— Ну, теперь твоя очередь.
Я пробую. Камень летит по высокой дуге, ныряет вниз и исчезает в волне. Не было даже всплеска.
Я смеюсь и оглядываюсь на Эйлин. Ее лицо освещено лучами далекой морской звезды, смешавшимися с солнечным светом. В это мгновение она выглядит совсем как та девчонка, которая пригласила меня провести Рождество со своими родителями.
А потом Эйлин заплакала.
— Прости, — всхлипывает она. — Я собиралась рассказать тебе все до своего приезда. Но не смогла.
Она прильнула ко мне, и волны ластятся к ее ногам.
— Эйлин, прошу тебя, скажи, что случилось. Ты знаешь, я ведь не всегда могу это увидеть.
Она опускается на мокрый песок.
— Помнишь, что я говорила Крейгу про детей?
— Да, конечно.
Эйлин с трудом сглатывает.
— До того как я тебя оставила, — говорит она, — у меня был ребенок.
Сначала я думал, что это просто приятный секс. Я не придавал нашим отношениям особого значения: у меня было немало связей и до, и после того, как я стал богом. Но Эйлин остается. Она готовит завтрак. Она идет вместе со мной утром в кампус, держит меня за руку и смеется над уничтожителями спама, которые гоняются по улице за рекламными пиктограммами, а те кружатся в воздухе, словно разноцветные листья на ветру. К ее дню рождения я выращиваю из своего симбионта интерфейс Рыбы. Он похож на божью коровку, и Эйлин называет его «мистер Жук».
Я становлюсь безрассудным и потому не замечаю, как влюбляюсь.
Зима в Преззагарде проходит быстро. Мы вместе подыскиваем квартирку в вертикальной деревушке Стека, и я плачу за нее доходами от нескольких компьютерных работ.
А потом, однажды утром, ее постель оказывается пустой, и только мистер Жук сидит на подушке. Из ванной комнаты исчезают ее туалетные принадлежности. Я звоню ее друзьям, запускаю программных агентов в местную поисковую сеть. Ее никто не видел. Две ночи я провожу, воображая себе различные кошмары. Может, у нее есть любовник? Я что-то сделал не так? Симбионт нельзя считать непогрешимым, и временами меня охватывает страх, что я нечаянно сказал что-то ужасное.
Она приходит утром третьего дня. Я открываю дверь, и она стоит на пороге, бледная и расстроенная.
— Где ты была? — спрашиваю я.
Она выглядит такой несчастной, что мне хочется ее обнять, но Эйлин отталкивает меня.
Ненависть, — подсказывает симбионт. — Ненависть.
— Прости, — говорит она, а по щекам бегут слезы. — Я пришла, только чтобы забрать свои вещи. Я должна уйти.
Я пытаюсь что-то сказать: что я ничего не понимаю, что мы сможем справиться с этим вместе, и если это моя ошибка, то я ее исправлю. Я готов просить. Я готов умолять. Но ненависть окружает ее обжигающей аурой и заставляет меня замолчать. Я только стою и смотрю, как посланцы Рыбы уносят с собой ее жизнь.
— He проси меня ничего объяснять, — говорит она от двери. — Присмотри за мистером Жуком.
Она уходит, и я пытаюсь вырвать симбионт из своего черепа. Я хочу, чтобы черный червь, сидящий в моем разуме, вышел наружу и снова овладел мной, чтобы сделал меня богом, недоступным боли, любви и ненависти, умеющим летать. На некоторое время все вокруг затягивает плотный туман. Кажется, я пытался открыть окно и совершить прыжок на три сотни метров вниз, но Рыба в стенах и стекле мне этого не позволяет: мы создали жестокий мир, заботливо-жестокий, который не позволит нанести себе вред.
В какой-то момент симбионт погружает меня в сон. Когда я просыпаюсь и начинаю крушить мебель, он делает это снова. А потом опять и опять, пока не просыпается что-то вроде рефлекса Павлова.
Позже я провожу целые ночи, изучая образы в памяти мистера Жука: я пытаюсь при помощи симбионта выяснить эмоциональные особенности нашей совместной жизни. Но там нет ничего, что подсказало бы решение, ничего, на чем можно было бы остановиться. Или я все делаю неправильно.
— Все это уже было, — твержу я себе. — Я прикоснулся к небесам и упал. Ничего нового.
И я становлюсь лунатиком. Получаю степень. Работаю. Пишу сценарии для Рыбы. Забываю. Убеждаю себя, что я выше этого.
А потом раздается звонок Эйлин, и я запрыгиваю в первый же поезд, направляющийся на север.
Я слушаю стук ее сердца и пытаюсь осознать ее слова. Они кувыркаются в моих мыслях, и я никак не могу их поймать.
— Эйлин. Господи, Эйлин.
