— Нет! Я вам не верю! Вы сказали только, чтобы мне отомстить!
— Отомстить? Я могла бы это сделать давным-давно! В Монтаржи, когда вы стонали от боли, лежа в постели, де Ларошфуко предложил мне свои услуги именно в целях мести. Как будто я из тех женщин, которые пользуются чужими объедками!
С умоляющим видом де Немур приблизился к Изабель с очевидным желанием заключить ее в объятия.
— Не будем играть, сердце мое! Это недостойно ни вас, ни меня!
Она отстранилась, не желая, чтобы он ее коснулся, и приподняла кружева, обнажив нежное плечо.
— Этого знака вам будет достаточно, чтобы убедиться. Когти льва оставили на мне свои следы!
Немур вскрикнул, из глаз его брызнули слезы, и он бегом выбежал из комнаты…
Глава II Пушки Бастилии
Перед сном Изабель приняла теплую ванну, которая помогла ей успокоиться. Но спала она все-таки плохо, часто просыпалась, взволнованная неожиданным поворотом событий. Еще накануне утром она была окружена привычной пустотой, и вдруг ее сердечная жизнь бурно закипела, что привело ее в смущение. Завоевание героя, которого она полюбила еще девочкой, наполняло ее сердце радостью, хотя и не безоблачной. При этом она не могла не сознаться, что измена де Немура, попавшего в сети ее ненавистницы, причинила ей боль. Амадей был очаровательным человеком, чудесным любовником, чего нельзя было сказать о де Конде, грубом, излишне торопливом… Словом, хотя она сама прогнала де Немура, она горевала, узнав, что он утешился, отдав предпочтение главной ее врагине…
Оказавшись в положении буриданова осла, томимого голодом и жаждой и вынужденного выбирать между охапкой сена и ведром воды, Изабель в отличие от несчастного животного, которое умерло, потому что так и не сумело сделать выбор, на рассвете сделала выбор. С де Немуром она решила сохранить дружбу. Сочла, что совершит благое дело, если отвратит его от постыдного союзничества с испанцами, и таким образом, возможно, спасет и своего брата Франсуа. Не менее благое дело совершит она и для Конде, если поможет ему наладить отношения с двором. Хотя в эту возможность она не очень-то верила.
Ближайшее будущее подвергло ее чаяния и дипломатические ходы жестоким испытаниям.
Де Конде, который возымел намерение стеречь теперь свою возлюбленную, словно молоко на плите, возымел расчудесную мысль — разумеется, с его точки зрения! — попросить наблюдать за ней потихоньку своего друга де Немура, который, очень вовремя вернулся в Париж. Принц не сомневался, что де Немур отныне и навсегда пленен госпожой де Лонгвиль и никогда уже не сможет покинуть богиню, если она снизошла к нему. В самое ближайшее время он попросит герцога оказать ему эту услугу, объяснив, что следить нужно как можно более незаметно.
Уже на следующее утро принц появился у Изабель ранним утром, считая ее теперь чуть ли не своей собственностью. Изабель плохо спала ночью, выглядела не лучшим образом и попросила передать принцу, что заболела, приняла лекарство и просит ее извинить. Однако принц настаивал: он не собирается ее тревожить, но ему необходимо увидеть ее и сказать несколько слов.
Что могло стрястись такого срочного, что Конде примчался в такое время? Зная неистовый нрав Людовика, который может пренебречь любыми запретами и просьбами, Изабель поспешно намазала лицо кремом со свинцовыми белилами, от которого оно смертельно побледнело, слегка подчернила глаза, убрала волосы под кружевной чепчик, накинула рубашку-распашонку и снова улеглась в постель. Агата за это время поставила на столик у изголовья кружку для травяных отваров и флакон с душистой водой. Изабель хорошенько укрылась и отправила Агату за гостем.
Принц ни на секунду не поверил в болезнь Изабель. Как-никак только вчера вечером он видел ее, и она была ослепительна! Очень сурова, но ослепительна, и поэтому, увидев возлюбленную, не мог скрыть своего удивления:
— Как? Так вы в самом деле больны? — Потом спросил с понимающей улыбкой: — Неужели де Немур посмел плохо обойтись с вами?
— Плохо обойтись со мной? Де Немур? Только вы, монсеньор, могли такое заподозрить. И с какой стати, скажите на милость!
— Полно! Не гневайтесь! Простите за неловкое слово. Тем более что я пришел попросить у вас помощи.
— Помощи? В чем? Я не говорю по-испански!
— Вы невыносимы! Судя по вашему виду, вы всерьез больны, и у вас не должно быть сил на насмешки!
Изабель не могла не улыбнуться, она приподнялась, взбила подушки, оперлась на них и заявила:
— Я вся слух и целиком к вашим услугам!
