Я ехал к Дарье.
В конце концов, почему я решил, что меня собираются убить? Возможно, меня просто хотели напугать.
Под пятки уносился асфальт. На шоссе было свободно, даже чересчур. Далеко впереди маячила гузка какой-то легковушки, и дважды мой «рейс-марлин» обгонял семейные трейлеры для дальних перевозок — из тех монстров, в которые при большом желании можно впихнуть целиком квартиру вместе со стенами. Уезжают люди из Москвы, уезжают. И правильно, конечно, делают. Из пятнадцати миллионов к нынешнему лету осталось едва четыре — людей я имею в виду, включая сюда и дубоцефалов. Адаптантов, понятно, никто не считал.
Справа от шоссе торчала шеренга стандартных жилых сорокаэтажек, похожая на челюсть с зубами через один, и меня замутило, когда я машинально попытался сообразить, сколько же здесь может жить дубоцефалов; слева как раз проносило мимо вагоноремонтный завод имени Ростроповича. Тут над ухом оглушительно взвякнул сигнал и одновременно виолончельным секстетом завопили тормоза. Очень мило. Я выругался от души и вслух. Знаем мы эти штуки. Когда в Единой Дорожной вдруг ни с того ни с сего возникает сбой, машина сама должна погасить скорость и припарковаться. Тут ей лучше не мешать. Она ни в коем случае не врежется в ограждение или другую машину; она ни за что не собьет пешехода; она даже не раздавит любимую болонку того пешехода, поскольку имеет распознаватель зрительных образов с обширнейшим регистром памяти, и болонка, не говоря уже о доге, в этот регистр входит. Туда, как я неоднократно имел случай убедиться, входит великое множество всяких предметов, подчас самых неожиданных.
Кроме, как выяснилось, сугроба.
В примитивные мозги частного автомобиля не укладываются подобные случаи, и мысли у этих мозгов, если только они мысли, а не что-то другое, нисколько не лучше, чем у махрового толстолобика, — самодовольным всезнайством с боков сплюснутые, здравым смыслом сверху припечатанные. Если трасса не отапливается, она должна расчищаться, и все тут. И никаких сугробов. Их и не бывает, поскольку трассы действительно расчищаются. А если сугроб все же есть, значит, это или ошибка снегоеда-автомата, или… Или, вернее, это работа уличной стаи.
Вот только этого мне сейчас не хватало.
Минут пять я пытался выбраться задним ходом, нервно облизываясь и оглядываясь по сторонам. Мой сарай на колесах, раскидав половину сугроба, не желал расставаться со второй половиной. Ему было там хорошо. Мне — нет. Стая адаптантов могла свалиться мне на голову в любую минуту. Умом я уже понимал, что если на меня не кинулись сразу, значит, их здесь просто нет и все это не более чем дурацкая случайность, — но то умом, а этажом ниже, на уровне павловских рефлексов, царила во всей своей первобытности классическая паника. Между прочим, существуют очень действенные форсированные способы добыть человека из запертой машины, и самый простой из них — канистра с метанолом и спичка. Адаптанты любят яркое.
Но пока все вокруг выглядело очень обыкновенно, и мимо подъезда ближайшей сорокаэтажки даже проковылял какой-то очень обыкновенный старый дед в очень обыкновенном мышином пальто и побрел куда-то тоже очень обыкновенно — поминутно озираясь. Движение на шоссе восстановилось. Изредка мимо меня, никак не реагируя на мои сигналы, проскакивали шустрые «корсаки», солидно катились трехдвигательные «эребус-экспрессы» — сразу видно, что на ручном управлении, — а один раз совсем рядом, урча и содрогаясь от невостребованной мощи, проплыл слоноподобный карьерный самосвал из тех, на которых тщатся вывезти снег, и сверху на меня глянуло равнодушное лицо водителя. Никто не рискнул остановиться, и я очень их понимал. Но теперь мне мечталось насовать им всем в морду.
А сам бы ты остановился в такой ситуации? Вместо ответа я стиснул зубы и еще раз попытался выбраться. Н-да… Вопрос. Вне города — да, безусловно. А вот в городе…
Так чего же ты, спрашивается, сигналил?
Я подпрыгнул на сиденье, когда с правой стороны неожиданно раздался стук в дверцу. Слава богу, это оказался тот самый обыкновенный дед. Морщины на нем тоже были обыкновенные — на лице и на мышином пальто, только разной глубины. Пожалуй, на лице глубже. Кожа была ему велика. Я рискнул убрать правый щит и опустил стекло.
— Ну?
— Вам помочь? — Либо дед отморозил челюсть, либо изъяснялся с акцентом.
— ?..
— Вы в затруднении.