Бог, скрывающийся в моем мозгу, в заблокированных участках, в моих батареях, в ДНК…
Внезапно появляется желание его вырвать.
— Сначала я не поняла, что происходит, — каким-то тусклым голосом говорит Эйлин. — Я чувствовала себя странно. Я просто хотела побыть одна, где-нибудь высоко и далеко. Тогда я забралась в одну из пустых квартир на вершине Стека — в одну из тех, что вырастили совсем недавно. Я собиралась остаться там на ночь и подумать. А потом вдруг захотела есть. То есть я стала очень и очень голодной. Я поглощала неимоверные количества всяких вкусностей. Тогда у меня начал расти живот.
Во владениях Рыбы контрацепция подразумевается как само собой разумеющееся до тех пор, пока кто-то действительно не захочет завести ребенка. Но сразу после Рождества у нас была одна ночь в Питтенвиме, вдали от брандмауэра, где, в отличие от Преззагарда, споры Рыбы не так густо наполняют воздух. И я почти вижу, как это случилось, как божье семя из моего мозга взламывает защиту, создает крошечное молекулярное устройство, содержащее ДНК, но гораздо меньшее, чем сперматозоид, и внедряется в Эйлин.
— Я почти ничего особенного не ощутила. Не было никакой боли. Я легла, воды отошли, и оно просто выскочило наружу. Это было самое красивое на свете существо, — с улыбкой сказала она. — У него твои глаза и такие крохотные пальчики. И на каждом идеальный ноготок. Оно посмотрело на меня и улыбнулось. А потом помахало мне ручкой. Словно… словно решило, что больше во мне не нуждается. Внезапно стены расступились, и оно вылетело. Мое дитя. Улетело.
Чтобы оградить божье семя, я использовал в качестве идентификационного механизма свою ДНК. Я даже не подумал, что в барьере может появиться брешь. Но оно завладело моей волей. Перестроилось. А после этого могло модифицировать себя как угодно. Даже вырастить крылья, если бы возникло желание.
Я крепко обнял Эйлин. Мы оба промокли и дрожали, но я не обращал внимания.
— Прости. Той ночью я хотела тебе сказать, — говорит она. — А потом снова увидела, как оно смотрит на меня. В твоих глазах. Я должна была уйти.
— И ты вступила в Корпус. Она вздыхает:
— Да. Это помогло. Надо было сделать что-то полезное.
— Ты была мне нужна, — говорю я.
— Я знаю. Прости. Ярость сжимает мне горло.
— Ну и как, сработало? Вы там убивали супермладенцев и их темных повелителей? Это принесло тебе счастье?
Она отшатывается от меня:
— Теперь ты говоришь, как Крейг.
— А что мне остается делать? Мне очень жаль, что так вышло с ребенком. Но это не твоя вина. И не моя.
— Но ведь это ты… — Она быстро прикрывает рот ладонью. — Извини, я не хотела этого говорить. Я не хотела.
— Возвращайся в свое уединение и оставь меня одного. Я бегу вдоль кромки воды, хотя и не знаю куда.
На берегу меня поджидает ангел.
— Привет, Юкка, — говорит он. — Я рад, что мы снова встретились.
Его голос, как и всегда, звучит приятно и бисексуально. В моих мозгах что-то щелкает. Это голос Рыбы.
— Привет.
— Я могу тебе чем-нибудь помочь?
— Вряд ли. Вот разве что ты откажешься от нее. Заставишь ее подумать.
— Я не могу влиять на ее решения, — говорит ангел. — Этим я не занимаюсь. Я только даю ей или тебе все, что вы захотите или могли бы захотеть, если бы были посообразительнее. Такова моя высшая цель. И это тебе известно.
— Самоуверенный болван! Неужели она должна подчиняться коллективной воле человечества и сражаться с монстрами? И, возможно, погибнуть на этой войне? Так, по-твоему, должен формироваться ее характер?
Ангел ничего не отвечает, но меня уже понесло.
— Я даже не уверен, что таково решение самой Эйлин. Это… Эта вещь у меня в голове — твоих рук дело. Ты мог позволить ускользнуть божьему семени, только чтобы ударить Эйлин побольнее, чтобы заставить ее записаться в этот эскадрон камикадзе. И ты наверняка знал, что я приеду сюда и начну на тебя кричать, но не смогу ее остановить. Как по-твоему?
Ангел на миг задумывается.
— Если бы у меня была возможность, этот мир уже был бы идеальным. — Он склоняет набок свою стеклянную голову. — Но, возможно, есть кто-то еще, кто захотел видеть тебя здесь.
— Не пытайся играть со мной в головоломки!
Гнев извергается из меня бурным потоком. Я начинаю колотить ангела по груди кулаками. Его кожа поддается и прогибается, как поверхность мыльного пузыря.