На этот раз я прекрасно видела все происходящее. То есть вполне могла бы видеть, если бы не зажмурилась крепко-накрепко.
– Все, можешь открывать глаза, альпинистка моя, скалолазка моя, – сказала Ирка, принимая меня в объятия.
Я настороженно поморгала: рядом с подругой топтались два рослых парня с хмурыми мордами.
– Кто такие? – с подозрением спросила я.
Эх, меняется, меняется характер: сколько себя помню, я всегда была веселым и общительным персонажем, но еще чуть-чуть – и начну шарахаться от людей, как снежный человек!
– Чип и Дейл, – ответила Ирка, успокаивающе поглаживая меня по плечу. – В смысле, тоже спасатели.
– А где же девочка? – обеспокоенно спросил Чип.
Дейл, задрав голову, смотрел на балкон пятого этажа. Должно быть, ждал спуска ребенка.
– Кто скажет, что это мальчик, пусть первым бросит в меня камень! – вполголоса заявила Ирка, уводя меня в сторону от дома, к припаркованному неподалеку автомобилю.
И мы по-английски, не прощаясь, удалились со сцены.
Вован подошел к дому со стороны гаражей, один из которых со вчерашнего дня стал его летней резиденцией: машины там отродясь не бывало, гараж Вован купил в нагрузку к двухкомнатной квартире на пятом этаже кирпичной хрущевки в те далекие времена, когда у него были постоянная работа и стабильный доход, а тяги к спиртному еще не появилось. Строго говоря, Вован и сейчас не был пропащим алкашом, пил он только по выходным, но так, что после каждого уик-энда долго – аккурат всю рабочую неделю – маялся беспросветной амнезией. Ни личному счастью, ни карьерному росту дурная привычка не способствовала, но Вован предпочитал не замечать очевидного и нашел своим жизненным неудачам другое, весьма оригинальное объяснение.
Началось все с того, что, развернув как-то бульварную газетку, содержавшую в себе сочащуюся жиром янтарную таранку, Вован в промежутке между первой и второй кружечкой пива от нечего делать пробежал глазами интервью популярного певца Мутузова, осчастливившего своих фанатов изречением «Это наша жизнь, и мы ее живем!» Мысль Вовану понравилась глубиной и универсальностью формулировки, допускающей варианты, как то: «Это наша еда, и мы ее едим!», «Это наше пиво, и мы его пьем!» и «Эта наша мысль, и мы ее мыслим!» И вот, неспешно обдумывая эту самую мысль, Вован закономерно закручинился: а всегда ли именно мы живем нашу жизнь? И если уж на то пошло, то жизнь, которую мы живем, наша?!
В разгар Вовановых алкогольно-философских бдений неподалеку объявился интеллигентный забулдыга Эдуард Петрович, регулярно собирающий вблизи гаражей бесхозную стеклотару. Благодарно допив слитые ему остатки пива, Петрович мимоходом просветил Вована насчет теории существования параллельных миров. И Вован нутром почувствовал: истина где-то рядом! А тут еще собственный Вованов сыночек-подросток, умничая в укор папаше-простофиле, зачем-то поведал, что параллельные прямые, оказывается, очень даже пересекаются – где-то в бесконечности, что, мол, успешно доказал ученый математик Лобачевский!
Лобачевский оказался последней каплей. Вован прозрел: параллельные миры, для большинства сограждан пребывающие в состоянии нейтралитета, оказывается, то и дело пересекались непосредственно в жизни Вована! Обидно, конечно, но никто, кроме него, явных признаков пересечения параллелей не замечал.
Жить, впрочем, приходилось все больше в общей с народом реальности: в первую очередь так или иначе зарабатывать деньги на пропитание и пропивание. А поскольку работать Вован никогда не любил и не хотел, нужно было искать варианты.
Сдать на все лето свою двухкомнатную квартиру он решился не вдруг, а когда все же решился, потребовал от жильца рекомендаций и деньги вперед, но оставлять родные пенаты без чуткого хозяйского присмотра не собирался, понимая, что всегда найдется повод заглянуть на огонек. Сегодня, к примеру, Вован решил принять ванну, а уж после нее слегка принять на чисто вымытую грудь. Глядишь, и жилец поздравит хозяина с легким паром, завяжется непринужденная беседа, а поговорить Вован всегда любил. В подпитии он становился изумительно красноречив.
С мужской компанией, правда, не сложилось: еще только сворачивая к соседнему продовольственному магазину за выпивкой и закуской, Вован заметил красивый синий автомобиль своего жильца. Машина быстро удалялась в сторону центра.
– Куда денется? Вернется, – успокоил себя Вован и спокойно осуществил нехитрый шопинг.
