— Куда так рано, Мартин? — спросила она, не переставая работать.
— Делишки, мадам, — на ходу бросил Мартин, поеживаясь от утренней свежести и запахиваясь в пижонскую короткую курточку.
— Делишки… — с неопределенной интонацией повторила Морячка Джейн и принялась еще резче махать метлой.
Мартин выскочил на улицу и заспешил в сторону Мелового рынка, где торговали щебнем и тесаным камнем. Располагался он за городом, и идти предстояло через неблагополучные районы, где даже прилично одетым ворам ходить было небезопасно. Но это ночью, а сейчас с первыми лучами солнца на улицы выходили стражники.
От скорой ходьбы Мартин пришел в себя и согрелся. Идти по мостовой было удобно, она здесь сохранилась в полном порядке, не считая отдельных вздувшихся участков. Прежде это был центр города, но по мере того, как берег поднимался, а море отступало, за ним тянулся порт и весь город. Богатые домовладельцы съезжали, продавая дома, или разбирали их на материал и возводили на новом месте. Но многие постройки были сделаны еще из сланца и разборке не подлежали, поэтому район в основном остался таким, как прежде.
Работала не чиненная много лет канализация, что позволяло на здешних улицах свободно дышать. Тут не было сточных канав, куда жители сливали содержимое помойных ведер и ночных горшков, и все уходило по скрытым туннелям. Правда, мусора хватало, уборкой здесь занимались немногие, озабочиваясь только видом из собственных окон.
Постепенно мостовая становилась все хуже и вскоре превратилась в перемешанную с красноватой землей щебенку, кое-как накатанную проезжими телегами. В дождь все это превращалось в наполненные жидкой грязью ямы-ловушки, куда возы проваливались по самую ступицу.
Именно здесь, в районе небогатых ремесленников, не входивших в большие цеха и не имевших пока средств, чтобы переехать в слободской район, заканчивались сливные туннели более благополучных районов, и все нечистоты выливались в сточные канавы, которые в дожди выходили из берегов, превращая узкие улочки в настоящие реки — от стены до стены.
Однако и тут имелись лавки, по пыльным тротуарам спешили с заказами прачки, подмастерья тащили на тележках штуки с отбеленными холстами на покраску, а пьяный зеленщик раскладывал на дощечке петрушку и лук.
Поскольку утром погода была безветренной, запах здесь стоял тяжелый, но к полудню появлялся бриз, и тогда жильцы открывали окна.
Выйдя на торговую площадь, где воздуха было больше, Мартин перевел дух и зашагал дальше, обходя тележки с товаром и привычно поглядывая на пояса торговцев, где висели пока еще тощие кошельки.
К концу дня в них набивалось меди и серебра, и тогда кошелек привлекал внимание воров. Но пока их здесь не было — воры спали и появлялись, когда кошельки становились потолще, а людей набиралось побольше, так было проще работать.
4
За площадью начиналась Речная слобода, хотя до реки было десять миль. Сам Мартин в те места не совался, там были каменистые пустоши и голые холмы до самой реки, а вот другой берег был покрыт буйной растительностью. На нем зеленели луга, рощи, вдалеке, если смотреть с холмов, виднелись каменные домики, утопавшие в садах, и разделенные на квадраты земляные наделы, где трудились заречные жители.
Выйдя на Рыбную улицу, Мартин остановился, пропуская колонну заречного народа. Это были невысокого роста широкоплечие мужчины с приплюснутыми лицами. Они хмуро смотрели из-под кустистых бровей и тянули пустые повозки, в которых до рассвета доставляли в город зелень и овощи.
Свой товар они отдавали местным торговцам оптом и сами розницей не занимались, хотя могли бы получать за нее втрое больше.
За мужчинами, впряженными в повозки по двое, следовали женщины заречных. Они были закутаны в серые мешковатые одежды и отличались от мужчин лишь тем, что не носили бород. Их длинные волосы были собраны в пучки и подвязаны тряпицами, а за собой они тащили повозки поменьше.
— Ну и красотки, — хмыкнул какой-то человек из собравшейся группы зевак, которые смотрели на заречных.
— Переваливаются, как кнехты, — добавил другой, отмечая походку низкорослых пришельцев.
— И откуда силы берутся, столько топать? — вмешалась торговка канифолью, от которой пахло древесной смолой. — Десять миль до речки, потом еще до переправы своей чухать будут и ждать до ночи.
— А чего же ждать? — спросил ее кто-то.
