- Мало кому дано видеть богов, - пояснил он. - Для всех остальных любой бог - Неведомый.
- Так, значит, мне это дано? - спросил я.
- Ты же видишь меня?
Я кивнул.
- Порой молитвы, обращенные ко мне, вознаграждаются, - сказал он. - Но ты пришел сюда просто так. Не хочешь ли теперь попросить меня о чем-либо?
Я не мог ни говорить, ни думать и только покачал головой.
- В таком случае я сам сделаю тебе подарок. Послушай же, что я могу: я великий предсказатель судьбы, бог музыки, бог смерти и в то же время искуснейший целитель; я защитник стад от волков и властелин солнца. И я предвижу, что долго будешь ты скитаться в поисках родного дома, однако найдешь его, оказавшись вдали от родины, на другом конце света. Лишь однажды доведется тебе спеть так, как пели люди в Золотой век под музыку богов. И пройдет еще немало времени, прежде чем обретешь ты то, что искал, и найдешь это в стране мертвых.
Да, мне подвластны любые недуги, но тебя я вылечить не смогу, да и не стал бы, даже если б мог; у святилища Великой Матери пал ты раненным, в святилище ее ты должен вернуться. И она укажет тебе путь, и, пронзенный волчьими клыками, вернется к ней тот, кто послал зверя.
Еще не смолкла речь золотого божества, а я уже видел его неясно, словно неведомая сила вновь влекла его в ту нишу в стене, из которой он только что вышел.
- Ищи в наземном мире...
Когда он совсем исчез, я поднялся и отряхнул свой хитон. Мой чернокожий приятель, тощий жрец, богатые фиванцы и девочка-рабыня все еще стояли перед оракулом, однако уже не слушали прорицательницу, а спорили между собой, указывая на самого молодого из них, который наконец и сам что-то торжественно произнес.
Но стоило ему умолкнуть, как все снова заговорили разом, уверяя его, что ему необычайно повезло, ибо теперь он должен будет покинуть их несчастный город. Он что-то ответил, однако мне надоело все это слушать, и я принялся перечитывать свой дневник, а потом сделал очередную запись в нем. Я и сейчас еще пишу, а они все продолжают о чем-то спорить. Чернокожий знаками объясняет им что-то насчет денег, а самый молодой из богатых фиванцев (на самом деле не такой уж он и молодой: на висках у него глубокие залысины) все пятится, словно собираясь бежать.
Девочка смотрит то на меня, то на него, то на чернокожего, то снова на меня, и глаза ее полны любопытства.
3. ИО
Маленькая рабыня разбудила меня еще до рассвета. Костер наш почти потух, и она с треском ломала через колено ветки, чтобы поддержать пламя.
- Прости меня, господин мой, - сказала она. - Я старалась делать это как можно тише.
Я чувствовал, что знаю ее, но никак не мог вспомнить ни время, ни место нашего знакомства. И спросил, кто она такая.
- Ио. Это значит "счастье", господин мой.
- А кто я такой?
- Ты воин Латро, господин мой.
Она трижды назвала меня "господин мой", и я спросил:
- Значит, ты рабыня, Ио? - На самом деле я уже догадался об этом по ее жалкому рваному пеплосу.
- Да, я твоя рабыня, господин. Вчера Светлый бог отдал меня тебе. Разве ты не помнишь?
Я сказал, что нет.
- Меня привели в обитель Светлого бога, поскольку он отказывался говорить с людьми, пока ему не принесут жертву. А когда появилась я, бог сразу согласился и так быстро вошел в тело жрицы, что она чуть не лишилась разума от боли. Ее устами он сказал, что теперь я принадлежу тебе и должна всюду следовать за тобою, куда бы ты ни направлялся.
При этих ее словах мужчина, до той поры тихо лежавший рядом, отбросил свой красивый синий плащ и сел.
- А вот этого я не помню! - возразил он девочке. - Между прочим, я тоже там был!
- Это было уже потом, - пояснила Ио, - когда вы ушли.
Он с сомнением посмотрел на нее, повернулся ко мне и спросил:
- Надеюсь, меня-то ты не забыл, Латро? - Но я ничего не помнил, и он объяснил: - Меня зовут Пиндар (*15), я сын Пагонда, поэт. Я был среди тех, кто привел тебя в храм нашего повелителя.
- У меня такое ощущение, будто я спал и видел сон, - сказал я, однако, едва проснувшись, уже не могу поведать тебе ни каков был этот сон, ни что ему предшествовало.
- Ах, как интересно! - воскликнул Пиндар и, порывшись в своем дорожном мешке, извлек оттуда восковую табличку и стиль. - Не возражаешь, если я это запишу? Может, потом пригодится.
- Запишешь? - Что-то дрогнуло в моей душе при этом слове, хоть я и не мог понять, почему так разволновался.
- Ну да, чтобы не забыть. Ты ведь тоже все записываешь, Латро. Вчера ты показывал мне свою книгу (*16). Она, кстати, все еще при тебе?
Я осмотрелся и увидел этот свиток; он лежал на том месте, где я спал, возле самого костра, и свинцовый стиль был засунут за скреплявшие свиток тесемки.
