– Будьте вы прокляты, – выдохнул купец, и пламя факела заколебалось, задрожало будто от страха, – столько ненависти было в голосе Жлоба. – Чтобы вы свои затылки увидели. Чтобы вы сами себя съели и выблевали. Чтоб вы…
Рык и Полоз его не перебивали. Купец имел право на проклятие. Имел полное право, даже палачи в Северных землях это право признавали и не затыкали пытаемым рты.
– Посылать Враля? – спросил Рык, когда купец замолчал.
– Нет, – ответил купец. – Я скажу. Мои люди княжну похитили.
– Зачем?
– Мне за нее хорошо заплатили, – сказал купец. – Очень хорошо.
– Чешуйками? Или ногтями? Или золотыми змейками? – спросил Полоз.
– Дайте воды попить, – попросил Жмот, а когда ему дали ковш с водой, сделал несколько глотков и закрыл глаза.
– Чем платили?
– Дурь-травой, – не открывая глаз, ответил купец.
– Сколько?
– Малый северный тюк за каждого, – сказал Жмот.
– За каждого? – переспросил Рык.
– Да, за каждого ребенка до пяти лет.
– За девочку?
– Неважно – за девочку, за мальчика. Малый мерный тюк. А на северной границе мне за дурь-траву по весу камни изумрудные бы отвесили.
– Прямо-таки отвесили бы? – не поверил Полоз. – Соврут, небось…
– Не соврали. Я уже дважды это делал. Первый раз – пятеро. Второй – семь. И этот раз семь, – теперь Жлоб говорил спокойно, словно уже принял окончательное решение и ничего больше не боялся. Дурь-трава за этот раз – в мешках с овсом. Не нужно мне было княжескую дочку забирать… Говорили мне – жадность погубит. И не только меня, дочек моих… Только вы их не трогайте. Я все расскажу, все отдам. Даже расскажу, как на мне, мертвом, нажиться. Выкуп за тело возьмите – брат заплатит. Хорошо заплатит. Только… Не говорите только никому, что я вам рассказал. Они меня предупреждали… предупреждали, что дочери расплатятся за мой язык. Доченьки мои…
С княжной у Жлоба получилось глупо: он проезжал мимо гуляния со своими подсобными, когда из толпы вышла нянька с девочкой на руках. Три года – сразу понял. Еще тюк травы. Все получилось быстро и чисто.
Рык посмотрел на Полоза, тот растерянно глянул на вожака.
Это выходило, что они, замерзая в снегу, рискуя ежедневно, добывали по чешуйке и ноготку, а кто-то за один раз, не рискуя почти и не страдая, не ночуя на морозе и не нарываясь на сталь, зарабатывал только на одном похищенном ребенке столько, сколько вся их ватага за год. И то не за каждый.
Сейчас, правда, кусок им достался огромный, жирный и сладкий. Семь тюков дурь-травы. И не простых мерных, а северных, вдвое больших. И есть все – покупатели детей, покупатели травы… Просто нужно еще немного потрудиться.
Хотя и трудиться здесь особо не нужно было: Жмот уже начал говорить и ради дочек скажет все. Абсолютно все. И нет нужды его убивать, можно просто ходить, проверять сказанное им, и если он только попытается обмануть…
Нет, не попытается. Скажет все.
Ватага заорала одновременно в семь глоток, даже Хорек присоединил свой вопль к общему восторгу.
Он не совсем понимал, что именно светит лично ему, но все так радовались, так кричали, что, наверное, дело было стоящее.
Потом он обратил внимание на то, что и Рык, и Полоз сидят спокойно, слишком спокойно, даже не пытаются изобразить восторг. Складка пролегла между бровями у вожака, а это значило, что очень напряжен, что беспокоит его что-то очень сильно.
Постепенно замолчали все остальные.
– Тут такое дело… – пробормотал Рык, и это было совершенно не похоже на уверенного вожака. – У нас есть семь тюков дурь-травы.
– Да! – заорали ватажники.
– И купец сказал, где спрятал изумрудные камни. По весу за еще семь тюков.
– Да! – еще громче заорали ватажники.
– Мы можем еще взять выкуп с родственников купца за мертвое тело. И забрать все, что прятал Жмот… – Это было слишком хорошо, настолько хорошо, что все даже кричать перестали. – Но мы можем заработать больше.
И все замерли.
– Мы можем собирать детей вместо Жмота, он нам все рассказал. Мы пообещали – никто не узнает, что именно он нам все рассказал, – Рык говорил все тише, и в пещеру вползала неприятная тишина, даже костер горел бесшумно. – Мы можем это сделать и заработать еще больше. Детей нужно много. Больше, чем мог собрать Жмот.
– Сколько – много? – спросил Рыбья Морда. – Два десятка? Пять? Сколько?
– Столько, сколько привезем, – ответил Рык. – Жмот клялся своими дочками.
Ватажники переглянулись неуверенно.
Так не бывает. Этого не могло быть. На деревьях не растут самоцветы, и гусаки не гадят жемчугом.
