Когда микропроцессия приблизилась, вторая надзирательница с похабной усмешкой подмигнула номеру четыреста девяносто восемь и захлопнула за ней дверь камеры, оставив ее наедине с подругой.
— Милая! — глаза заключенной наполнились слезами.
Подруга взяла поднос, поставила его на стол и бесстрастно произнесла:
— Ради бога, не распускай нюни. Или тебе хочется устроить цирк для этих двух клуш в коридоре?
Заключенная рухнула на узкую койку и разрыдалась.
— О, Джилли! — всхлипывала она. — Я буду так скучать по тебе!
— Я тоже, — ответила Джилли, — но не стану притворяться, делая вид, что мне неохота оказаться на свободе… Даже ради тебя, Олив, я не стану притворяться. Ты же знаешь, меня там ждут всякие дела… и люди, с которыми надо повидаться. А главное, мне не терпится повидаться с одной особой, — тут глаза Джилли странно блеснули. — Я так мечтала увидеть ее все эти годы!.. Уверяю тебя, она вряд ли обрадуется нашей встрече. А уж я-то с ней разберусь!
Джилли — старалась говорить тихо, но надзирательницы в коридоре все равно слышали ее свистящий самоуверенный шепот.
«Она даже шипит как змея, — с отвращением подумала Хьюджес. — И как могла Оливия в нее влюбиться?»
Оливия отчаянно пыталась взять себя в руки.
— Я не хочу тебя терять, Джилли, — с трудом вымолвила она. — Куда ты уедешь? Чем займешься?
— О, понятия не имею! — беспечно воскликнула Джилли. — Австралия большая… пойду на все четыре стороны!
— Вот этого-то я и боюсь! — Горе Оливии всколыхнулось с новой силой, и она, сотрясаясь от рыданий, упала ничком на койку.
Джилли смерила ее холодным взглядом, но потом все же подошла и потрепала по волосам.
— Не реви, Олив, — сказала она скорее угрожающе, чем ласково. — Ты же не хочешь испортить нашу последнюю встречу, правда?
Она взяла в ладони лицо Оливии и поцеловала подругу.
— О, — прошептала Оливия. — У тебя такие нежные губы…
Джилли обняла девушку и подарила ей еще один поцелуй. Затем начала ритмично поглаживать ее грудь, чувствуя, как соски под ее пальцами постепенно твердеют. Оливия впала в забытье и повиновалась каждому движению Джилли. А та по опыту знала, как ублажить подругу. Уложив Оливию на спину, она погладила ее бедра и, наклонившись вперед, принялась бороться с пуговицами на жестком тюремном халате. Наконец пуговицы были расстегнуты, грубая ткань распахнута, и обнажилось нежное тело. Джилли обеими руками вытащила груди Оливии из бюстгальтера. Они были белоснежными, полными; голубые жилки прочерчивали их, образуя изящный ажурный узор. С этой ослепительной белизной резко контрастировали выпуклые темные соски. Джилли на секунду замерла, любуясь полуобнаженной женщиной, которая постанывала от наслаждения, раскинувшись на кровати. Наглядевшись, Джилли решительно потянулась к груди Оливии и ласкала ее до тех пор, пока та не начала выгибаться дугой и сладострастно извиваться. Однако сама Джилли не поддалась разгоравшемуся желанию.
«Успеется, — подумала она. — Причем без свидетелей, а то ведь эти две клячи торчат в коридоре и подслушивают…»
Вспомнив о надзирательницах, Джилли вдруг захотела как можно скорее отделаться от Оливии. Она быстро улеглась рядом с ней на узкую койку, просунула руку между ее ногами, и через несколько секунд все было кончено.
Едва крики Оливии стихли, надзирательницы вошли в камеру.
— О'кэй, хватит с вас, птички, — игриво сказала вторая надзирательница. — Я провожу Оливию, а ты, Хьюджес, пригляди за номером четыреста девяносто восемь, ладно?
Одурманенная любовью, Оливия послушно поднялась с койки и побрела за надзирательницей к дверям словно наркоманка. Однако у порога пришла в себя и, неожиданно вырвавшись, кинулась обратно в камеру.
— Джилли! — раздался жалобный, молящий крик.