Предисловие
История книги, которую вы, дорогой читатель, держите в руках, не похожа на историю большинства книг, издававшихся прежде и издающихся ныне. Ее автор, тогда архиепископ Симферопольский и Крымский, а ныне святитель Лука, не готовил к печати свои проповеди, прочитанные с архиерейской кафедры в 1949–1952 годах. Ведь в годы официального атеизма об издании оригинальных богословских произведений, тем более апологетического (защищающего веру от безбожия) характера опасно было и мечтать. Безоглядным подвигом архиепископа было уже то, что он обращался к своей пастве с таким смелым устным словом Божией правды.
Но его благодарные слушатели не могли мириться с тем, что это бесценное слово будет храниться лишь в их сердцах. Они захотели, чтобы оно проникло в души как можно большего числа людей, сквозь тернии, сквозь пространство и время. И Бог дал им такую возможность. Как и при распространении книги святителя Луки «Дух, душа и тело», верующие стали сподвижниками своего любимого архипастыря, осуществив «самиздат». Но в этом случае они не просто размножили написанный текст. Они из недели в неделю, из месяца в месяц, из года в год стенографировали (тогда ведь магнитофон был величайшей редкостью), перепечатывали проповеди на пишущей машинке. И это было рискованно, так как все машинки были зарегистрированы под номерами в НКВД. Они переплетали эти листочки на домашних переплетных станках с такой любовью и таким тщанием, каких никогда не удостаивалось ни одно из официальных изданий ни тех, ни последующих времен. На переплете дошедшего до нас одного из томов такого «самиздата» даже оттиснут святой Крест. И это тоже грозило суровой карой в богоборческие времена.
И еще одна немаловажная подробность. Эта рукопись дошла до нас, благодаря делам милосердия. Ее бережно хранила у себя монахиня Елизавета, которая сподобилась не только лично быть знакомой со святителем Лукой, но и стать однажды пациенткой выдающегося хирурга Войно-Ясенецкого. Он спас ей жизнь, прооперировав по поводу гнойного аппендицита. Монахиня дожила до глубокой старости в убогой хатенке без удобств, и на зиму ее обычно забирала жить к себе в благоустроенную квартиру раба Божия Тамара, которая вместе с ней пела в хоре Свято-Троицкого кафедрального собора Симферополя, где с 1996 года покоятся мощи святителя Луки. В благодарность за приют инокиня оставила Тамаре перед смертью самое дорогое, что у нее было, — машинописный том VI Проповедей архиепископа Луки в Симферополе, 1949–1952 годов. Тамара же, которая и доныне является прихожанкой Свято-Троицкого собора, предоставила нашему епархиальному издательству возможность перепечатать рукопись и издать ее в виде книги, которую теперь смогут прочитать тысячи людей.
Живой, благословляющий свою верную паству голос нашего дорогого святителя звучит со страниц этой замечательной книги. Мы получили возможность как бы присутствовать на проповедях, которые он, как и всё, что делал в своей великой жизни, читал с безмерной любовью ко Всемилостивому Спасителю нашему Иисусу Христу и к людям, так нуждающимся в Слове Божием.
Слава и благодарение Господу за все!
МИТРОПОЛИТ СИМФЕРОПОЛЬСКИЙ И КРЫМСКИЙВ неделю вайи
Празднуем мы ныне одно из самых великих событий в земной жизни Господа нашего Иисуса Христа — Его торжественный вход в Иерусалим.
Надо, чтобы поняли все вы, каково значение этого праздника, чтобы поняли, каков смысл входа Господня в Иерусалим, ибо когда кто-нибудь впервые знакомится с Евангелием, то останавливается его мысль на главе, которая повествует о входе Господнем в Иерусалим, останавливается с удивлением, даже с недоумением, ибо читали они во многих других местах Евангелия, что Господь наш Иисус Христос всегда и неизменно отклонял от Себя всякие почести, всякое превозношение, ибо был Он кроток и смирен сердцем.
Он запрещал бесам, которых изгонял из одержимых ими, разглашать, что они знают, кто Он, что знают, что Он Сын Божий. Почти всегда исцеленным Им Он тоже запрещал разглашать о чуде.
Когда исповедал Его святой Петр как Христа, Сына Божия — Мессию, тогда сказал ему Христос: «Блажен ты, Симон, сын Ионин, ибо не плоть и кровь открыли тебе это, но Отец Мой, Сущий на небесах». Апостолы знали, но апостолам тоже заповедано было не разглашать никому о том, что Он Христос, Мессия, Сын Божий.
