делала это совершенно беззвучно, явно не желая демонстрировать мне свою
слабость. Наконец она отстранилась, как-то даже слишком резко, и снова
посмотрела на меня, похоже, жалея, что поддалась минутному порыву. Ее
глаза вновь были совершенно сухими — я бы даже подумал, что мне
показалось, если бы слезы не оставили предательские следы на грязном
лице.
— И все эти годы ты так и живешь здесь? — я даже не спрашивал, а
скорее констатировал очевидное.
— Да.
— Ты не думала перебраться к какой-нибудь родне?
— Никого не осталось. Я — последняя в роду.
— И тебе никто не помогает? Как же ты смогла прокормиться?
— Лес прокормит человека, который его понимает, — улыбнулась она. -
Еще до того, как все это случилось, мама отпускала меня с нашими
служанками по грибы и ягоды, так что я знала, какие можно есть. А отец
даже брал на охоту, хотя мама и ворчала, что это занятие не для девочки.
Но стрелять я тогда еще не умела. Я научилась потом, сама, уже после
ЭТОГО. Пожар и грабители уничтожили не все, мне удалось отыскать в замке
этот арбалет и еще кое-что… А Эрик, мой средний брат, научил меня
ставить силки и ловить рыбу в озере. Он часто играл со мной, хотя он был
мальчишка и на пять лет старше. Он вовсе не был таким задавакой, как
Филипп, старший…
— А твоя одежда? У тебя есть что-нибудь, кроме того, что на тебе
сейчас? — "если это вообще можно назвать одеждой", добавил я мысленно.
— Почти все сгорело. Уцелели платье и туфли, которые были на мне в
тот день… но я же из них давно выросла.
В самом деле. Я как-то не подумал об этом детском свойстве.
— И что же ты, круглый год так и ходишь босиком? И зимой?
— Ну, зимы в наших краях теплые, — беспечно ответила она. — В
прошлом году снег всего два раза выпадал, и почти сразу таял. Вообще-то,
есть еще старые отцовские сапоги, но они мне слишком велики. Даже если
тряпок внутрь напихать — идешь, как в колодках… Я их только зимой на
рыбалку надеваю, потому что там на одном месте подолгу стоять надо, и
впрямь замерзнешь. А ходить и бегать лучше уж босиком. Когда привыкнешь,
то почти и не холодно. Вот без теплой одежды зимой куда хуже. Но у меня
есть волчья шкура. Я в первую же зиму сама волка застрелила -
похвасталась она. — Шубу, правда, сшить не получилось. Шить я не умею.
Мама пыталась научить, но мне терпения не хватило. Слишком уж скучное
занятие.
Да, думал я, это был обычный быт провинциальной дворянской семьи.
Где хозяйка коротает время рукоделием и не брезгует сама похлопотать на
кухне, господские дети запросто ходят по грибы вместе со слугами, а дары
леса составляют существенную часть меню. И все считают в своей глуши,
что потрясения и беды большого мира никогда до них не доберутся…
Однако, что же мне теперь с ней делать? Ясно же, что нельзя просто
оставить девчонку здесь вести и дальше жизнь дикарки. Но ведь и отвезти
ее некуда! Если бы хоть какая-то родня… До войны, кажется, было
какое-то ведомство, занимавшееся сиротами благородного происхождения, но
теперь до этого едва ли кому есть дело. С другой стороны, а почему до
этого должно быть дело мне? Конечно, мне ее жалко, но эмоции — плохой
советчик. Разве мне нужны лишние проблемы? В конце концов, война Льва и
Грифона оставила и еще оставит сиротами множество детей. А я, если бы
пару дней назад свернул не на правую, а на левую дорогу, вообще не узнал
бы о ее существовании…
Но, пока я думал, что мне делать с ней, она уже решила, что ей
делать со мной.
— Так вот, о твоей службе, — напомнила она.
Ах, да. Она же меня "нанимает".
— Дело в том, что мне нужна помощь.
Не сомневаюсь.
— Мне надо убить одного человека, — продолжила она таким же ровным
тоном, как если бы сказала "мне надо съездить в соседнюю деревню". -
Точнее, не обязательно одного. Но одного — обязательно.
Ну что ж, и это я вполне мог понять. Как видно, она разглядела
того, кто убил ее родных. Или, скорее, того, кто командовал убийцами. Я
ничуть не осуждал ее за желание отомстить, вот только обратилась она не
по адресу…
— Ты знаешь его имя? — спросил я без энтузиазма.
— Карл, герцог Лангедарг.
Я присвистнул.
— Глава партии Грифона! А у тебя губа не дура, девочка!