– Где они столько изумрудных камней возьмут? – в голосе Враля смешались и надежда, и недоверие. – Сто тюков.
– Сто северных тюков, – напомнил Дед.
– А… – выдавил через силу Заика. – А-а-ахренеть…
– Но все не так просто, – Рык глянул на Полоза, и тот опустил голову. – Мы можем просто все подохнуть. Подавиться этим куском. Те, кто скупает детей… Они могут просто отказать, а потом убить. Купец такое видел, специально для него показали.
– Но мы тоже не дети малые, – сказал Дылда. – Это мы еще посмотрим…
– Ты помнишь, в позапрошлом году слух пошел, что волки среди зимы целый хутор выели? – спросил у Дылды Полоз. – На той стороне Омута? Не помню, как она называлась…
– Ясени, – буркнул Дед. – Только не волки, а медведь-шатун. Это вслух говорили, а тихонько, между собой, шепотом, что оборотень.
– Ты-то сам оборотня видел? – попытался засмеяться Враль, но получилось у него как-то невесело.
– Я-то не видел. А вот десять годков назад в деревню, где вместо жителей остались клочья мяса, входил. Во время Серебряной войны. Деревенька была не маленькая и не бедная. Там серебряные рудники, люди хорошо жили. Так людей не стало, а все деньги, все добро – осталось.
– Я тоже слышал, – сказал Рыбья Морда. – У меня приятель в том походе был, когда через Ясени Старый воевода пошел с войском.
– А Жлоб говорит, что это хуторян для того убили, чтобы его припугнуть. Целый хутор для того, чтобы он один все понял. – Рык вытащил из-за голенища нож, подбросил его в руке, поймал за рукоять, снова подбросил.
И отчего-то немудреная его забава показалась Хорьку загадочной и многозначительной. Бросил-поймал, бросил-поймал… Лезвие проскакивает над самой ладонью, если что – порежет: у Рыка нож всегда наточен до бритвенной остроты.
Правильно подхватит нож? Ошибется?
И они сейчас должны понять – браться за это дело, чреватое и богатством, и смертью?
– Будем решать? – спросил Полоз у ватаги.
Все переглянулись.
– С этим нужно переспать, – пробормотал Дед, и все облегченно закивали головами.
Да, конечно, переспать, поужинать, обмыть удачу, прибыль отпраздновать…
А потом еще каждый свою долю должен в свой собственный тайник спрятать, чтобы в соблазн не вводить товарищей своих.
– Тогда завтра утром и решим, – проговорил наконец Рык, не поднимая головы. – И еще… Там для вас подарок, девка та, из обоза…
– Да! – выкрикнул Дылда, Рыбья Морда оглушительно свистнул, а Заика хлопнул несколько раз в ладоши, выражая свой восторг.
– На всех? – спросил Дылда.
– Я уже старый, – сказал Дед, глядя в стену перед собой. – Мне такое удовольствие без надобности.
– А я в Камне был, оскомину сбил. Там на постоялом дворе знаете, какие девки? – Враль выставил вперед руки, что должно было всем показать, какие девки на постоялом дворе и что эта замухрышка из обоза ему совсем не нужна.
– И без нас, – сказал Рык за себя и Полоза.
Полоз молча кивнул.
– А у тебя, Хорек, этой ночью… – начал, потирая руки, Дылда, но Кривой кашлянул, и Дылда с тревогой глянул на него. – Ты чего? Я ж понимаю – первый раз, он первым пойдет. По обычаю. И убил первый раз, и на мягком попрыгал первый раз – и все за один день. Мне так не везло.
Сообразив, наконец, о чем разговор, Хорек обмер, в лицо словно кто-то жаром сыпанул, ладони вспотели.
Хорек испуганно глянул на Рыка – тот нахмурился и отвернулся. На Деда, но тот махнул рукой и потянулся ложкой к котлу.
– Совсем одурели? – Кривой встал со своего места и, положив ладонь на рукоять кинжала, подошел к Дылде. – Может, еще мне предложишь девкой артельно попользоваться?
– А чего? – Дылда тоже вскочил. – Обычаи про то говорят, сам знаешь. Все поровну, по-братски. И добычу, и бабу, и смерть – поровну. А Хорек – мужиком стал. Сам знаешь, первого убил – полные права имеешь на все с этого дня. А девку с того обоза взяли. Так что, все по обычаям…
Кривой посмотрел на Дылду снизу вверх, верхняя губа у него сморщилась, будто шрам, тянущийся к ней ото лба через отсутствующий глаз, дернулся как веревочка, превращая и без того неприятную улыбку Кривого в звериный оскал.
– Я… – сказал Хорек, набрал воздуха в грудь, но дым от костра попал в горло, и Хорек закашлялся.
Потекли слезы.
Сейчас над ним начнут смеяться, решил Хорек. Назовут сопляком, мальчишкой, и он, как взрослый, должен будет подойти к обидчику и попытаться его убить. Или вызвать на поединок, а это верная смерть…