Ну вот, Галка, и принц. В камзоле, в рюшах, как любишь.
Свет в переходе лежал пятнами. Каблуки звонко отсчитывали невидимые плитки. В сумраке навстречу плыли фигуры. Ну и дурища же, выговаривала себе Галка, курица безголовая. Поплыла по волне памяти… Хорошо, недалеко. Не в Пицунду. Хорошо, до Ломаной.
А принц-то — ненастоящий!
На выходе из перехода уже покрапывало. Пелена загустела, опустилась ниже. Чувствовалось — разродится ливнем. А может быть и грозой.
Галка свернула за угол дома.
Ну, конечно! Вот она, знакомая остановка, мутнеет пластиком. А дальше темно-синие павильоны, как оцепление крохотной площади. А в стороне и выше по ступенькам — станция метрополитена: купол, стилизованная буковка "М", стеклянные двери.
Темнел асфальт. Раскрывались зонты. Поблескивали крыши проезжающих машин. Галка встала под козырек, жалея, что вчера оставила свой зонт в гримерке.
Подмигивающий принц был виден и отсюда.
Нет, понятно, вздохнула Галка, расвспоминалась — вот и повело. Как на автопилоте. А на той стороне она и не была никогда. Потому и Победителей не узнала. А на автобусе Ломаная сразу вбок уходит, вон тот серо-желтый домик ее прячет…
Грустно. Зато географический кретинизм с повестки снят.
Дождь припустил, застучал над головой. Поплыла, тушуясь, перспектива. Еще Гриша этот! Галка смотрела на мелкие, пузырящиеся лужицы и определялась с финансами. На правах хозяйки Шарыгина наверняка придется кормить, а это как минимум завтраки… И, не дай бог, ужины.
И занять не у кого.
Соседи по лестничной площадке, оставив ей ключи, уехали в отпуск. Жутко интересная, кстати, пара. Обоим по шестьдесят. Он — низенький, худой, словно засушенный, с острым комичным профилем, желтоватыми совиными глазами, какой-то весь неуверенный, поджавшийся и боязливый. И она — на голову его выше, крупная, грудастая, с большими руками, с красноватым, словно обветренным лицом, зычным голосом, энергичная, кипящая вся, бой-баба, баба-танк. И ведь живут душа в душу как-то, ни ссор, ни скандалов.
Принц-принцесса.
Галка была у них три или четыре раза. Все по каким-то праздничным событиям — тридцать два года свадьбе, три годика внуку…
Сын их подвизался управленцем в какой-то нефтегазовой структуре, родителей не забывал, Галку все время угощали какими-то разносолами, помнится, она пробовала даже трюфель, отварной, политый сметанным соусом ком, удивляясь про себя — гриб как гриб, ничего особенного.
— Худая ты, Галинка, как смерть просто, — говорила Тамара Леонидовна, и все подкладывала на ее тарелку — то картошки, то салатику, то мяска.
А Никита Петрович взмахивал на жену руками, пугаясь:
— Что ты, о смерти, что ты!
— Ну, Ни-ика… — тянула Тамара Леонидовна, и они смотрели друг на друга так, что Галка ощущала себя лишней. Любви в глазах было…
И вот — уехали.
Тамара Леонидовна, поймав вчера Галку в дверях, утянула ее к себе, усадила за стол и призналась:
— Галочка, мы едем в Германию. На три недели. Там у меня хорошая знакомая, грех не воспользоваться приглашением. И вообще — Ника всегда хотел заграницу.
Галка почувствовала ее смущение, но так и не смогла определить, из-за чего. Тонкая-тонкая струйка вины.
— Галочка, ты бы присмотрела за Никиными фиалками. Сам он стесняется попросить. Их полить — и все. Пальцем попробуешь, подсохла земля или нет — и чуть-чуть польешь… Денежку я тебе оставлю…
— Не надо! — отчаянно замотала головой Галка. Она почему-то панически боялась таких денег. Легких, пустячных, словно с неба падающих.
— Ну что вы! А еще может приехать мой племянник, двоюродный. Александр. Вы уж тогда, Галочка, ключики ему передайте.
И Тамара Леонидовна вложила Галке в ладонь комплект на колечке — тонкий цилиндрический ключ от нижнего замка, и простой, плоский — от верхнего…
Галка вздохнула. Может, зря от денег отказалась?
Подошедший автобус окатил водой поребрик, остановился; натужно зашипели двери. Семнадцатый. А нужен третий.
Люди торопливо забирались в салон. Капли барабанили по головам, плечам, спинам. Кто-то елозил джинсовым задом, проталкивая вперед застрявших.
— Еще чуть-чуть! Что вы там? Поплотней!
Галка поежилась, в скромной компании оставшихся наблюдая, как автобус тяжело отчаливает, как он, покачиваясь, светит мутным желтым светом из окон, как пропадает за завесой дождя, мигнув огоньками габаритов.
Что ж, ждем третьего.
