— Ну и где твоя невеста? — голос боярина вернул в реальность. — Из рода Матеры?
— Едет в машине, — сказал Ражный.
— В какой машине? — уже без лукавства, как–то растерянно спросил Пересвет.
— Не знаю. По плохой дороге…
Он выскочил на улицу, побежал к «шайбе» и там сразу же увидел на снегу следы разворота автомобиля, скорее всего, мощного джипа. И услышал голос, доносящийся словно из–под земли:
— Эй?.. Кто там?.. Вотчинник?..
Вячеслав огляделся и распахнул дверь ледника: на крюке для подвески звериных туш, как на дыбе, висел калик.
— Сними меня!.. Ну чего встал? Руки затекли, из плеч выламывает!
Спущенный на землю и освобождённый от верёвки, стягивающей руки, он встряхнулся и утёр окровавленный нос.
— Ну, гад он, а не аракс! Если б не взял хитростью, я бы его сделал! Он же, сволочь, на сирого руку поднял! Ничего святого!..
— Кто? — коротко спросил Ражный.
— Да этот, бродяга! Сыч! Хищное отродье…
— Дарью он увёз?
— А кто ещё?.. На руках отнёс, в машину посадил.
— Насильно?
— Ещё бы! Насильно… За шею его держалась, как утопающая! И ворковала что–то на ухо…
— Ну вот, — внезапно заключил боярин, образовавшийся в дверном проёме. — Вторая невеста сбежала… Не везёт тебе, отрок!
Вячеслав вышел из «шайбы», толкнув его плечом. Судя по следам, Сыч посадил волчицу в кабину, после чего руками откатил далеко за ворота и только там запустил двигатель. То есть действовал, как примитивный автоугонщик…
Первым желанием было догнать и отнять избранную и названую, однако на дворе за исключением колёсного трактора с плугом никакой техники не осталось. А Пересвет словно мысли его прочёл.
— Беги, догоняй, — ехидно посоветовал. — Обернись серым волком…
Однако Ражный в этот миг вспомнил первую погоню за ним — в Горном Бадахшане — и вдруг остро ощутил, что завершается некий круг его жизни, связанный с бродячим араксом Сычом. И все потуги заложить ещё один, догнать в очередной раз и теперь отнять невесту выглядят по–мальчишески глуповато.
В памяти возникла картинка — Дарья безмятежно спала, покачиваясь в автомобильном кресле…
— Я сейчас машину пригоню! — вызвался калик. — Поехали навалим Сычу, чтоб сирых не обижал! Оторвём ему последнюю титьку!
— Машину пригони, — велел боярин. — Выедем, пока светло. Засады на дороге…
— Все кукушки — стервы! — смело заключил тот. — Обычай добрый, да только чтоб из Сирого вырваться. Кто с ними счастье нашёл, слыхали?.. Кукушкам самое место в Сиром! В миру одно искушение.
Отмыл снегом кровь с лица и молча пошёл исполнять приказ. А Пересвет снял оплечье, аккуратно сложил его и вздохнул:
— Ладно, не печалься, воин полка Засадного. Любил бы Дарью, ни один сыч не унёс бы. Так что нечего делать тебе, отрок, на моём ристалище. Иная порука есть, ещё почешешь кулаки. Отправляйся в Дивье урочище, к вотчиннику Булыге.
Ражный даже сразу не сообразил, куда его отсылают, ибо название урочища было не на слуху, как и имя вотчинника: всё это относилось скорее к неким сказаниям и былям кормилицы Елизаветы.
— Куда? — переспросил он.
— В Дивье, на реку Аракс, — выразительно произнёс боярин и съязвил, поиграл в слова: — Не получилось с Дарьей, ступай в Дивье.
— Значит, в отстой меня, — ухмыльнулся Вячеслав. — Благодарствую, дядька Воропай.
— Не в отстой, а на постой!
— В приют для бродячих араксов? В бомжатник?
— В приют нашкодивших араксов, — терпеливо поправил тот. — Посидеть придётся года два–три. Если на тюремные нары не хочешь. От тебя всё равно не отстанут, коль раскрылся. Из Сирого урочища ушёл — получай Дивье. А вотчину твою миру отдать придётся. Пусть баскаки палец откусят, чем всей руки лишишься.
— Погибну там, дядька Воропай, — обречённо пожаловался Вячеслав. — Замолви слово перед Ослабом…
— А, вон как заговорил! — невесело засмеялся боярин. — Замолвил уже. Так что не погибнешь. Ступай и жди соперника.
Ражный внутренне встрепенулся, однако спросил сдержанно:
— Кто?
— Имени не знаю, сам объявится. И заветное слово скажет. Булыга тебе растолкует, что почём.
— Как–то не по уставу. Поруку несут с именем.
— Это воля старца, — казённо заявил Пересвет, однако добавил с нескрываемой завистью: — Все, кто из Сирого ушёл, тем устав не писан!
Однако быстро переборол негожее для аракса чувство, помолчал и не удержался, заворчал теперь назидательно:
— Сподобился ты ныне, Ражный, удостоился чести — уже Ослаб тебе поруки шлёт. Так что подавайся в горы… Теперь ты вольный воин, безвотчинный. На зиму всё равно куда–то прибиваться надо, поближе к теплу. В Дивьем благодать, я бывал. Там ещё, поди, только виноград давят, молодое вино ставят. А молодое и шипучее даже араксам позволительно… Дорогу сам найдёшь?
— Не знаю, поищу…
— Значит, сам не найдёшь! — определил Пересвет. — Будет потом отговорка, почему бродяжить пошёл. Ладно, тебя встретят. Смотри только, не приведи никого за собой… Деньги есть?
