Потом родители удивлялись — петли точно ножом срезало. Я ворвалась в комнату. Их там было четверо. Они уже бросили играть в карты и были все у моего стола. “Это ты, Гробыня? А ну, песик, на место! Марш в туалет!” — сказал мне братец. И тут…
Склепова сжала и разжала ладони. Щеки у нее пылали от негодования. Она заново переживала тот миг.
— Не важно, что было дальше… Ты, Бульон, личность ранимая, не буду тебя грузить. Скажу лишь, что к тому моменту, как меня забрали на темное отделение, брат и его приятели не просто меня уважали. Они меня чудовищно уважали! Чуть ли не тапочки носили в зубах, не говоря уже о прочем!..
Неожиданно в рюкзачке у Склеповой заверещал зудильник.
— А это еще что? Кто меня дергает? — буркнула Гробыня.
Пока она открывала рюкзак и рылась в нем, зудильник едва не лопнул от негодования. Бульонов с изумлением смотрел на плоское блюдо, производившее назойливые звуки. Гробыня на секунду задумалась, соображая, не совершает ли она чего-то непоправимого, отвечая по зудильнику при лопухоиде. Но врожденное разгильдяйство победило. Склепова махнула рукой, словно говоря: ладно, чего уж там?! какие тут тайны?
— Гробыня? Ты куда подевалась? — появляясь на блюде, с возмущением произнес Готфрид Бульонский.
— Да здесь я, здесь! Чего трезвонить-то? — недовольно сказала Склепова. К Спящему Красавцу она всегда относилась малость прохладно.
— Как ты со мной разговариваешь? Я звоню по просьбе Зуби… К тебе вернулась магия?
— Да вроде, — проворчала Гробыня, опасливо косясь на Генку.
— Сарданапал тебя ждет! Ты летишь в Тибидохс или нет?
— Уже лечу! Разве не видно? — сказала Склепова.
— Летишь? Ты уверена? А почему я вижу занавески? — подозрительно спросил Готфрид.
— Занавески? Какие занавески? Это тучки так глючат! — пояснила Гробыня и, сохраняя на лице невинное выражение, принялась энергично трясти зудильник.
— Что случилось? Почему ты рябишь? — удивился Готфрид.
— Алло, гараж! Помехи связи!.. Я скоро буду! — заявила Гробыня и, поспешно отключившись, нахмурилась. — Вот дурак этот Готфрид! Прямо капитальный! — задумчиво сообщила она Генке. — Попробуй я выкинуть такую штуку с его женой, мне все каникулы пришлось бы изучать жизнь крыс.
— Это как? — не понял Бульон.
— А так. Изнутри шкурки. Или еще хуже: все пальцы на руках превратились бы в дождевых червей… Вообрази, мерзко, да? Одна радость: отшибает аппетит не тебе одной.
Генка Бульонов изумленно заморгал. Во все глаза он смотрел на говорящее блюдо.
— Это чего такое было, а? — взволнованно поинтересовался он.
— Да так, мелочь! Психованная миска… Не обращай на нее внимания. Кстати, только что в голову пришло. Ты этому не родственник?
— Кому?
— Да Готфриду же! Поднапряги чуток извилины. Бульонов — Бульонский, Генка — Готфрид. Похоже, да? Если разобраться, мир полон копий одного и того же. Порой мне кажется, что на свете живет от силы человек двадцать, но все они для забавы укрываются в разных телах. Я до этого додумалась, когда мне стали попадаться совершенно одинаковые парни. А потом я поняла, что не только парни. Прям замкнутый круг какой-то. Куда ни пойдешь — встречаешь одно и то же. Иногда мне кажется, что людей в мире не больше, чем карт в колоде.
— Нет, Бульонский мне не родственник! — сказал Генка, которому это сравнение не очень-то понравилось.
Гробыня покачала головой.
— Напрасно. Готфрид вроде аристократ какой-то. Кладов небось в свое время напрятал — обалдеть.