенравны и обязательно — беспокойны. Их надо крепко держать в руках, иначе вам крышка.
Он стоял перед ней со шляпой в руках, и слабая улыбка играла на его губах.
— Мистер Каллаган, я вижу, вы чем-то удивлены.
Каллаган положил шляпу в кресло.
— Жизнь иногда очень забавна, — улыбнулся он. — Я ожидал увидеть пожилую даму. Видите ли, я встречался с полковником, когда мы договаривались об этой работе, и считал, что его жена должна быть примерно того же возраста. Не думал, что увижу такую женщину, как вы.
Он разглядывал ее всю — от корней волос до самых кончиков маленьких, великолепных ножек.
— Надеюсь, вы довольны, — язвительно заметила она. — Я не ждала вас сегодня и передала в вашу контору, чтобы вы позвонили мне. Но, может быть, это и к лучшему, что вы пришли сюда. Я хочу поговорить с вами.
Каллаган кивнул. Холодна как лед, подумал он, и груба как черт. Но продолжал улыбаться. Потом спросил:
— Вы не возражаете, если я закурю?
— Пожалуйста, — разрешила она и добавила: — Садитесь.
Но Каллаган отошел от двери и встал у камина, рядом с ней.
— Я постою, если вы не возражаете, миссис Ривертон. По крайней мере, пока стоите вы. Это не только хороший тон, но и психологически интересно. — Его улыбка стала еще шире. — Мне всегда нравилось, когда люди сидят, пока я стою. Тогда они ощущают какой-то комплекс неполноценности, и я ловлю их на крючок.
Она покраснела, но не сделала попытки изменить позу.
— Не уверена, мистер Каллаган, что хочу обсуждать с вами комплексы неполноценности. Я хочу поговорить о моем пасынке. Тот факт, что он мой пасынок, возможно, объяснит вам, почему я не старая дама, какой вы меня себе представляли. Я гораздо моложе полковника и по возрасту ближе к его сыну. И хватит об этом…
Мой муж серьезно болен. Я не собираюсь связывать это с вами, но за последние шесть-семь недель ему стало значительно хуже. Он до смерти беспокоится за Уилфрида.
В настоящее время его делами занимаюсь я. Я высоко ценю деловые качества юристов моего мужа и убеждена, что следствие, в любой форме, может быть достаточно квалифицированным. За последние шесть месяцев мой пасынок истратил восемьдесят тысяч фунтов. Это слишком большая сумма, чтобы ее можно было проиграть. Да, мистер Каллаган, это очень большая сумма. А некоторые из тех, кто выигрывает деньги у слабого, глупого и нерешительного двадцатипятилетнего юнца, не считают нужным скрывать это. Я полагаю, что детектив за две или самое большее три недели найдет этих людей и сообщит моему мужу.
Каллаган молчал.
— Ну, мистер Каллаган?
Каллаган открыл портсигар и достал сигарету. Закурил и задумчиво уставился в потолок.
— А что я должен ответить, мадам? — спросил он. — Допустим, я скажу, что вы правы, что мы только тянем время, получая ваши сто фунтов в неделю. Что это вам даст? Вы знаете, что я думаю? Я думаю, что чертовски плохо, когда женщины вроде вас лезут в наши дела.
— Я мог бы добавить кое-что, — продолжал Каллаган холодным, неприятным тоном. — Я мог бы сказать, что это выглядит так, будто вы — единственная специалистка по делам частного сыска и игорного мира Лондона. Если вы так много знаете об этом деле, почему вы не сбережете свою сотню и не поручите его кому-нибудь другому, например «Селби, Рокс и Уайт»? Почему? А я вам скажу. Во-первых, это нелегкая работа. В Лондоне достаточно умных людей, которые могли вытянуть восемьдесят тысяч «из кружки», а если вы считаете этих людей идиотами, то вы ошибаетесь. Есть еще одна вещь, и очень важная. — Каллаган замолчал, подбирая слова. — Вы думаете, мадам, что эти жестокие люди вытягивают из вашего пасынка его деньги. Хорошо. Допустим, он, как вы сказали, слабый, глупый и нерешительный. Но позвольте спросить вас вот о чем: откуда вы знаете, что он сам не жестокий и не негодяй?
Он ждал ответа, но она молчала. Она стояла в футе от него, опираясь рукой на каминную полку. Каллаган подумал, что она с определенным любопытством разглядывает его, как будто он был для нее диковинным животным. Ее глаза — теперь он видел, что они не черные, а голубые — твердо смотрели на него.
— Я ведь не дурак, — продолжал Каллаган. — Когда солидная юридическая фирма, представляющая достойную семью, приходит ко мне с подобными делами, я всегда спрашиваю себя: почему они не обращаются в Скотланд-Ярд? И заранее знаю ответ. Потому что они не вполне уверены, как в действительности обстоят дела. Точно так же и вы не вполне уверены, что ваш дорогой пасынок, мистер Уилфрид Юстейс Ривертон, чист в этом деле. И еще одно. Что значат ваши сто фунтов в неделю по сравнению с восемьюдесятью тысячами?!
— Я думаю, что сто фунтов в неделю — это крупная сумма, мистер Каллаган, — возразила она. — Даже слишком большая сумма для дерзкого детектива.
Каллаган усмехнулся.
— Успокойтесь, мадам. — Голос его звучал как обычно. — Мы не получаем ничего за то, что нас выводят из себя. И знаете, мне больше по душе женщины с хорошим характером.
— Меня не интересует, каких женщин вы любите, — холодно отчеканила она. — Мы поняли друг друга.
Она подошла к дивану и села. Каллаган наблюдал за каждым ее движением. Поступь императрицы, подумал он. Ему доставляло удовольствие смотреть на нее.
— Вы уже знаете, что мой муж серьезно болен, и, пока он беспокоится за Уилфрида, на улучшение надежды нет, — продолжала она. — Я не знаю, говорил ли вам мистер Селби, что всего через год, в день своего двадцатишестилетия, мой пасынок унаследует двести тысяч фунтов. До этого времени отец является его опекуном и может более или менее контролировать его деньги. Может также, если сочтет нужным, назначить еще одного опекуна. Он хочет удалиться от дел и передать их мне, так как полагает, что недолго проживет, и считает необходимым решительно изменить образ жизни сына. Уилфриду не будет позволено получить эти деньги. Вы понимаете, мистер Каллаган?