Принц поделился опасениями, какие мучают его после холодного приема в Сен-Жермене.
— Я не чувствую себя в безопасности у себя в особняке Конде, мечусь, не знаю, какому святому молиться, и крайне нуждаюсь в добром совете!
— Уверена, в чем в чем, а в советчиках у вас нет недостатка.
— Согласен, но их слишком много, и они так разноречивы… А я не в силах предпочесть советы одних и не выслушивать других[5].
— Если вы надумали переселиться ко мне, то скажу сразу: это очень неудачная мысль.
— Нет. Я только хотел, чтобы мои друзья собирались у вас в доме и вы взяли на себя роль арбитра. Вы никогда не теряете головы… Во всяком случае, как я успел убедиться, — прибавил он с тенью улыбки. — И лучшее тому доказательство — ваше хладнокровие и изобретательность, благодаря которым вы увезли мою мать из-под носа дю Вульди. Я осмеливаюсь просить вас, надеясь, что вы меня немного любите, помогите мне!
— Я не отказываюсь помочь, но, если вам так неуютно в особняке, почему бы не переехать в Сен-Мор, как вы уже делали?
— В таком случае вам тоже пришлось бы поселиться в Сен-Море. Но разве я когда-нибудь посмею посягнуть на вашу свободу, которой вы так дорожите?! — произнес он с таким благостным выражением лица, что Изабель, несмотря на старания выглядеть больной, не могла удержаться от смеха.
— Не стоит лицемерить, монсеньор. Вы бы никогда не посмели предложить мне там поселиться, потому что знаете, что я откажусь. Но раз уж мы заговорили о переездах, то не скрою от вас, — Изабель, не замедлив, отплатила принцу той же монетой, — что я как раз не собираюсь оставаться в Париже. Стоит такая прекрасная погода, что мне захотелось навестить Мелло и увидеться с моим сыном!
— Вы оставили его там одного?
— Нет, он под присмотром моей матери. Вполне возможно, она даже увезла его в Преси. Она не любит уезжать надолго из своего дома. Однако вернемся к нашему разговору. Если вы хотите собирать здесь своих друзей и советоваться с ними, то я не вижу в подобных сборищах ничего не подобающего. И если вы меня о чем-то спросите, я охотно выскажу свое мнение.
— А может быть, вы мне позволите… Позволите задерживаться у вас?
— Там будет видно. Пока обсудим еще один вопрос. Я ни при каких обстоятельствах не стану принимать у себя госпожу де Лонгвиль, но полагаю, ей отведена ведущая роль в ваших «советах».
— Успокойтесь. Ее нет в Париже. Она сейчас в Гиени вместе с нашим младшим братом де Конти. Бордо стал главным городом, в нем ведутся переговоры с Испанией. В зависимости от того, как пройдут мои переговоры с двором, она и будет действовать.
— Смею надеяться, что она не возьмет на себя смелость подписывать от вашего имени какие-либо договоры?
— Нет! Конечно, нет! Она не посмеет!
— Она? Не посмеет? Или Анна-Женевьева совершенно переменилась, или вы ее плохо знаете! Мы можем почитать себя счастливыми, если в один прекрасный день она не появится здесь во главе испанской армии с трубами и барабанами! Тогда перед вами встанет выбор: заключить сестру в свои объятия или уничтожить выстрелом из мушкета. И я вам не завидую.
— Вы преувеличиваете! Она желает мне только счастья.
— Если ваше счастье служит ее славе! Что касается меня, монсеньор, то слава меня не интересует вовсе. Зато мне не хочется, чтобы победитель при Рокруа вдруг сделался испанцем, а мой брат — последний из славных Монморанси — заплатил бы своей головой за безмерную преданность вам. Но если случится такая беда, имейте в виду, в моем лице вы обретете непримиримого врага.
— А я-то полагал, что вы меня любите! Во всяком случае, так вы говорили!
— И могу повторить еще и еще: моя любовь в ваших руках. Все зависит от вас, монсеньор!
— В таком случае, положитесь на меня, я сделаю все возможное. Можем ли мы начать наши встречи уже с сегодняшнего дня?
— Да, но собираться мы будем как принято, по вечерам. Неурочный час придал бы нашим сборищам характер заговора.
— Но это и есть что-то вроде заговора. Разве нет?
— Да, но не обязательно кричать об этом со всех крыш. Приходите ближе к вечеру, и не все одновременно. Вспомните, как мы собирались когда-то в гостиной госпожи де Рамбуйе. Мы приходили туда, чтобы вместе провести время, послушать новые стихи наших поэтов, насладиться музыкой. Я позабочусь, чтобы музыка была приятной для слуха, ни слишком тихой, ни оглушительно громкой — мягким фоном для нашей беседы.