— Вы еще здесь? — голос де Мортена за спиной заставил вздрогнуть и подскочить.
От резкого движения платье снова поехало вниз, пришлось его подхватить.
— А где я, по — вашему, должна быть?
— У себя дома, собирать вещи. Вы переезжаете ко мне.
— К вам? — я не выдержала и рассмеялась. Вышло немного истерично.
— Если хотите жить, — Винсент взглянул через мое плечо и выше — уж не на девицу ли на картине? Да, точно, на нее. И как смотрит, челюсть только чудом в полу не застряла. В библиотеке я уж грешным делом подумала, что он мальчиками увлекается, потому что так безразлично меня еще никто не лапал. Да и в прошлом не было между нами ничего… такого, что могло бы опровергнуть мою теорию. Кроме поцелуев и подгибающихся от его близости коленей. Зато теперь есть.
— Полицией займется лорд Фрай, от вас требуется только одно: держать язык за зубами. Справитесь?
Почему‑то захотелось повторить трюк с дворецким, и я покосилась на каминные щипцы. Правда, если из‑за заклятия прилетело от простой пощечины, то после такого я несколько дней хромать буду, оно мне надо? Эх, что за жизнь‑то такая!
— И ради такой ерунды, — я выделила последнее слово, — мне обязательно перебираться к вам?
Де Мортен подошел почти вплотную, так близко, что я почувствовала запах одеколона — острый, пряный, волнующий, и мятных сигар. Смотреть ему в глаза было почти больно, но мне не пришлось опускать взгляд: он резко и бесцеремонно развернул меня лицом к картине. Я дернулась, когда его рука скользнула по шее, убирая волосы, но Винсент всего лишь стал застегивать платье. До меня доносилось только едва уловимое клацанье крючков и отчаянное биение собственного сердца, которое только чудом не выскочило из груди.
— Послезавтра. В восемь утра. Опоздаете — будете разбираться со змеей сами.
Удаляющиеся шаги. Я обернулась только когда они стихли, постояла несколько минут, выравнивая дыхание. Дворецкий провожал меня с таким видом, словно я была большой говорящей крысой: голову задрал, смотрит куда угодно, только не на меня. Накидку подавал, держа двумя пальцами, словно какую‑то гадость из отхожей ямы вытащил. Под проливной дождь я выползла без зонта — его уволок Себастьян, закутавшись в плащ с головой, только кончик носа из капюшона торчал. Облегченно вздохнула, наступила в глубокую лужу, но даже это мне настроения не испортило. Бежать, как можно дальше от этого проклятого дома! А что делать дальше, подумаю потом.
6
Злая, если не сказать больше, замерзшая, промокшая и голодная, я хотела всего лишь отогреться в ванной, смыть с себя прикосновения де Мортена и поспать. Хотя бы несколько часов! Не получилось: дома меня уже дожидался Рин. Сложил руки на груди и прохаживался по холлу туда — сюда, как оживший белобрысый маятник, за ним по пятам следовал Арк. Увидев меня, пес радостно взвизгнул и из огромной угрожающей махины мигом превратился в щенка. Колотил хвостом, поскуливал, тыкался носом в руку. Ставить лапы на плечи я его отучила еще в недалекой собачьей юности, потому что от такого проявления нежности часто оказывалась на полу. Погладила — иначе не отстанет, и указала в сторону гостиной, дог послушно прошлепал туда.
Рин помог мне снять накидку, стянул перчатки, сжал мои руки, согревая их дыханием, а затем увлек в комнату, поближе к камину. Не такому роскошному, как в доме де Мортена, зато без давящей мрачной обстановки, устрашающих полотен и голых дамочек, на которых в моем присутствии беззастенчиво пялятся. Как же приятно очутиться в светлой комнате, где все в кремовых и коралловых тонах, а самое темное, что есть — столик орехового цвета между креслами и диваном. Я взяла подушечку, и мы устроились прямо на ковре. Рин смотрел с удивлением, словно не решался спросить, почему мои волосы не уложены в прическу, а свободно струятся по плечам, но потом просто притянул меня к себе. Ладонь тут же пронзило болью, я поспешно отстранилась, придвинулась ближе к огню — якобы погреться.
— Из полиции новости не самые хорошие, шкатулку они не нашли. После их ухода я перевернул все, но…
— Прекрасно, — буркнула я.
Разумеется, после выступления было не до этой розовой феерии, она осталась в гримерной. В следующий раз буду знать, что домой надо тащить все и сразу. А то мало ли.
— Зато записка осталась! — Рин с видом бывалого сыщика вытащил из кармана клочок бумаги и помахал им у меня перед носом. — Нашлась в твоем халате.