— Я из Сирого пришёл… Откуда?
Боярин с купеческим размахом достал из кармана пачку денег, однако отсчитал только половину.
— На, получай…
— Обойдусь…
— Бери! Обойдусь… — пихнул деньги за пазуху. — До Дивьего ещё добраться надо. Теперь ты на содержании. Не свои даю, не в долг — из полковой казны. Денежное довольствие положено. Даже рубаху казённую и портки выдадут, в вотчинной каптёрке…
Последние слова он произнёс с издёвкой, однако Ражный спрятал деньги и с тоской осмотрел своё хозяйство.
Вторую половину пачки боярин пересчитал, как бухгалтер, и тоже вручил:
— Это Булыге передашь. На содержание вотчины. Задолжал я, давно хотел вернуть…
— Кто–то даже деньги получает на содержание, — с запоздалой завистью проговорил Ражный. — А с меня всю выручку в казну драл.
— Теперь не с кого драть, — ухмыльнулся боярин. — Гуляй на казённый счёт, ветер в поле…
В это время во двор въехала машина, и боярин удалился в дом. Калик выскочил из кабины, огляделся и заговорил полушёпотом:
— Что Пересвет предложил? Поруку принёс?
Все калики, что часто исполняли поручения боярина, заражались от него начальственным тоном и чувством значимости — всё как в миру.
— Тебе–то зачем это, сирый? — скучно спросил Вячеслав.
— Если в Дивье посылает — соглашайся без трепета! Ты знаешь, какой там малинник бывает?
Ражный ощущал себя как первый раз на правиле, когда вроде бы испытываешь полёт, но тело разрывает на части и не паришь, а висишь, как распятый на дыбе.
— Слыхал, виноградник там, — невпопад отозвался он.
— Малинник! Хочешь, секрет открою?
— Валяй…
— У тебя в гостинице шкуру медвежью видел, — зашептал калик. — В которой кукушка сидела?..
— Ну…
— Подари! Тебе всё равно теперь, куда её денешь? Я бы на сиденье постелил. У меня спина болит, ещё в отрочестве на ристалище сорвал…
— Дарю…
Калик сбегал за шкурой, прихватив ещё медальон с оленьими рогами, но всю добычу спрятал в багажник машины.
— Почему урочище Дивьим называют, знаешь? — тоном наставника доверительно проговорил он.
Ражный лишь усмехнулся.
— Ладно, не старайся. Ты мне ничего не должен. Шкуру с рогами я тебе подарил.
— Погоди!.. Белые Дивы и до сих пор есть! В том районе живут. Только надо Дивью гору найти.
— Сказки всё это, сирый…
— Ты вотчинника Булыгу не знаешь. Так вот жена, говорят, у него из той породы!
— Говорят, в Москве кур доят…
— Сам её видел! — клятвенно заверил калик. — Такая красавица! Истинная богиня! Она точно из них. Булыга ей жилы на ногах подрезал, чтоб не удирала на реку в Купальскую ночь. Раз в год её тянет, и всё! Они же на Купалу все сумасшедшие делаются. Намаялся вотчинник, пока не укротил. Найдёшь там Диву, не медвежью — свою шкуру снимешь и мне подаришь. В благодарность. Они есть, Ражный! Только про Див говорить запрещено, чтоб араксы с ума не сходили. А то бы все отроки, как ты, побросали своих наречённых и пустились гору искать. Про них только опричники знают, и то не все.
Верно, сирый что–то ещё присмотрел в гостинице и теперь мыслил выпросить.
— А тебе откуда известно?
Калик огляделся.
— Разговор подслушал Ослаба с опричниками… Богини на свете существуют! И живут где–то там. Булыга про омуженок всё знает.
— Из гостиницы возьми, что захочешь, — позволил Ражный. — Там ещё чучела есть, а морду вепря видел?
— Да ничего мне не надо! — обиделся сирый. — Я тебе по доброте душевной!.. А ты!..
О Белых Дивах рассказывала сказки кормилица Елизавета, а потом Сыч в Сиром урочище, который будто бы отыскал их в Турции, жил у них долго, даже вроде гарем завёл. Долгими зимними вечерами слушать этого бродягу– сказочника было забавно. Среди араксов их чаще называли грубо — омуженки, и были они некими девами–воительницами. Донские вотчинники Булава и Некрас не сдержали ярого сердца, увидев, как царские рати ловят и избивают до смерти беглых крестьян. Вмешались в дела мирские, откололись от Сергиева воинства и, собрав свои полки из казаков и голытьбы, восстали против власти. После разгрома Некрас увёл остатки войска на Кубань и попытался сотворить свой полк по уставу Засадного. К нему и примкнули гонимые Белые Дивы, однако же сохраняя свои обычаи. То есть жили отдельно от мужчин, своей общиной, и лишь в Купальскую ночь встречались с ними, чтобы зачать детей. Причём рождённых девочек оставляли себе, а мальчиков отдавали отцам. После гибели Некраса его араксы погрузились в ладьи и уплыли за море, в Турцию, где омуженки вынуждены были оставить свои дерзкие, вольные нравы. На чужбине они уже не справляли праздника Купалы, султан не позволял никакой женской вольницы. И пришлось богиням выходить замуж за араксов Некраса, жить семьями и рожать детей без разбора. Однако, по уверению Сыча, некий омуженский род и здесь не примирился. Выйдя из–под власти бунтующих казаков и султана, воинственные девы ушли в горы и принялись за своё прежнее конокрадское да разбойничье ремесло…