А Даша, знай, наращивала скорость.
— Что там? — Я напрягся.
— Не бойсь, не бойсь!
Прямо на пути (проезжали Осиновку) вырос громадный битый стол. Как слон... И сразу под колесами два выброшенных стула. Даша так рванула руль, что я приложился виском.
— Держись, дед — если сел!
— Мать твою!
Она засмеялась:
— А тебя дрючили в зад?
Я даже крякнул:
— Бог миловал.
Она еще заливистее. Ну смех разбирает:
— Разок-другой?.. Неужели не дрючили, дед?
— Нет.
— Везучий ты.
Это чтобы сбить мужика с колеи. Ну и для понта. Кр-рутая. (Я, мол, все про вас, в брюках, знаю.)
— Значит, ничего занятного с тобой не было — а, дед?.. Или лучше тебя называть Петр Петрович?
— Как угодно.
— Ты, дед, конечно, мудак... Почему?.. Да это же видно сразу. Но хоть какой-то завлекательный опыт у тебя есть?
Просто болтает. Я особо и не слушал. Я стар. Это для нее всякие словечки горячи, ещеобжигают .
— Объясни почему?.. И с вином тебя любят, и с цветами. И даже (что реже!) с заботливым умным словом. И нежничают... И подарки... А на самом деле они к твоему заду подбираются... Чаще всего — к заду.
— Ты уверена?
— Конечно.
— Гомики?
— Брось, дед. Не прикидывайся... Это всё здоровые и крепкие ребята. Спортивные! Красивые даже... А я так думаю, дед, что им все эти дела — как вершина горы. Самоутвердиться за твой счет. Только бы на гору влезть — для отметки. Отметиться!.. Ты понимаешь, о чем речь?
— Не. Я отсталый.
— Ну да, я слышала: у тебя всё только лунная ночь... Луна, луна!..
При этом Даша все прибавляла по колдобам. Тряска меня доставала куда больше, чем ее треп. Желудок взмывал вверх. И урчал... Я тихо молил — скорей бы шоссе.
— А зачем в постели луна, дед?
Я не ответил. Она засмеялась:
— Де-еед! Зачем?.. Зачем луна, спрашиваю.
— С луной легче.
— Почему?
— Не знаю... Я отсталый. Я, Даша, дремучий. Я где-то на уровне дедушки Фрейда.
— Это как?
Она чуть тормознула. И переспросила:
— При чем здесь Фрейд?
— Ну-у, это... Это — чтоб лунный свет... Чтобы постель. И чтобы все красиво. — Я вдруг засмеялся. — Это чтобы в постели ты не показалась мне моей дочкой.
— Дочкой?
— Ну да.
— Только и всего!.. Фи! Над твоим Фрейдом скоро будут смеяться.
— Почему?
— Груб... В новом веке над ним будут потешаться. Как мы потешаемся, когда лечат кровопусканием.
Какие мы умные!..
— Держись крепче, дед.
Конечно, я мог ощетиниться. Так запросто, меня мудаком... Болтунья! Но с другой стороны...
— Держись крепче, я сказала!
Но с другой стороны, кем я вижусь ей после той лунной ночной атаки?
— Как теперь, дед, дорога — нормалёк?
С таким трудом мы (мое поколение) пробились в свободу языка. С таким скрежетом!.. С таким запозданием... А ей —нормалёк . А ей — всё задаром...да она же наследует нам! — вдруг дошло до меня.
Но на колдобах ей было бы лучше не газовать.
— Ах, ах. Значит, и в зад не дрючили... Как же так?.. Жизнь уже прожил!.. Не обижайся, дед. Я всех спрашиваю.
— Бывает.
— Что «бывает»?
— Бывает, что женщинавсех об этом начинает спрашивать.
До нее дошло.
— Что ты имеешь в виду, дед?
— Да ладно... Женщинам это прощается.
Мелкая месть. Но так получилось.
Я думал, она взорвется. Думал, рассвирепеет. А она обиделась:
— Дед... Я ведь не сказала, что меня дрючат.
— Да ладно.
Она отчеканила:
— Я. НЕ. ПРО. СЕ-БЯ!
— Ладно, ладно.
— Дед! Ты мудак. Я же про... Я про современную женщину... Вчера только в газете читала. «Московский комсомолец»! Всерьез обсуждают... Умные люди спорят!
— Я же сказал:женщинам прощается.
Только теперь она озлилась:
— Дед, а ты мудачок ядовитый.
— Ну что ты.
— А не боишься, что я тебя выгоню на хер из машины?
В каких-то ста метрах от шоссе опять заминка — объезд из-за ремонта.