— Позволь? — я взяла листочек из его рук, развернула, разглядывая нарочно растянутые «пляшущие» буквы. Мне почерк ни о чем не говорил, надеюсь, Фраю поможет в расследовании. Кто бы ни стащил шкатулку, он явно очень торопился, если забыл о записке. Или же посчитал, что я забрала ее с собой.
— Я попрошу заняться ужином. Ты, наверное, голодна.
Я молча кивнула и облегченно вздохнула, когда Рин вышел. Тяжело находиться рядом и знать, что ты сама себе не хозяйка. Да и не получалось думать ни о чем, кроме случившегося у де Мортена. Жить вдали от него я буду недолго, а жить с ним… нет, это выше моих сил! Должен же быть другой выход. Разум подсказывал, что другого выхода пока нет, и что он не шутил: с чувством юмора у Винсента туго. Какая‑то подлая частица меня, отравленная заклятием, страстно отзывалась на его ласки. Она же опалила жаром от корней волос и до кончиков пальцев, стоило вспомнить о грубых прикосновениях и небрежности резких движений внутри.
Я похлопала по ковру, Арк немедля подошел, улегся рядом, а я гладила его и пыталась размышлять, как избежать участи личной нимфоманки де Мортена. Пока что в голову ничего не приходило. С магией я не дружу, у большинства женщин магия вообще слабее, чем у мужчин, ну а мне особенно «повезло», только на всякие зелья для красоты гожусь. Если бы бабушка была жива, она бы точно дала совет, но несколько лет назад ее не стало. Дед — жесткий, излучающий здоровье и силу мужчина, после этого начал быстро сдавать. Поразительно, но их брак по расчету обернулся настоящим глубоким чувством. Почему‑то от него давно не приходило писем — даже на мое последнее не ответил, а ведь уже два месяца назад отправила. Потерялось что ли?
— Ужин скоро будет готов, — Рин вошел в гостиную, наклонился и поцеловал меня в макушку, — а ты обещала мне все рассказать.
Что и говорить, мой братец из Университета Магии его здорово заинтриговал.
— Рассказывать особо нечего. Мы сильно поругались с отцом, мне пришлось уехать.
— Сомневаюсь, что все было настолько прозаично.
— В жизни прозы больше, чем поэзии.
— Ты так считаешь?
Я пожала плечами.
— А что думаешь про Сильви и Яра?
Странно, но про наши роли мы никогда не говорили. Зато Рин навел меня на интересную мысль: если представить, что все что происходит между мной и де Мортеном — всего лишь игра, возможно, у меня получится это вынести. Не сойти с ума от влечения, от издевок и пренебрежения, не наброситься на него и продержаться до того, как сцапают мерзавца. Эта мысль настолько мной завладела, что я на какое‑то время потерялась в собственном сознании. Не реальность, игра. Всего лишь роль. Просто… такая пикантная. Ну так мне не привыкать, правда?
— Луиза?
— Сильви — слабохарактерная дура.
— Вот как? — он отстранился, с интересом заглянул мне в лицо. — Что бы ты сделала на ее месте?
— Дала бы муженьку от ворот поворот. Она аристократка, могла развестись.
— Не развелась, потому что полюбила.
— Ну я и говорю — слабохарактерная дура. От такой любви одни проблемы.
Рин покачал головой, улыбнулся, молодея на глазах. Вообще‑то он и так младше меня на два года, а первое время — пока мы притирались на репетициях, приходилось его многому учить. Создавалось ощущение, что это Яр девственница, а не Сильви.
— Ты сегодня странная.
— Я всегда такая.
— Не всегда, — Рин взял мою руку, поцеловал пальцы. — Все совсем плохо?
Ответ сам собой сложился в строки:
«Хотела б я сказать, что плохо,
Но лучше напишу письмо:
Позвольте, буду откровенна… Словом,
Дерьмо!»
Разумеется, вслух я этого не сказала. Признаваться мужчине, который к тебе неравнодушен, что ты становишься озабоченной при виде другого, пусть даже и не по собственной воле — это не драма и даже не фарс, а какая‑то непонятная ерунда.
— Не совсем. Я нашла того, кто может помочь.
— Но?..
— Но благотворительностью этот человек не занимается.
По крайней мере, по отношению ко мне. Я не следила за тем, чем де Мортен занимается. Ну, почти.
— Луиза, если дело в деньгах…
— Дело не в деньгах, Рин.
Он понял: вскочил, сжал кулаки, крылья носа затрепетали. Почему я раньше не обращала внимания, насколько он красив? Настоящей мужской красотой: рослый, сильный, высокие скулы, выразительные глаза под густыми бровями, а когда хмурится — как сейчас, сразу становится жестким, но не менее привлекательным.