Ваня, деревенский зомби - Николай Кузнецов

Николай Кузнецов Ваня, деревенский зомби

Баня

(16+)

— Не, а я, чего? Я ничего, Ваня просто. Ну, зомби, ну подумаешь! Не человек что ли. Нет, конечно, я не человек, но ведь и не тварь какая. Правда, со слухом проблемы иногда бывают. Но, как сказал наш Митрич, фельдшер наш деревенский, — ты, главное Ваня, не заморачивайся. У тебя там все высохло, в смысле: в ухе. Там, типа, косточки слуховые стали западать, барабанчик, улитка типа. Вот молоточек и западает. Ты башкой то своей встряхни, или сам себе подзатыльник сделай. Вот косточка слуховая встряхнется и на место встанет. Ну, ясен перец, не тупой, понял. Проверил, действует.

Шел как-то, по улице. И дернул меня черт зайти в баню. Сроду там не бывал, а как зомби стал, так и подавно. А тут понесла меня нелегкая. Я-то ведь уже говорил, что со слухом проблемы бывают, так ведь еще и зрение ко тьме, не сразу у меня приноравливается. Что-то мне понадобилось, в общем, не помню уже и что.

Открыл предбанник, ничего не вижу, не слышу, захожу, в общем.

А там, матерь божия, все наши девки местные сидят голяком. Надька с Катькой, девахи, ух какие! Загляденье просто. Что груди, что остальные причнндалы. И-эх! Красотища то какая! А с ними еще Зинка и Ленка были. Но эти. по оснастке своей, конечно уже не то.

Главное, Зинка меня и увидела первой. Как заорет благим матом и бац, мне шайкой своей, прямо по башке и засветила. Я тут конечно в предбанник и вылетел. Сижу на полу, башкой верчу, не сломали ли мне чего. Чувствую, слух тут ко мне и вернулся.

Зинка орет как скаженная. Надька хохочет и кричит,

— Дура ты, блин косоглазая, Зинаида, кончай блажить. Это же Ванечка, зомби наш. Он же, как телок, безобидный. Даром, что мужчинка бывший. Ванюшка, — это значит, она меня зовет, — ты как там сердешный, не поломал ли чего? Веничком меня то похлопай. А та бабы наши силенок не имеют. — И хохочет зараза.

А мне, что? Ну, похлопаю веничком, эка невидаль. Мне ведь от этого пара ни толку, ни пользы. Да и вреда особого нет. Взял веничек в руки, охаживаю прелестницу. Все-таки, красивая. Ух, какая деваха!

Зомби не зомби, но мужчинское мое начало встрепенулось во мне, встрепенулось, да и погасло. «Пипин» то мой, давно ведь сволочь отвалился. Но, все равно приятно.

Похлопал, значит, я Надьку, потом Катьку похлопал веничком то. Ну, тут и Зинаида с Еленой Сергеевной, агрономшей нашей, немного осмелели и давай меня уговаривать и их попарить веником.

А я что? Без проблем. Говорю, ведь ни жарко, ни холодно. Правда кожа на руках от горячего пара начинает немного портиться. А так ничего.

Попарились наши девки, разрумянились, похорошели. После баньки то, квасу целый жбан хлопнули и пошли по деревне песни петь. А я вышел, сел на завалинке, обсыхаю, значит.

Слушаю. И красиво ведь поют, заразы!

Тут надобно бы заметить, что левая моя нога сломанная, а срастись-то, уже не может. Просто по факту моей мертвости: крови то нет, да и жизни нет, в биологическом смысле. А как жить, существовать в смысле? Со сломанной ногой и не походишь, да не ровен час, и без ноги то останешься.

Взял я пару дошечек от битой бочки, приладил к ноге своей с двух сторон. Да и обвязал стальной проволокой. Пассатижами затянул покрепче. Смотрю, любуюсь сделанной работой. Ходить стал, правда, немного боком. Левую подволакиваю. Ну, вылитый зомби.

Сижу, смотрю. Дощечки мои немного ослабли. Поправил. Обсох малость и пошкандылябил до дому, до сарайчика своего.

Так и живем. Правда, девки стали ко мне приставать, каждый раз, как в баню собираются. Надоели хуже горькой редьки…

Зомбо-кефир

(12+)

Вот, до чего же противная тетка Глафира, как увидит меня, блажить начинает, орет: — Зомби идет, нечистая, спасайся, кто может. — И все норовит, швырнуть в меня что-нибудь тяжелое. А потом пойдет по деревне и давай стращать местных баб: мол, Ваня-зомби глаз дурной имеет. И девкам перед ним нечего ходить. Сглазит мол, вовек не выйдет девка замуж. И куры нестись не будут. И трава не расти.

Ух, достала тетка Глафира. Было даже желание её саму стукнуть чем-нибудь по башке. Да потом жалко стало. Да и в деревне не одобрят.

