Ни тебе караула, будь он проклят, ни тебе раскрошенных скал, ни тебе хаки -- ты сам себе хозяин, глазей со своей девчонкой на то, как Общество спасания вылавливает утопленников из Серпентайна по воскресным дням. И все-то я оставил, чтобы служить Вдове за морем, а тут и баб нет, я выпивки путевой нет, и смотреть не на что, делать нечего, говорить не о чем, чувствовать нечего и думать не о чем. Господь с тобой, Стэнли Ортерис, ты глупей всех дураков в полку, считая и Малвени! Вдова сидит себе дома в золотой короне, а ты торчишь тут, Стэнли Ортерис, собственность Вдовы, отпетый болван!
Он повысил к концу голос и завершил монолог шестиэтажной англо-туземной бранью. Малвени промолчал, но бросил на меня взгляд, словно призывая внести покой во взбудораженную душу Ортериса.
Я вспомнил, как однажды на моих глазах в Равалпинди человека, допившегося до белой горячки, отрезвили, подняв его на смех. В некоторых полках поймут, что я имею в виду. Я подумал, не удастся ли и нам таким же способом отрезвить Ортериса, хотя он и был совершенно трезв. Поэтому я сказал:
-- Какая польза ворчать и бранить Вдову?
-- Не думал я ее бранить!--отозвался Ортерис. -- Упаси бог, чтобы я сказал про нее что плохое, -- никогда, если б даже мог сию минуту дать деру.
Я воспользовался удобным моментом.
-- Какой толк зря болтать языком? Ну, скажите честно -- удрали бы вы прямо сейчас, представься вам случай?
-- Ого, еще как! -- выпалил Ортерис, вскакивая как ужаленный.
Малвени тоже вскочил.
-- Что это вы задумали?
-- Помочь Ортерису добраться до Бомбея или до Карачи, куда он пожелает. А вы доложите, что он ускользнул от вас до завтрака, оставив ружье на берегу.
-- Мне придется это доложить? -- с расстановкой произнес Малвени.-Ладно. Раз уж Ортериса не отговорить, а вы, сэр, друг ему и мне, держите его сторону, то я, Теренс Малвени, клянусь доложить, как вы велите, а я своих клятв не нарушаю. Но так и знай,-- он подступил к Ортерису и потряс перед его носом охотничьим ружьем, -- попадешься мне еще на дороге -- готовь кулаки!
-- Будь что будет! -- проговорил Ортерис. -- Отошнела собачья жизнь. Помогите, сэр. Не дурачьте меня. Дайте мне удрать!
-- Раздевайтесь! -- приказал я. -- Поменяемся одеждой, тогда я скажу, что делать дальше.
Я надеялся, что нелепость моего предложения образумит Ортериса, но он скинул сапоги и мундир едва ли не быстрей, чем я расстегнул ворот рубашки. Малвени схватил меня за руку.
-- Он в припадке, сэр, припадок-то еще не прошел. Клянусь честью и душой, нас с вами еще притянут за соучастие в дезертирстве. Подумайте, сэр, двадцать восемь дней нам дадут или пятьдесят шесть, все равно позор -черный позор для него и для меня!
Я никогда не видел Малвени таким взволнованным.
Ортерис, однако, не терял спокойствия; едва мы успели поменяться одеждой и я преобразился в рядового линейного полка, как он отрывисто сказал:
-- Так! Продолжайте! Что дальше? Давайте начистоту: что мне делать, чтоб спастись из здешней преисподней?
Я сказал ему, что если он подождет два-три часа у реки, я съезжу верхом в пост и привезу сотню рупий. С этими деньгами он дойдет до ближайшей маленькой станции миль за пять отсюда и там возьмет билет первого класса до Карачи. Зная, что на охоту он ушел без денег, из полка не сразу телеграфируют в приморские порты, а сперва поищут его по туземным деревушкам вдоль реки. А там никому в голову не придет искать дезертира в вагоне первого класса. В Карачи он купит белую пару и постарается сесть на торговый пароход.
Здесь он меня прервал. Ему бы только добраться до Карачи, а дальше он справится сам. Я велел ему дожидаться, не сходя с места, пока стемнеет настолько, что я смогу съездить в поселок, не привлекая внимания моим костюмом. Надо сказать, что господь в своей премудрости вложил в грудь британского солдата, зачастую неотесанного скота, детски доверчивое сердце, чтобы он верил своим офицерам и шел за ними в огонь и воду.