Он боялся так, как еще ни разу не боялся ни перед одной битвой и ни перед одним сражением. Временами ему даже казалось, что завтра его ожидает казнь. Пока та клятва, которую они дали, была известна только им двоим, она не казалась ему настоящей. К тому же, он ведь не сказал ясно, в чем, собственно, он поклялся. Они были еще молоды, еще оставалась надежда. Женщины очень непостоянны, это ведь всем известно. Может быть она еще изменится. Ему надо было бить ее. Надо было не обращать внимания на ее вопли и причитания и обзавестись ребенком. Надо было сказать, что порядочные женщины остаются дома, а не таскают своих мужей, чтобы те присутствовали при их канонизации. Он глядел на ее благочестивые слезы, и ему хотелось заплакать самому.
В высочайшем церковном суде ему сообщили, что он должен подождать и что пока требовалась только Изабелла. Какой-то горбун протянул к нему руки, прося подаяния, и Рук сунул ему монету. Немой горбун промычал что-то и поклонился.
Все утро он просидел там, чувствуя себя почти голым без доспехов. Он никак не мог ничего придумать, разве что отказаться от своих собственных слов и оказаться ложным свидетелем перед всеми собравшимися, перед епископом и церковью. Хуже всего было то, что они могли загнать его в угол своими религиозными вопросами, запутать его, как это делала она, и добиться того, что он будет готов поклясться в чем угодно.
За ним пришли трое клириков. Он поднялся и последовал за ними по коридорам, вверх по лестнице, пока они не попали в квадратную комнату с высоким потолком. В ушах у него шумело. Ему бросилась в глаза абсолютная тишина, насыщенные цвета, фрески на всех стенах и много ярко разодетых людей. Но в следующую секунду он был вынужден двинуться дальше. Затем он склонил свою обнаженную голову и встал на колени перед епископом.
«Сир Руадрик из Англии», – произнес хорошо поставленный голос по-французски.
Мягкие туфли и шитый золотом край белой и красной мантий – вот и все, что видел Рук.
– Есть ли на то твоя воля, чтобы супруга твоя приняла постриг и жила целомудренно и вдали от мирских соблазнов?
Рук уставился на туфли. Постриг?
Он приподнял голову повыше, и теперь ему стали видны колени епископа. Изабелла никогда ничего не говорила про постриг…
Неужели она бросит его? Станет монахиней?
– Он поклялся, – голос Изабеллы эхом отразился от высоких стен собора. Она говорила по-английски, но переводчик быстрым бормотанием передавал содержание ее ответов.
– Молчи, дочь моя, – ответил епископ. – Твой муж должен сказать сам.
Рук ощутил, что все повернулись к нему. Огромная толпа незнакомых людей разглядывала его спину, ожидая ответа. Он не был к этому готов и чувствовал, как какая-то железная рука сжимает его горло.
– Вы понимаете меня, сир Руадрик? Ваша жена пожелала принести клятву целомудрия и отойти от мирской суеты к созерцанию и раздумьям. Она может найти себе место среди францисканцев в Сант-Клауде, если вас это интересует.
– В Сант-Клауде, – повторил он с глупым выражением лица. Он поднял глаза и увидел, что епископ внимательно рассматривает его.
– Вы понимаете французский? – спросил прелат.
– Да, мой господин, – ответил Рук. Епископ одобрительно кивнул.
– Жена не имеет прав на свое собственное тело, но муж ее. Точно так же не муж имеет право распоряжаться собой, но жена, – говорил он нараспев. – Поэтому она должна получить твое разрешение сделать это. Согласен ли ты, сын мой, позволить своей жене принять клятву целомудренности?
Его спросили, согласен ли он. Значит он мог сказать «нет». Он поднял голову и увидел, что Изабелла стояла и, плача, смотрела на него. Она безмолвно умоляла его.
Изабелла.
Он представил себе, как он откажет ей и силой поведет домой. Затем представил, как потеряет ее, если скажет «да».