В переговорном радиоканале раздался еще один голос:
— Вы чё там, пацаны? Они ж у нас прям под носом! Нам, кажется, крупно повезло!
Это Даттон, подумал Рейнольдс. Азартный парнишка, сорвиголова. Может, ему и впрямь кажется, что нам повезло. А у Рейнольдса совсем другое мнение. Вдруг он покрылся под скафандром липким холодным потом.
Парнишка не ошибся. Кто-то действительно был под носом. А если точнее — форовцы в бомбардировщиках типа LB-4. LB-4 — это монстры с лазерным оружием, и притом скорость могут развивать такую, что ого-го!
— Они нас видят, — сказал Бонетто. — Набирают высоту. И скорость. Шевелись.
Рейнольдс и так шевелился. Его «Вампир» шел замыкающим и неуклонно поддерживал форму клина. За стеклом кислородной маски глаза Рейнольдса непрерывно двигались, наблюдая за приборами. Переходим звуковой барьер. Коэффициент 1,3 от скорости звука. Затем 1,4. Затем набор высоты.
На экране радара отображалось положение бомбардировщиков. На инфракрасном экране — пятна. А за узким иллюминатором — ничего. Только холодное черное небо и звезды. Они поднялись выше облаков.
Вот дурни, подумал Рейнольдс. Такую технику сперли — пальчики оближешь, а обращаться с ней не умеют. Даже устройства противорадарной защиты не включили. Такое впечатление, что сами напрашиваются под удар.
Снова треск в наушниках и голос Бонетто:
— Они выравниваются. Будь готов открыть огонь по моему приказу. И помни, эти ребята неплохо вооружены.
Рейнольдс снова посмотрел на экран радара. Бомбардировщики LB-4 стабильно летели на постоянной высоте сто тысяч футов. LB-4 могли подняться и выше, но для «Рапир», истребителей сопровождения, это верхний предел.
Они не хотят отрываться друг от друга. Что ж, разумное решение. «Рапиры» форовцам сейчас понадобятся.
Рейнольдс прищурился. Что-то мелькнуло за стеклом иллюминатора. Какая-то серебристая вспышка. Неужели форовцы? Или плод его воображения? Трудно сказать. Но в любом случае он с ними скоро встретится. Расстояние между преследователями и их целью неуклонно сокращается: даже самые высокоскоростные бомбардировщики не могут превзойти по скорости «Вампиров». «Рапиры», конечно, могут, но им нельзя отрываться от бомбардировщиков.
Так что встреча — вопрос времени, которого остается все меньше. «Вампиры» настигнут форовцев задолго до Вашингтона. А дальше?
Рейнольдс не хотел думать об этом. Ему никогда не приходилось участвовать в боевых действиях. И такая перспектива его не радовала.
Во рту у него пересохло. Он с трудом сглотнул. Только сегодня утром они с Анной обсуждали, как удачно складывается у него служба, строили планы на отпуск. И в самом деле. Скоро уже в отставку, а он все время прослужил в Штатах, остался жив. А ведь сколько его сослуживцев погибло в южно-африканской войне! Но у него все сложилось удачно.
И вот на тебе. Как гром среди ясного неба. Завтра будет уже не таким безоблачным. Если оно вообще будет. Умирать очень страшно.
Но дело не только в этом. Даже если он останется жив, все равно на душе у него будет скверно. Из-за убийства.
Его мучила не сама по себе необходимость убивать. Когда в приказе назвали его имя, он понял, что это не исключено. Но он думал, что будет стрелять в русских или в китайцев — одним словом, во врагов. Когда Штаты ввязались в южно-африканскую войну, он, конечно, побаивался отправки на фронт. Но случись такое, он смог бы сражаться там. Во главе Всеафриканского союза стояли коммунисты — так, по крайней мере, им говорили.
А форовцы — не чужие, до которых ему нет дела. Форовцы — свои ребята, такие же, как он. Только с радикальными взглядами. Они жили рядом. Черные парнишки, вместе с которыми он рос в Нью-Йорке. Учитель из квартиры ниже этажом. Он прекрасно ладил с форовцами, пока речь не заходила о политике.
А иной раз — и когда заходила. Шесть требований — вовсе не такая уж глупость. О Чрезвычайных городских комиссиях передавали страшные слухи. И одному Богу известно, что Штаты потеряли в Южной Африке или на Среднем Востоке.
Лицо Рейнольдса под кислородной маской исказила гримаса. Чего там, старина, сказал он себе. Прячешь скелет в шкафу. Ведь совсем уж собрался голосовать за ФОР в 1984 году, но в последний момент передумал и опустил бюллетень за Бишопа, Старого демократа. Об этом на военной базе не знала ни одна душа, кроме Анны. О политике давно уже не полагалось говорить друг с другом. Почти все его приятели — Старые республиканцы, но несколько человек примкнули к Альянсу свободы, и ему от этого как-то не по себе.