Получасом позже, помахивая пакетом с сосисками, с игриво топорщившейся в брючном кармане бутылочкой кетчупа и плоской поллитровкой водки за пазухой, он подошел к своему подъезду и остановился, терпеливо ожидая, пока его пропустят на крыльцо две возбужденные бабы в цветастых халатах. Соседки оживленно разговаривали, пересыпая приличные слова родной речи неприличными в пропорции один к одному.
– И эти тра-та-ташные тра-та-та своей тра-та-ташной морковкой, тра-та-та ее в тра-та-та, тра-та-тахнули мое белье к тра-та-ташной матери! – брызгаясь слюной, сообщила одна баба другой.
– Круто, – уважительно сказал Вован, не только с ходу оценив виртуозное владение родным словом, но и моментально ухватив суть душераздирающего конфликта.
Говорливая баба замолчала и медленно, со скрежетом, повернулась к Вовану, как танковая башня.
– Ты, – без выражения произнесла она.
– Я, – вполне дружелюбно подтвердил Вован, с детским интересом ожидая продолжения.
Баба посмотрела на его прозрачный пакет с сосисками и уперла руки в боки.
– Что в кармане?
– Кетчуп, – простодушно ответил Вован.
– Кетчуп, значит, – зловеще повторила баба, мрачнея пуще прежнего. – Опять, значит…
– Валька, Валька, ты не горячись, сейчас милиция приедет, разберется, – дернула ее за рукав баба номер два. – Слышь, Валька, не надо, не связывайся, не марай руки!
– А я замараю, – с вызовом сказала Валька, вздымая распаренные красные кулаки и нависая над сжавшимся Вованом, как кариатида. – Ему, значит, можно марать, а мне, значит, нельзя? Ты каким дерьмом, сволочь такая, белье мне загадил?!
Гадить на соседское белье из Вовановой квартиры мог только жилец, которого, впрочем, как раз не было дома. Опять параллельный мир проявился, сразу понял Вован. Где-то там его непутевое второе «я» что-то напортачило, а прорвало, как обычно, сюда.
– Да это же не я, – покрутив головой, попытался объяснить Вован разъяренной бабе. – Меня и дома-то не было! Это, наверное, опять напортачило мое параллельное альтер эго!
– Ты свое дерьмо хоть как назови, пятна все одно останутся! – не дослушав, завопила соседка.
Вован невольно попятился. Дородная Валька размахнулась и неловко, но чувствительно двинула его в ухо.
– Милиция! – неуверенно воскликнул Вован, отталкивая от себя разъяренную бабу.
– Милиция! – басом заревела Валька, с размаху шлепнувшись пышным задом на крыльцо.
– Милиция! – молодцевато рявкнул над ухом Вована участковый Василь Михалыч, вызванный еще с полчаса назад, но удивительным образом подоспевший вовремя.
– Милиция, – встревоженно прошептал себе под нос водитель незаметно подкатившей к дому синей «десятки».
Машина неуверенно притормозила у подъезда, помедлила и проехала мимо гомонящих участников конфликта, набирая скорость.
Черный «Мерседес» Севы Панчукова мирно катил в потоке машин, следующих по оживленной городской магистрали в сторону Грушевского моста.
В душе самого Севы мира не было. Хотя бы потому, что он не знал, за каким чертом катится на улицу Гагарина, являющуюся, согласно Люсиным записям, последним местом жительства кота Клавдия и его хозяйки. Хотя нет, за каким именно чертом – это как раз было ясно: за тем самым Клавдием, в мохнатые персидские лапы которого само собой, как спелая груша, свалилось заокеанское наследство. Но совершать налет на квартиру и с криком «Кот или жизнь!» вырывать четвероногого наследника из рук любящих хозяев Пончик не собирался. Впрочем, теплилась в Севиной смятенной душе смутная надежда на то, что кота иногда выпускают погулять на улицу. И если это так, то лупоглазая Маргарита Сильфида с формами изможденной топ-модели, мирно дремлющая на заднем сиденье «мерса», может пригодиться как приманка.
Впрочем, могло бы получиться и лучше. Сева мечтательно прищурился, воображая персидского очаровашку, с самым сиротливым видом восседающего на крышке канализационного люка посреди бескрайней грязной лужи. Конечно, в этой ситуации Сева не будет раздумывать, как не раздумывал простой русский дед Мазай, выручая из беды простых русских зайцев. Разумеется, Пончик просто обязан будет спасти несчастное животное. Подобрать, обогреть… Подогреть, обобрать…
Тут мечтателю пришлось срочно раскрыть глаза: впереди длинно скрипнули тормоза, и Сева вспомнил, что он за рулем. Так и в аварию попасть недолго, и самому покалечиться, и «мерс» помять!