— Дык ночью переправу они наводят.
— А чего же не днем?
— Не знаю, говорят, днем их река наказать может, поэтому им ночью сподручнее.
— Могли бы лучше лошадей запрячь, чего сами-то тянут?
— Они лошадей боятся, — пояснил тот, который и начал это обсуждение, рыжеватый небритый мужчина без двух передних зубов. — У них все без лошадей — сами впрягаются.
Перейдя через улицу, Мартин продолжил движение к Меловому рынку. Заречные, конечно, чудные, что по виду, что по повадкам. Он несколько раз видел их в городе по утрам, но никогда не замечал, чтобы они с кем-то разговаривали. С закупщиком овощей общался лишь один из них и почти всегда какими-то знаками. Даже между собой они не разговаривали, по крайней мере Мартин этого не видел.
На дороге показались стражники, усатый сержант в потертой кожаной шляпе и латаном мундире и двое солдат-монгийцев, ростом на две головы выше него, в шлемах и старых помятых кирасах. Развитые надбровные дуги и выпирающие скулы придавали им свирепый вид, а богатырское сложение и оливковая кожа лишь добавляли видимой мощи.
Широкие алебарды в их руках выглядели словно игрушечные топорики.
По понятным причинам Мартин стражников не любил, а уж от таких и вовсе старался держаться подальше. Монгийцы были неутомимыми бойцами и хорошо бегали. Уйти от них можно было лишь за счет лучшего знания города.
Посторонившись, Мартин остановился, сделав вид, что рассматривает собственные башмаки. Сержант подозрительно на него покосился — дорогая одежда не могла ввести его в заблуждение. И вполне благополучные с виду воры попадали на недельку-другую в городскую тюрьму, но то ли у сержанта не было настроения, то ли тюрьма была переполнена, но, подавив вздох, он прошел мимо, а за ними и пара плечистых монгийцев, готовых выполнить любой приказ начальника.
5
Белая пыль над Меловым рынком стояла столбом. Мартин поспел к началу отправки штабелей с камнем и известью.
Лошади-тяжеловозы били копытами и недовольно трясли длинными гривами, а возчики ругались с грузчиками, грозя кулаками. Но до драк не доходило, это были всего лишь здешние манеры.
Мартин отметил, что среди грузчиков много монгийцев, а раньше он видел их здесь не больше полудюжины.
В накидках из мешковины, присыпанные белой пылью, они выглядели еще необычнее, чем те стражники в побитых кирасах.
Стараясь держаться подальше от вздымаемых телегами известковых облаков, Мартин вышел к относительно чистой, мощенной досками территории, где крупные оптовики вели переговоры с солидными покупателями, прибывшими не ради пары сотен камней для пристройки, а претендовавшие на десятки тысяч, доставка которых производилась не с рынка, а прямиком из каменоломен.
Заметив скучающего приказчика, Мартин подошел к нему и поздоровался.
— Доброго вам утречка, хозяин!..
Приказчик, конечно, был здесь не хозяин, но такое обращение ему понравилось.
— И вам доброго утречка, господин хороший, — ответил он, окидывая Мартина быстрым взглядом, чтобы понять, что перед ним за покупатель. — По какому интересу к нам прибыли?
— Ремонт нужен. Не так чтобы большой, но камни требуются особые, чтобы смотрелись как старые.
— Это понятно, тут тонкий подход нужен. Проходите к забору, у нас тут всякого камня понемногу выставлено, — сказал приказчик и, указав на сложенную из ракушечника стену, зашагал к штабелям. Мартин поспешил следом.
— Вам пиленый камень нужен или какой? — на ходу спросил приказчик.
— А какие бывают?
— Дык, вот они, — приказчик остановился и стал показывать на штабеля, перечисляя их названия. — Вот пиленый, вот тесаный, а вот этот самый дешевый — колотый. Пиленый — мягкий, почти меловой. Тесаный и такой, и такой бывает, а колотый — гранит и кудельник. Их тесать — лишь зубила переводить.
— Меня интересует вот эти, — сказал Мартин, подходя к штабелю с тесаным камнем. — Какой размер, к примеру, вот у этого?
— Ширина — четырнадцать дюймов.
— А других размеров тесаные камни не бывают?
— Нет, все по четырнадцать. Больше только плита идет, но плита она и есть плита.
— А меньше четырнадцати быть не может?
— Не может, — уверенно заявил приказчик.
— Почему?
— Потому, что несподручно рубить и несподручно грузить.