Сквозь треск прорвалась команда Бонетто:
— Внимание, ребята! Форовцы готовятся к атаке. Вперед!
В радаре больше не было нужды. Рейнольдс и так мог их видеть: яркие огни впереди. Огни увеличивались в размерах.
«Рапиры» развернулись навстречу и стали пикировать.
Из всех телекомментаторов, которые выступали после президента Хартманна, увереннее всех держался Тед Уоррен с канала «Континент». Уоррен был старый тертый калач с острым умом и таким же острым языком. Он не раз выступал против Хартманна, и Альянс свободы постоянно клеймил его за «форовские настроения».
«После выступления президента многие вопросы так и остались без ответа, — сказал Уоррен в своем вечернем обзоре. — Президент заявил, что приравнивает членов ФОР к изменникам, но не пояснил, какие меры по отношению к ним будут приняты. Неясно также — по крайней мере мне, — какими мотивами руководствовался ФОР, предпринимая столь сомнительное нападение. Боб, у тебя есть какие-нибудь соображения по этому поводу?»
Перед камерой появилось новое лицо. Репортера, который освещал деятельность «ФОР» для «Континента», вытащили из постели и привезли в студию. У него до сих пор был слегка ошарашенный вид.
«Нет, Тед, — ответил он. — Насколько мне известно, ФОР не планировал акций такого рода. Не будь это нападение так хорошо организовано, я вообще усомнился бы в том, что верховное руководство ФОР к нему причастно. Это больше похоже на несанкционированную выходку местных экстремистов. Вы помните, что нападение на Главное полицейское управление в Чикаго во время восстания тысяча девятьсот восемьдесят пятого года было именно такого рода. Но для нападения на военную базу требуются, конечно, организационные и материальные ресурсы, которыми местные группировки не располагают».
Уоррен, сидя за дикторским столом в студии «Континент», понимающе кивнул.
«Боб, как ты думаешь, возможно ли, чтобы военизированное подразделение ФОР действовало самостоятельно, без ведома политического руководства партии?»
Репортер задумался и, помолчав, ответил: «Думаю, что такое возможно, Тед. Но маловероятно. Для такого нападения, как его описал президент, необходима слишком серьезная подготовка на всех уровнях. Для действий такого масштаба требуются усилия всей партии».
«Какие же мотивы могли подвигнуть ФОР на подобную акцию?» — задал очередной вопрос Уоррен.
«Как следует из слов президента, они надеялись, что угроза ядерного взрыва заставит правительство немедленно принять Шесть требований».
Уоррен не отступался.
«Допустим. Но почему ФОР решил прибегнуть к столь экстремистской тактике? Ведь согласно последнему опросу института Гэллапа он пользуется поддержкой двадцати девяти процентов населения. Это немало. У Альянса свободы, партии президента Хартманна, тридцать восемь процентов. За последнее время число сторонников ФОР значительно возросло по сравнению с тринадцатью процентами, которые он получил на выборах восемьдесят четвертого года. До следующих выборов остается всего год, и странно, что ФОР решил подобной выходкой поставить на карту свое будущее».
Теперь наступила очередь репортера кивать головой.
«Твои слова не лишены здравого смысла, Тед. Но ФОР и раньше не раз преподносил нам сюрпризы. Это не самая предсказуемая партия, как тебе известно. Я полагаю…»
Тед прервал его:
«Извини, Боб. Договорим позже. У нас на связи корреспондент Майк Петерсон. Он находится в штаб-квартире партии ФОР в Вашингтоне. С ним Дуглас Браун. Майк, ты слышишь меня?»
Картинка сменилась. На экране появились два человека, они стояли у стола под эмблемой ФОР. Репортер держал микрофон. Его собеседником был высокий, чернокожий и очень рассерженный молодой человек.
«Да, Тед, мы слышим тебя. — Репортер обернулся к молодому человеку. — Дуг, вы были кандидатом в президенты от партии ФОР на выборах восемьдесят четвертого года. Что вы можете сказать в ответ на обвинения президента Хартманна?»
Браун усмехнулся.
«Я больше не удивляюсь ничему, что говорит или делает этот человек. Все его обвинения — гнусная клевета. Фронт освобождения родины не имеет никакого отношения к этому так называемому нападению. Я вообще сомневаюсь, что какое-либо нападение имело место. Хартманн, бессовестный интриган, и он уже не раз прибегал к подобным грязным трюкам».