Помочь? Хорошее дело. Если бы со старикашки и впрямь в соответствии с фольклором сыпался песок, я бы его использовал. Но песок с него не сыпался. Вытолкнуть машину вручную нам тоже никак не светило. Тут нужно человек пять.
— Ничего, обойдусь.
— Вам лучше повернуть колеса, — он показал рукой, как это делается. — Мне кажется, тогда у вас получится…
Я был готов изо всех сил лупить себя по лбу. Забыл! Совсем забыл, дичью стал. Нервной дичью, пугливой. Я развернул все шесть колес ортогонально продольной оси, включил эксцентрики, и мой «марлин» боком выполз на трассу. Этот крабий ход — он и называется «краб» — специально придуман для парковки в таких местах, где не развернется и велосипед, а я вот напрочь выбросил его из головы и не использовал черт знает с каких пор — наверно, с тех самых Ревущих Пятидесятых, когда автомобилей в мегаполисе было больше раз в пять, если только не в десять. И времечко же было! — тогда словечко «адаптант» только-только начало входить в общеупотребительный жаргон, что очень не нравилось Комиссии по правам, а кое-какие умники еще находили удовольствие по инерции острить, что человек-де в городе не человек, а не более чем брелок к ключу зажигания. Старо, ребята! Теперь у венца творения иной статус. Теперь венец творения, сидящий в в машине, не брелок, а начинка. Иногда — лакомая. А Единая Дорожная сбоит, сволочь, специально способствуя тому, чтобы эта начинка была еще и доступной.
Кстати, судя по отсутствию сигнала, система все еще не работала.
— Спасибо! — Я высунулся в окошко. — Огромное вам спасибо. Э-э… Может быть, подвезти?
— Да, — дед закивал, явно обрадовавшись. — Да, с большим удовольствием. Я вам признателен.
Я мысленно чертыхнулся и распахнул дверцу. Никто ведь за язык не тянул, сам виноват. Старикан суетливо и как-то очень неловко протиснулся в машину, подобрал пальто и угнездился рядом со мной. Я проследил, чтобы его не прищемило защитным листом.
— Пристегнитесь.
— О? Ах, да, сейчас… Где же это есть?.. Вот так? Теперь корректно?
Странный у него акцент.
— Бойль, — сказал он.
— Что?
— Святослав Меррилл Бойль. Э-э… Святослав Теодорович. Бойль. Я представляюсь.
— Ясно, — по-идиотски сказал я. — А где Мариотт?
Старикан заморгал сильно прореженными ресницами.
— Простите, я как-то не совсем…
— Ничего, — сказал я. — Это я шучу. Очень приятно.
— Приятно шутить?
Я отмолчался. Трудно разговаривать с бестолковыми. Мы проскочили под линией надземки и свернули влево. Тут было людно. Со стороны Тувинской двигалось, сворачивая на Золотарную, какое-то христианское шествие и качались мерзлые хоругви, а слева на пространстве от Междурядной до Новорожонной толклись сразу две толпы. В первой выл проповедник, время от времени вздевая длани туда, где по его понятиям пряталось за облачными слоями светило, и, подвывая в унисон, в облаках выдыхаемого пара качались в трансе язычники. Это теперь модно. Рядом бурлил митинг Лиги Перемен, собирающейся, как следовало из транспарантов, принудить правительство к установлению для всех без исключения жителей Земли Всеобщей Территориально-Климатической Справедливости путем уменьшения угла наклона оси вращения планеты к эклиптике. Чувствовался общий боевой настрой, и абсолютное преобладание дубоцефалов в обеих толпах бросалось в глаза без всякой оптики. В переулке, скромно приткнувшись к обочине, пребывали: малый полицейский броневик на воздушной подушке и с вертящимся многоствольным газометом на крыше, полицейский же фургон с решетками и двухэтажный автобус скорой помощи — ждали начала драки. Может быть, полиции сегодня удастся взять одного-двух адаптантов — и то хлеб. Наше счастье, что далеко не все адаптанты успели объединиться в стаи.
Если бы все — тогда…
— Что они делают? — спросил Бойль. Он крутил головой так, будто впервые это видел. Интересного типа я к себе посадил.
— Вон те? Молятся Яриле, или кто там за это ответственный, чтобы Солнце грело пожарче. Им недостаточно.
— А вам? — немедленно спросил он.
— Мне тоже…
— Тогда почему же вы не молитесь?
Кажется, этот дед поставил себе задачей надоесть мне как можно быстрее.
— Вас куда подбросить? — спросил я.
— Подбросить? — Он заморгал и посмотрел вверх. — Зачем?
— Подбросить — в смысле подвезти. Это идиома.
— А, да-да. Куда-нибудь. Где можно жить.
Час от часу не легче.
— Я ищу, где можно жить, — уточнил он. — Отель или квартиру. Все равно.