- Хорошо, что ты нечаянно не столкнул его в костер, - заметил Пиндар.
- У меня, к сожалению, нет такого теплого плаща, как твой.
- Не беда, я тебе куплю! Деньги у меня есть - мне повезло, два года назад я получил небольшое наследство. Между прочим, твой друг тоже мог бы купить тебе плащ. Вчера он наверняка успел собрать кругленькую сумму, прежде чем мы повели тебя в храм.
Моим другом Пиндар называл какого-то чернокожего, который все еще спал или притворялся, что спит. Впрочем, поспать ему не удалось: вдали затрубили в рог, и вокруг нас зашевелились, пробуждаясь, люди.
- Чья это армия? - спросил я.
- Как? Ты состоишь в ее рядах и не знаешь, кто стратег?
Я покачал головой и сказал:
- Возможно, некогда я это знал, но теперь уже не помню.
- Он все забывает, - пояснила Ио, - потому что был ранен в том знаменитом сражении, к югу от нашего города (*17).
- Ах так! Вообще-то вашей армией командовал Мардоний (*18), однако он вроде бы погиб, так что я не знаю точно, кто сейчас занял его место. Скорее всего, Артабаз (*19).
Я взял в руки свиток.
- Возможно, я вспомню, когда прочитаю.
- Возможно, - согласился Пиндар. - Но погоди немного, скоро станет светлее. Кстати, с восходом солнца перед нами откроется великолепный вид на озеро Копаида (*20).
Мне хотелось пить, так что я спросил, туда ли мы направляемся.
- На восток ли, ты хочешь знать? Полагаю, что именно туда. Впрочем, возможно, и значительно дальше. Однако мы с тобой двинемся к святилищу богини земли (*21). Разве ты не помнишь, что сказала сивилла?
- Я помню! - заявила Ио.
- В таком случае повтори для него, - вздохнул Пиндар. - Ибо сам я испытываю непреодолимое отвращение к подобным виршам.
Маленькая рабыня встала, выпрямилась во весь свой небольшой рост и произнесла нараспев:
В мире наземном ищи, если сможешь увидеть!
Пой и дары приноси мне! Однако
Пролив небольшой пересечь ты обязан.
Воющий волк для тебя стал причиной несчастий!
К хозяйке его подойти ты обязан!
Пылает очаг в ее доме подземном.
К богу Незримому (*22) ныне тебя отсылаю!
В царствие Смерти теперь ты спуститься обязан!
Там ты поймешь, почему для других он невидим.
Пой же тогда, и пусть холмы тебе отвечают!
Пусть вкруг тебя соберутся царь, жрец и нимфа!
Да, волшебством призовешь ты и волка, и фавна, и нимфу!
Пиндар с отвращением покрутил туда-сюда головой и сказал:
- Ну разве это стихи? Хуже некуда! В храме Омфала (*23) оракул в этом отношении куда лучше, можешь мне поверить. Не сочти за похвальбу, но я частенько подумываю: а что, если полнейшая бездарность оракула в нашем славном городе служит предостережением именно мне? "Видишь, Пиндар, словно говорит мне Светлый бог, - что получается, когда божественный мед поэзии изливается из глиняного сердца?" И все же, хотя это и очевидно, не всегда можно утверждать, что именно бог говорит устами дельфийского оракула. В половине случаев его слова можно истолковать как угодно.
- А ты их понимаешь? - с изумлением спросил я.
- Разумеется. По крайней мере, большую часть. Весьма возможно, даже эта малышка понимает их.
Ио покачала головой:
- Я не слушала толкований жреца.
- Вообще-то, - возразил Пиндар, - разъяснения давал я, а не жрец, благодаря чему, собственно, и навлек на себя это бремя - путешествие с Латро к святилищу Матери-Земли. Людям почему-то кажется, что у поэтов сколько угодно свободного времени, вечные каникулы!
- А вот мне кажется, - сказал я, - что у меня свободного времени, которым я мог бы распоряжаться, нет совсем, разве что сегодняшний день. Но ведь он скоро кончится.
- Да, наверное, ты прав. Придется мне завтра снова толковать тебе слова Светлого бога.
- Я их запишу, - заверил я его.
- Ах да, конечно! Я и забыл о твоей книге. Ну что ж, очень хорошо. Первая фраза звучала так: "В мире наземном ищи, если сможешь увидеть!" Ты ее понимаешь?
- Я полагаю, что мне следует перечитать свой дневник и поискать там. И желательно при свете дня - так лучше видно, ты и сам только что это заметил.
- Нет, нет! Слово "наземный" в откровениях сивиллы всегда имеет отношение к Светлому богу. Эта фраза означает, что свет знаний исходит именно от него - ведь он просветляет умы! А следующая фраза - "Пой и дары приноси мне" - означает, что ты должен умилостивить его, если хочешь, чтобы он помог и тебе. Он бог музыки и поэзии, так что поэты и декламаторы уже самим своим искусством приносят ему дары; ну а жертвоприношения в виде баранов и прочей живности совершает всякое быдло, которому больше и предложить-то нечего. Твоим даром должна стать песня, постарайся это запомнить.