— Нет смысла тратить время и силы на сведение счетов с
исполнителями, — совсем по-взрослому пояснила она. — Я буду рада, если
они тоже умрут. Но главной кары заслуживает не меч, нанесший удар, а
рука, что его направляла.
Я подумал, что в той, прошлой жизни Эвелина, должно быть, много
читала — иначе откуда в ее лексиконе подобные фразы? Хотя в таких глухих
поместьях редко встретишь даже скромную библиотеку — все же книги стоят
дорого… Но, может быть, ее отец был исключением на фоне прочих
провинциальных баронов, интересующихся только охотой. И наверняка все
книги тоже сгорели в огне. Тупые скоты, учинившие здесь резню, были
слишком невежественны, чтобы оценить хотя бы их материальную ценность -
я не сомневался в этом. Я не видел, что происходило здесь, но я хорошо
знаю, что представляют из себя двуногие скоты.
— Это логично, — согласился я вслух, — но, видишь ли,
Эвелина-Катерина-Маргарита…
— Маргерита-Катарина!
— Да, конечно. Кстати, у тебя ведь есть короткое имя? Как тебя
лучше называть?
— Ты дворянин?
— Нет, — честно ответил я.
— В таком случае, — она вновь напустила на себя надменный вид, — ты
должен называть меня "госпожа баронесса". И, кстати, обращаться ко мне
на "вы".
Я вновь не мог не улыбнуться контрасту между ее нынешним обликом и
звучным титулом. Хотя формально она была права. Но я никогда не был
поборником этикета.
— Видишь ли, я уже сказал, что у меня нет и не будет сеньора.
Обычно я не обращаюсь на "вы" к собеседнику, который ко мне обращается
на "ты", избегаю лишних слов и между условностями и удобством выбираю
удобство. А произносить "госпожа баронесса Хогерт-Кайдерштайн" всякий
раз, как мне понадобится к тебе обратиться, не слишком удобно. Особенно
если мы попадем в ситуацию, когда дорога каждая секунда. Так что, если
ты заинтересована в продолжении нашего знакомства — предложи более
лаконичный вариант. Меня, в свою очередь, можешь называть "Дольф". Это
мое имя, и, как видишь, оно очень короткое.
Госпожа баронесса обиженно надула губки, но по кратком размышлении,
очевидно, признала мою правоту.
— Можешь звать меня просто "Эвелина". А если еще короче, то мама
называла меня "Эвьет", — неохотно поведала она.
— Хорошо. Эвьет. Это подойдет. Так вот что я хотел тебе сказать:
убить Карла Лангедарга — это, наверное, неплохая идея, но для того,
чтобы это сделать, придется записываться в очень длинную очередь. В
смысле, что есть много желающих…
— Не думай, что, если мне двенадцать лет, то я ничего не понимаю! -
сердито перебила меня Эвьет. — Разумеется, его хотят убить очень многие.
И разумеется, он это хорошо знает и заботится о своей охране. Но он и
его охрана боятся только взрослых мужчин. Ну, может быть, и взрослых
женщин тоже. Но он не ждет, что смерть придет к нему в образе маленькой
девочки.
— Так вот оно что! — изумился я. — Значит, ты хочешь сама… Я
думал, ты предлагаешь сделать это мне…
— А ты бы взялся?
— Нет, — честно ответил я. Хотя, вероятно, из всех потенциальных
убийц у меня было бы больше всего шансов. Но лишь в том случае, если я
нарушу слово, данное человеку, которого я уважал больше, чем кого бы то
ни было на этой земле.
— Я так и думала, — спокойно кивнула она.
— Почему? — заинтересовался я.
— Иначе ты бы уже занялся этим, не дожидаясь встречи со мной, -
пожала плечами она. — Сам говоришь — заказчиков хоть отбавляй.
Что ж, в уме ей не откажешь. Хотя задуманное ею предприятие все
равно было чистым безумием.
— Мне нужно, чтобы ты научил меня, — продолжала она. — Пока я умею
только хорошо стрелять из арбалета. Еще я хорошо читаю следы. Но этого
недостаточно.
— Почему ты думаешь, что я могу научить тебя подобным вещам? Я уже
сказал — я не воин.
— Можешь называть себя, как тебе заблагорассудится. Но ты
путешествуешь один в такие времена, как сейчас. И ты до сих пор жив. Это
что-нибудь да значит.
Вновь она продемонстрировала свое владение логикой. Правда, она
была права и заблуждалась одновременно. Но последнее не было ее виной -
она просто не могла знать. Никто не мог. Во всяком случае, никто из