И все они принялись кланяться.
У Кирилла возникло ощущение нереальности происходящего. На миг показалось, что он спит, что это сон или бред, и невероятная картинка сейчас растает, а он обнаружит себя где-нибудь в горелых руинах.
— Мы исполняем всё, что ты заповедал нам, — сказал низкорослый, когда поклоны закончились.
— Я?
— Это проверка чистоты помыслов и крепости веры, — пояснил Серега.
Собравшиеся в комнате понимающе закивали. Все, кроме Кирилла.
У него возникла мысль: либо очутился меж пациентов сумасшедшего дома, либо сам тронулся умом.
— Так, хватит! — бывший журналист вскинул руку, и низкорослый, открывший рот, так и замер. — Давай, Серега, выпроводи всех. Мне надо побеседовать с тобой с глазу на глаз.
Выгонять никого не пришлось — желание «Сына зари» исполнили быстрее, чем он успел поправить одеяло.
— Где мы? И что тут происходит, черт возьми? — спросил Кирилл, когда они остались вдвоем.
Серега пожал плечами.
— Эти дни ты пророчествовал, не приходя в себя, — объявил он. — Исцелил от болезни Антоху, ну того из пацанов, что пониже. Едва дотронулся до него, как Антоха в себя начал приходить…
Из дальнейшего рассказа Кирилл узнал, что его, лишенного сознания, принесли на Яблоневую улицу, где обосновалась небольшая группа выживших, обработали рану и начали лечить, как полагается. К счастью, в группе нашелся врач, та самая женщина с рыжими волосами. У нее были бинты и что-то из лекарств.
А потом он принялся говорить — поначалу слова, потом фразы, и даже целые небольшие речи.
— Глаз, это, как бы не открывал, метался, стонал, и все такое, — объяснил Серега. — Но я все записал.
— Записал? — удивился Кирилл.
— Конечно. — Бывший десантник гордо кивнул и вытащил из-за пазухи ворох помятых бумажек. — Ты предсказал Федору, это тот, с которым мы встретились, что на него упадет дерево, да так и вышло — веткой по кумполу он получил. Предостерег не ходить в Европу, так мужики в магазин «Евро», что тут неподалеку, сунулись — едва ноги унесли…
Нелепицу, какую порой несет оказавшийся без памяти человек, они приняли за предсказания, и понятно, что кое-что «сбылось» — какие-то общие фразы совпали с тем, что и вправду произошло. «Исцеление» больного мальчишки — тоже совпадение: ему в любом случае стало бы лучше.
— И поэтому они… вы мне кланялись? — спросил Кирилл, борясь с желанием засмеяться.
— Ты — Сын зари, — сказал Серега убежденно. — И достоин почестей.
— А, ну-ну. — Желание засмеяться ушло, на смену явилось нечто похожее на страх. — И все тут в это верят?
— Конечно. — Убежденностью бывшего десантника можно было дробить камни. — Всё записано здесь: и то, что ты раньше говорил, когда мы с тобой шли вдвоем, и всё за эти дни.
— А можно посмотреть?
Кирилл протянул руку и получил тонкую пачку пожелтевших от времени листов, вырванных из школьной тетради и исписанных крупными детскими буквами. На верхнем же под заголовком «Сын зари сказал:» прочитал «семь дней князь мира сего искушал меня деньгами, властью и похотью», и вспомнил, что вроде бы говорил нечто подобное… но ведь в шутку. В шутку!
Дальше шла цитата из «Апокрифа Иоанна» и какой-то бред про «капли Света Вечного».
— Нет, нет… — прошептал Кирилл, переворачивая листок.
Новоявленный «евангелист» Серега Матвеев записал все, что запомнил из их разговоров. Зафиксировал все, что Кирилл нес, находясь в бреду… А нес он вовсе не мудрости. Что-то насчет наказания отступникам, о пользе чистоты телесной, о том, что компьютеры — изобретение адское…
— Ну что, все верно? — спросил Серега. — Если напутал, то я поправлю.
— И зачем это? — Кирилл потряс бумажками.
— Мы это используем. Один читает вслух другим. Предписания исполняем. Непонятно, правда, как молиться, ты молитвам же нас не научил, только говорил, что нужно это делать.
На пятом или шестом листке красовалась запись «обращайтесь к вышней истине каждый день, непременно вечером думайте о ней, всякое утро вспоминайте и во тьме ночной мечтайте о ней».
— Но это же ерунда, — покачал головой Кирилл. — Я сам не понимаю, что имел в виду!
— Знаю, ты меня испытываешь. — В голосе Сереги не было и тени сомнения в том, что он понимал все единственно верным способом.