Итак, все то, что было прежде, как бы стояло в некотором противоречии со входом Господним в Иерусалим. Никогда прежде не видели Господа иначе, как шествовавшим пешком; здесь впервые увидели Его сидящим на осле. Никогда не видели, чтобы Он не уклонялся от всяких почестей, а теперь Он принимал их.
Что же это значило? Почему теперь как бы изменился образ действий Господа Иисуса Христа? Почему никогда прежде за три с половиной года Своей проповеди Он не позволял никому разглашать, что Он Мессия, Спаситель мира? Почему и Сам никогда не говорил об этом?
Почему? Потому что не пришло еще время открыть это людям, потому что неблаговременно было Ему открыться как Мессии.
Что было бы, если бы Он поспешил открыть свое мессианское достоинство? Вы знаете, как люто враждовали первосвященники, книжники, фарисеи против Него. Неужели же тогда, в начале земной деятельности Спасителя, они могли бы потерпеть, что Он провозгласил Себя Мессией?
Нет, ни в коем случае! Это только усилило бы их ненависть и вражду против Него, привело бы к ранней, безвременной смерти от злой руки их. Тогда, до входа Господа в Иерусалим, еще не настало время объявлять Его Христом, Сыном Божиим, Мессией.
А теперь настало. Господь знал, когда надлежало открыть всему народу Его достоинство как Христа, и вход Господа в Иерусалим имел целью именно это: открыть Иисуса как Спасителя, Сына Божия и Мессию.
Как, в какой форме совершено это великое дело Господом нашим Иисусом Христом? Не со славою великою, не с той славой, которую должен был принять Мессия, если бы Он был тем, за кого считали и каким ожидали Его иудеи; если бы цель Его пришествия была только в том, чтобы воцариться навеки над народом израильским, поставить его превыше всех других народов и стать земным царем.
Ведь сказал же Спаситель на суде Пилата в ответ на вопрос Пилата, царь ли Он: «Ты говоришь… Царство Мое не от мира сего» (Ин. 18, 36).
Если бы искал Он царства от мира сего, если бы желал быть тем Мессией, великим царем, какого ожидал народ израильский, то, конечно, Он не вошел бы в Иерусалим в таком бедном, смиренном виде.
Разве не было среди уверовавших в Него, среди глубоко чтивших Его большого количества богатых и знатных, которые могли бы по первому намеку Его обставить вход в Иерусалим, как вход царя: дать великолепных коней, колесницы, которые сопровождали бы толпы народа, как сопровождали в Риме великих полководцев, одержавших славные победы над врагами? Их награждали так называемым триумфом. Это шествие триумфатора бывало полно великой славы, полно блеска. Триумфатор стоял на роскошно убранной колеснице, запряженной четверкой великолепных коней, высоко держа свою гордую голову, увенчанную лавровым венком, и принимал отовсюду знаки преклонения и прославления. Впереди шли войска с музыкой громогласной. А позади колесницы вели закованных в цепи царей и вождей того царства, которое покорил триумфатор.
А Господь Иисус Христос неужели мог так совершить вход Свой? О нет, о нет!
Всякая слава земная ничтожна и исчезает как дым, и все те, которые были удостоены в Риме триумфа, давно, давно забыты людьми. Есть другая слава, неизмеримо более высокая, чем слава триумфаторов: есть слава доблестного смирения, кротости и добродетелей, ибо эти великие духовные качества неизмеримо выше всех заслуг военных и гражданских и всякой славы человеческой, ничтожной пред славой кротких, смиренных, полных любви и добродетелей.
Царство Христово было не от мира сего, оно было Царством от Бога. И славой его должна была быть слава Божия. И эту славу стяжал Он в Своем смиренном шествии на осле, на котором сидел Он, не гордо подняв голову, а низко опустив ее и орошая Свои святые ланиты потоками слез.
Было теперь благовременно открыться народу израильскому как смиренному и страдающему Мессии, как рабу Иеговы, как Отроку, Который тих и кроток, Которого Отец Небесный держит за руку, Который «трости надломленной не переломит, и льна курящегося не угасит» (Ис. 42, 3).
Таков был вход Господа в Иерусалим. Подумаем, неужели всякий, кто был бы на месте Господа Иисуса в этот момент Его славного вхождения в Иерусалим, кто стремился бы к славе и почестям земным, к власти царской, неужели не использовал бы восторг народа, вызванный величайшим чудом воскрешения мертвеца на четвертый день после смерти — неужели не использовал бы такого восторга народного, чтобы подлинно воцариться?!