В вышине посверкивало, погромыхивало. Подумать только, еще час назад и не мыслилось ни о какой грозе. Ах, какое было солнце! Манило! Сверкало! И ушло.
Все тлен и суета сует, так кажется?
Галка поплотней запахнулась в плащик. Пора уже теплей одеваться. Или не пора? Середина сентября все-таки. До зимы — ого-го еще сколько…
Допотопный "Икарус", фыркнув, затормозил чуть в стороне, зашипел створками. Ура, третий!
В тесной группке будущих пассажиров Галка юркнула внутрь. Шелест, скрип прорезиненной ткани, клацанье зонтов. Свободное место.
— Билетики! Покупаем билетики!
По стеклу бежали ручейки, город размывался, кривлялся, куда-то плыл. А ну как всю Комсомолку смоет? Выходишь из автобуса на своей — и никого.
— Билетики.
Женщина-кондуктор встала перед Галкой, протянула руку. На животе у нее висела сумка, из которой, словно змеиные языки, свешивались розовые билетные ленты.
Так, а где у нас мелочь?
Галка повернулась на сиденьи одним боком, затем другим. В узких карманах — телефон, ключи и носовой платок. Странно.
Видимо, что-то сделалось у нее с лицом, потому что кондуктор прищурилась, раздула ноздри и прошла дальше.
— Билетики, билетики! Очень хорошо. Очень.
Звенели монеты, шуршали купюры.
Ой-ей! Галка торопливо расстегнула плащик. Сосед, мальчишка лет десяти, закосил глазом в костюмный вырез. Ах, не до него!
В нагрудном кармашке нашелся проездной на метро. Ага, еще бумажка с телефоном. Непонятно чьим. Лихорадочный обыск по второму и третьему разу дал лишь пуговицу, нащупанную в подкладке. Приехали. То есть, в буквальном смысле.
Галка закусила губу.
А паспорт? Подождите, а паспорт? Она же в паспортный стол…
Кондуктор возвращалась. Поступь ее как поступь Каменного гостя отдавалась в Галке. Тум. Тум. Все кончено. Дрожишь ты, Дон Гуан. Дай руку. Или плату за проезд…
— У вас? Очень хорошо. А у вас?
Оп! Палец вдруг зацепил прореху в плаще.
Ну вот же! И вовсе это не прореха, а внутренний карман. Только глубокий. Галка нырнула кистью. Ага! И ведь как устроились! Пригрелись, что даже и не чувствуется! С беззвучным ликованием она вытащила паспорт и тоненький кошелек. Ура! Едем!
— Ну, девушка, что у вас?
Родинка на щеке. Усталый взгляд.
— Один билет, — улыбаясь, Галка подала кондуктору две десятирублевые бумажки.
— Очень хорошо.
В ладонь легли пять рублей сдачи и розовый клочок змеиной ленты.
Звякнула сумка. Плотная фигура, чуть переваливаясь, удалилась в сторону кабины.
— Кто еще не оплатил? Оплачиваем.
Ошибка вышла, Донна Анна…
"Икарус" покачивался будто корабль. Нудил, шипел дождь. Ш-ш-ш… Под такое ведь и заснуть можно. Пропустишь остановку — и ага.
Галка мотнула головой, отгоняя дремоту.
— Какая там? — спросила она прилипшего к окну мальчишку.
— Кинотеатр "Ударник" проехали.
— Спасибо.
Значит, через две остановки выходить. Галка зевнула, прикрывая рот ладонью. Надо же, совсем темно. Еще и вымокну…
…ПАЗ расшифровывался как Павловский автозавод.
Галка сидела на переднем сиденьи, совсем рядом урчал мотор, впереди козликом скакала дорога — вверх и вниз. Мелькали столбы. Пахло разогретым металлом и яблоками. А в ногах стоял папин чемодан, который надо было придерживать, чтобы он не шлепнулся.
В автобусе ехали в основном старики и старухи (с покупками, из райцентра — по деревням), и Галка, как единственный ребенок в салоне, на все время до дедового Пригожья стала объектом их добродушного любопытства. В конце она, бойкая в общем-то на язычок, даже устала отвечать, что ее зовут Галя, что лет ей пять, а в августе будет шесть, и что едут они к дедушке в отпуск. Так и заснула с подаренной карамелькой во рту. А еще три конфеты стиснула в кулачке — не разожмешь.
Что был за вкус у карамели! Нигде такой больше не найти…
— Можно выйти?
— Что? — вскинулась Галка. — Я выхожу?
— Это я выхожу, — мальчишка-сосед продрался через ее колени.
— А это какая?
Галка пошарила глазами по окнам. В одном было темно. В другом — мокла афишка на дощатом
заборе. Плохие чернила потекли, превращая буквы в жуткие каракули. За лобовым стеклом глыбилось здание.
— Дом детского творчества.
Мальчишка подождал, пока, складываясь, открываясь, не стукнут створки, и выскочил наружу. В темноту, в дождь.