Ну, в самом деле, зомби как зомби, не кусаю никого. Живу себе потихоньку, ни кому не мешаю. А тут на всю улицу: — Нечистая сила, свят, свят, свят.

Тьфу, пакость блин, а не тетка. В принципе она и раньше меня доставал, пока я человеком был. Только орала другое: — Ванька, скотина, опять пьяный на сеновале валялся…

Я даже с попом нашим, местным, на эту тему общался. На тему: «что такое есть я»?

Как он мне объяснил, есть сущность духовная. В смысле, все живое. Ну, там птички всякие, рыбки, звери, люди в том числе. Цветочки, листочки, деревья. Все это есть «суть духовная», в смысле: все имеет свою душу. А вот, что не живое, есть «суть мертвое». Или «души, как не имеющее». Камни всякие, песок, глина, воздух и прочее. Ну и мертвые, в смысле, как есть суть бездуховная.

Что же относительно меня, Вани, деревенского зомби, то тут возникает интересное явление. Я как есть человек мертвый, значит «суть бездуховная». Но, при том — при всем: «имеющий душу». По принципу: «раз я мыслю, значит существую».

Долго мы с батюшкой препирались, один раз даже он захотел мне треснуть кадилом по кумполу. Но, потом передумал. И вынес решение, что я есть «суть третья и непостижимая». На том мы и расстались.

А началось все с того, что мне захотелось испить молока. Как раньше, когда человеком был. Взять так с литр молока, только, что от коровы и испить душевно. Ну и зачем дело встало? Пошел я, значится, на ферму нашу. Зашел, вижу, стоят бидоны заполненные, а рядом никого и нет. Взял я баклажку, которая почище будет. Зачерпнул. И…

Испить то я решил молока, да вот не подумал, как оно на деле то получится. А получилось нечто.

У меня в шее сбоку дырка, спина сзади и слева немного подрана, ребро торчит. И бок внизу справа, где печенка, кажется должна быть, дырка там большая была. Я ведь неживой вроде как, мне вообще все пофиг. А зрительно получается неудобно. И требуха вся моя вываливается из дыры. Это меня прошлой зимой, медведь подлюка подрал и бок мне вырвал. Я дома после сподобился, напихал всякие ватины и тряпки себе в бок. А поверх кусок кожи со старого дивана содрал и нитками суровыми на свой бочок нашил. Главное с виду смотрится вроде, как и ничего даже.

Ну и так вот, пью я, значится, молоко. И оно как потекло, со всех дыр, мама не горюй. Из шеи хлещет, со спины течет и, из дыры залатанной, в боку моем подтекает малость. И, что самое обидное, попить то попил, а толку то? Язык как дохлая селедка, ничего, ни ощущений, ни удовольствий. Одно расстройство.

А тут бабы идут, как раз за бидонами, грузить их в тележку и на дорогу вытаскивать. Там тип один, городской, Семен Петрович подъедет и в город свезет.

Оно ведь как было все поставлено у баб нашенских? Молоко в бидонах сдают в город. Там платят более-менее нормально. Деньги везут в контору нашу сельскую. После бабам нашим зарплату выдают. А сейчас что? Ни конторы, ни зарплаты. Бабы стали сами молоко свозить в город. А там одни прощелыги, не хотят платить денег никак. И пропадает молоко ни за грош.

Выставили они молоко возле дороги, ждут машину. А молока где-то, литров триста, было в бидонах. Подъезжает тут деловой один, из городских. Подходит к Катерине и спрашивает:

— Молока продадите?

— Почему бы и нет? Пробовать будете или как? — Катька наша, бойкая девка. Если уж попался клиент, никогда не упустит,

— Ой, что у вас кефир что ли? А ну-ка, ну-ка. Дайте, дайте, еще попробую, — ошарашенная Катерина налила клиенту еще полбанки. Как потом мне бабы рассказали, все триста литров молока превратились в кефир. Первый клиент сразу купил в канистре пять литров, потом подъехали еще, распробовали. И пошло дело, Наши бабы понять ничего не могут.

Зинаида потом, уже когда все продали, смикитила, как самая образованная. Из бухгалтеров, как никак:

— Это все Ванькины проделки, я видела, как он молочка испить то пробовал. Пьет, значит, а со всех дыр так и хлещет, так и хлещет…

В тот день бабы так и не решили, плохо это или хорошо, что я все молоко «сглазил». И в кефир свернул. Но зато, когда следующим утром, в деревню заявилась «огромадная» толпа желающих испить «зомбо-кефир», вот тут-то бабенки то наши и удивились. Потом как дошло до них, в чем дело, Надька, блин, здоровая как лошадь, взяла меня за шкирку одной рукой и на ферму. Сама мне в руки ковшик дала, молока поллитру. И говорит: