Мало того — бригадир обучил ее мотоцикл водить. Уже теперь она сидит впереди, а он пассажиром. И вся степь перед ними ковром расстилается под вечерним солнцем, и дороги, и деревни, и лес в отдалении на виду.
Только вышло однажды что-то у них неладное. В воскресенье уехали на речку, бригадир с вечера говорил ребятам, что весь день будут они с Катей купаться да загорать, и похоже всерьез на Катю рассчитывал, а часа через два слышат ребята: тарахтит мотоцикл. Повысовывались из окон, глядят и понять ничего не могут. Катя одна на мотоцикле приехала, поставила его возле мужского общежития и ушла в свой корпус.
Бригадир вернулся пешком уже в сумерках. Лицо поцарапано: об ветку, говорит, задел. Может, и правда, кто его знает. Только с этих пор перестала Катя ездить с бригадиром.
Неугомонный Степан смеялся над ней:
— Чего же не катаешься на бригадирском мотоцикле? Дороги, что ли, стали тряские?
— Пускай «Волгу» купит, — отшучивалась Катя, — тогда буду кататься.
В сентябре перевели Катю на кран. Первый раз, еще на практике, полезла наверх по лесенке вслед за крановщицей — испугалась:
— Вера, подожди меня!
Ребята в бригаде слышали, засмеялись. А Вера задержалась, поглядела сверху:
— Что, боишься?
— Нет, — сказала Катя, — так просто.
Боишься, нет ли, а подниматься надо. Трусливые пусть за печкой сидят.
Правду сказать, и теперь еще иной раз жутковато Кате на большой высоте. Жутковато и радостно. Не увидеть людям с земли такой бескрайной зеленой шири, и стройку, и новый городок, и лес, и реку, и неба не увидеть им так близко, как видит Катя. И не всякому дано испытать счастливую гордость за власть над огромной послушной машиной. Повернут штурвал маленькие Катины руки, и тяжелый короб кирпичей поползет вверх, другое колесико Катя тронет — и двинется в сторону могучая стальная стрела. Звенит звонок: «Эй, люди, принимайте груз!»
Кран — как член бригады. Честно работает стальная махина, и в бригаде дело идет бойко. Закапризничает кран, закуражится перед молодой своей хозяйкой — не миновать бригаде простоя.
Но кран слушался Катю, редко выходил из воли. Аккуратно и быстро подавала Катя строителям раствор, кирпич, лес, железобетонные балки, и рос, поднимался новый корпус, в котором через несколько месяцев станут готовить удобрения для бескрайних русских полей.
И вдруг однажды груз ни с того, ни с сего проехал мимо строительной площадки, выше, выше, чуть не до самой стрелы поднялся, Васин и руками махал, и голосом кричал крановщице. Она, наконец, спохватилась, выключила подъем, а сама вниз смотрит из кабины, перекинулась, словно выпрыгнуть хочет. Бригадир тоже глянул вниз и увидел незнакомого человека.
Самый обыкновенный был тот человек. Роста среднего, худощавый, в черных брюках, в ковбоечке, светлые волосы на лоб упали. Ничем не примечательный человек, только что море любит, так кто же его не любит. А что для Кати с морем расстался, так ради нее с жизнью расстаться не жалко, не то что с морем.
А через три дня в обеденный перерыв, когда бригада Васина расположилась на бугорочке возле крана пообедать, спустилась Катя со своей высоты и подошла к бригадиру. Он протянул ей кусок хлеба с салом, спросил:
— Хочешь?
Катя покачала головой:
— Не хочу.
Бригадир отложил на газетку тот бутерброд, а свой продолжал есть. Катя стояла, смотрела в сторону и молчала.
— Что молчишь? — спросил бригадир.
— Ничего, — сказала Катя. — В воскресенье в загс хотим ехать, да автобусы редко ходят.
Бригадир отложил недоеденный бутерброд, достал папиросы.
Степан, сидя возле бригадира, каблуком ботинка выкручивал в земле лунку.
— На мотоцикле в свадебном платье вроде неудобно, — глядя в землю, проговорил, наконец, бригадир.
— У меня нет свадебного, — быстро проговорила Катя. — Не успела сшить, в простом поеду.
Васин поднял большую курчавую голову, поглядел Кате прямо в лицо, вздохнул:
— Эх, Молекула…
— Дай им мотоцикл, Миша, — сказал рыжий Степан.
— Ладно, — сказал Васин, опять уставившись взглядом вниз. — Дам. Поезжайте.
Он, наверно, ждал, когда Катя уйдет. Но она не уходила. Она все стояла здесь в своих стареньких туфлях без каблуков и в серых рабочих брюках, золотистые волосы падали из-под косынки на тонкую шею. Васин видел только туфли с содранной на носках кожей, да серые заношенные штанины, но и не видя, все он знал: и синюю кофточку, и косынку, и локоны, и пухлые губы, и карие глаза, до нежной жилочки на виске знал он Катю, милую и чужую. Молекула… Маленькая, быстрая, повернулась — и нет ее. То на кран ушла: и близко, а не достанешь с земли. Теперь вовсе отдаляется.
— Гена на стройке собирается работать. Каменщиком.
Вот ее голос рядом звучит… Что?.. Каменщиком?.. Ну, а мне какое дело? Пусть работает, кем хочет, что мне за дело? Не знаю я никакого Гены, и знать не хочу…
— Возьми его, Миша, в свою бригаду.
Васин вскинулся на Степана, удивленно посмотрел, сказал с обидой:
— Какое твое дело?
— Возьми! — повторил Степан тихо, но настойчиво, словно не Васин, а он был бригадиром.
Васин усмехнулся и встал.
— Ладно, — сказал он, — пусть приходит.
— Спасибо, — кивнула Катя.
Кивнула и пошла, тоненькая, маленькая, легкая. Она шла по насыпи вдоль свежевырытого котлована, а впереди, возле будки мастеров, стоял обыкновенный парень, приехавший за Катей от Черного моря.