На Кирилла накатило желание отшвырнуть проклятые листки, а еще лучше сжечь, чтобы и следа их не осталось! Но следом пришло головокружение. Он поплыл, потерялся, а когда немного пришел в себя, понял, что «евангелие» у него забрали, и что рядом хлопочет пожилая женщина с рыжими волосами.
— Нельзя вам так переживать, — говорила она, глядя на «Сына зари» с неприятной смесью страха и почтения, — пока еще слишком слабы… Сейчас мы вас покормим, и все будет хорошо, рана зарастет…
— Вы тоже верите, что я — пророк? — спросил Кирилл, когда ему принесли миску бульона.
— Я уже и не знаю, во что верить, — горько ответила женщина. — Раньше для меня все было четко и ясно, а то, что случилось, этот сон, продлившийся много десятилетий… Все это разрушило и простоту, и ясность. Как такое можно объяснить, я не понимаю, и готова теперь принять все, что угодно… Кушайте суп, пока не остыл. Если все пройдет нормально, вечером дадим вам мяса.
Кишки Кирилла уже давно кидались на ребра и грызли друг друга, поэтому он не заставил себя упрашивать.
После того, как поел, ощутил себя таким обессиленным, что едва не заснул. Удержался от дремоты только напряжением воли и, несмотря на несмелые возражения рыжей Клавдии Петровны, решил, что пора встать.
«А то отрубишься, — мелькнула мысль, — а из тебя сделают чучело вождя-учителя и выставят в мавзолее».
— Ничего, сам справлюсь, — отмахнулся Кирилл, когда Серега попытался ему помочь. — Бегал же я с этой раной…
— И едва не добегался, — проворчала Клавдия Петровна. Заработала гневный взгляд бывшего десантника.
Врачи были скептиками во времена Христа и Аполлония Тианского, и ничуть не изменились с тех пор.
Кириллу принесли одежду — его собственные шмотки, выстиранные и заштопанные. Проблема возникла лишь с туфлями: повязка мешала нормально наклоняться. Но он и с этим справился.
Он прошел через дверь в другую комнату — с большим столом, коврами, печью во всю стену. Худенькая девушка, та самая, что сидела у его кровати, повернулась — плеснули росчерком ее черные волосы.
Когда же она попыталась поклониться, Кирилл не выдержал.
— Хватит шею гнуть! — рявкнул он. — Я вам не император всероссийский и не Далай-Лама!
Девушка замерла, моргая огромными глазами. Кирилл отметил, что она красива — тонкие черты лица, изящная фигура, разве что слишком уж хрупкая, но это не самый большой недостаток.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Дина, — несмело ответила девушка.
— Вот и хорошо, а меня можно называть просто Кириллом. Понятно?
— Да, — сказала она. И поклонилась.
— О, мой бог! — Кирилл разочарованно махнул рукой и пошел дальше.
Как такое возможно — чтобы разумные люди, взрослые и самостоятельные, поверили в то, что он какой-то там пророк, чуть ли не Спаситель, и принес на землю новую истину? Для этого нужно потрясение — серьезное, глобальное, — вроде того, что испытали все они, проснувшись после невероятно долгого «тихого часа».
Правильно сказала Клавдия Петровна: «готова принять все, что угодно».
Понятное дело, что каждому страшно, хочется обрести почву под ногами, придумать хоть какое-то объяснение тому, что произошло, найти утешение — ведь почти у всех погибли или остались где-то в другой части города друзья и родственники.
Гляди того — станешь искать и то, и другое у первого встречного.
А если этот встречный еще и не совсем обычным окажется?..
Кирилл подумал про «воспоминания», что оказались картинками из будущего, и недовольно поморщился. Все это ерунда, не больше чем случайность, никакого предвидения не существует, если и есть на земле пророки, то они должны быть белобороды, величавы и мудры.
Через очередную дверь он попал в крохотную прихожую, а затем оказался на крыльце. Окинул взглядом просторный двор, ведущие на улицу ворота в заборе. Сейчас они были распахнуты.
Около ворот топтался молодой парень с охотничьим ружьем.
— Это Дима, — пояснил Серега, так и шагавший следом. — Всего-то у нас, рога и копыта, пятнадцать человек. Только многие сейчас на добыче.
Дима, лобастый и кудрявый, повернулся на голоса и, увидев, кто стоит на крыльце, отвесил поясной поклон.
— Твою мать! — звенящим от ярости голосом воскликнул Кирилл. — Отставить это!
Дима поспешно упал на колени, уткнулся лбом в землю.
У Кирилла от злости перехватило дыхание. Всё, что бы он ни говорил, понимали неправильно! Даже рявкни он на этого парня, обложи его по матушке, тот решит, что это великое духовное откровение, и что именно этими словами нужно молиться, дабы тебя услышали на небесах.