Провожатый парнишка у церковного входа перекрестился, отдал почти земной поклон, сказал:
— Отец Михаил сейчас наверняка в сторожке, — и юркнул в какую-то небольшую постройку в церковном дворе.
— Надо же, — шепнула Нонна Борису. — Я и не думала, что сейчас есть всерьез верующие, да еще среди молодых. Мальчишке лет пятнадцать, не больше…
Борис не успел ничего ответить, потому что навстречу им из сторожки вышел тот самый отец Михаил, который, как обещали Нонне, проведет обряд венчания. Он был одет в простые черные одежды, названия которых не знали ни Нонна, ни Борис. Красив был только наперсный крест, украшенный серебряной сканью и поблескивающими камнями. Мальчишка-провожатый что-то тихо сказал батюшке. Тот так же тихо ответил ему и перекрестил. Мальчик еще раз с почтением склонил голову и повернул светловолосую голову к приезжим.
— Сами-то обратно доберетесь? — спросил он.
— Конечно, — ответил ему Борис.
— Ты… ты… иди… с-спасибо… — срывающимся голосом добавила Нонна. Ей хотелось, чтобы они с Борисом поскорее остались с отцом Михаилом наедине.
— Иди с Богом, — низким красивым голосом отпустил мальчика отец Михаил и обратился к Нонне с Борисом: — Венчаться, значит, хотите?
— Да… — с трудом выговорила Нонна, которая уже начала дрожать от волнения. Им с Борисом предстояло совершить нечто такое, чего не делали люди из их окружения, то, что преследовалось и часто наказывалось обществом. И это запретное, что сейчас над ними совершат, навсегда соединит их жизни. Эту связь ничем нельзя будет прервать. Они умрут в один день. Только вместе.
Нонна вцепилась подрагивающими пальцами в руку Бориса. Она была ледяной. Это означало, что он тоже очень волновался.
Отец Михаил слегка улыбнулся в свою черную с проседью бороду и спросил:
— Вы крещеные?
Нонна растерянно помотала головой и жалко промямлила:
— Я… нет… не крещеная…
— Крещеный, да… — ответил Борис. — Только крест никогда не носил. Даже не знаю, жив ли он…
— Ты крещеный? — ахнула Нонна, и ей сразу сделалось страшно. Она не подходит Борису. Это ужасно и так несправедливо, хоть плачь.
Заметив ее сразу повлажневшие глаза, отец Михаил сказал:
— Это ничего… Сначала окрестим…
— А как же? — испугалась Нонна. — Нужны же крестные…
— Когда крестятся во взрослом состоянии, крестные не нужны. Только вот еще что… У вас есть свидетельство о браке?
— К-какое свидетельство? — выдохнула Нонна.
— Из ЗАГСа. Венчание обычно проводится после гражданской процедуры.
— Нет! Как же так?!! — гортанно крикнула Нонна, стараясь не смотреть на Бориса. Она нутром чувствовала, что он уже готов был бежать от лесной церквушки со всех ног. Этого она никак не могла допустить. — Нет у нас из ЗАГСа, понимаете… Зачем эти бумажки… когда любовь… такая, что хоть на смерть… Мне говорили, что если приедем сюда, далеко… то вы сможете совершить венчание, потому что мы из другого района… вам ничего не будет… никуда не надо будет сообщать… мы не ваши… мы случайные приезжие… Пожа-алуйста… — Нонна уже не говорила, она выплакивала слова. Слезы выползали из ее глаз и медленно стекали по побелевшему лицу.
Борис нервно кусал губы, мучаясь виной перед Надей, с которой так и не развелся. Все происходящее уже опять казалось ему обманным и неправильным. Он готов был просить прощения у отца Михаила за то, что они с Нонной по сути собирались его обмануть и напрасно побеспокоили. Он уже почти собрался увезти Нонну от этой церкви, но увидел, что она находится на грани обморока. Ее залитое слезами несчастное лицо было одновременно таким просветленным и дышало такой надеждой на скорое свершение чуда, что Борис сдался. Он действительно любил эту женщину. Не Надю. Пусть отец Михаил соединит их с Нонной пред небом или… как там у них принято говорить… Надя давно не жена ему. Развод — всего лишь дело времени.
Борис подошел к Нонне и крепко обнял ее за плечи. По его глазам священнослужитель видел, что этот мужчина тоже готов пойти на любые муки ради этой женщины, и не стал больше ничего у них спрашивать.
* * *
Все, что происходило дальше, воспринималось Нонной несколько размытым и нечетким. Возможно, оттого, что ее глаза так и застилали слезы. Они, не проливаясь, стояли прозрачной дрожащей пеленой. Проходя сквозь нее, пламя каждой свечи двоилось, троилось, четверилось. От многократно размноженных слепящих язычков в разные стороны расходились длинные блестящие лучи, в перекрестьях которых оказалось все маленькое помещение церквушки. Иногда сквозь лучи и перекрестья в лицо Нонны внимательно вглядывались продолговатые глаза ликов со старинных потемневших икон, и ее сердце сразу тяжко ухало, и из глаз выплескивалась влага. Иногда ее взгляд останавливался на странном, чуть кривоватом лице помощника отца Михаила. У него был полуприкрыт веком один глаз, и от этого казалось, что сухонький юркий мужичонка совершенно некстати подмигивает. Удушающе пахло ладаном. То есть Нонна не знала, чем пахнет, но должно ведь именно ладаном. Тонкие дымные струйки от кадильницы, которой размахивал отец Михаил, свивали причудливые узоры. Молодая женщина действительно была близка к обмороку и, возможно, потеряла бы сознание, если бы на ум не пришла история Марьи Гавриловны из «Метели» Пушкина, чему Нонна не могла не улыбнуться. Нет… ее история куда лучше… Она четко знает, с кем ее венчают… с рабом божиим Борисом… На всю жизнь… До самой смерти…
Отец Михаил наотрез отказался брать деньги, которые ему после обрядов пытался всунуть Борис.
— Плата за венчание должна пойти в пользу церкви, — сказал он и показал на сундучок с крестом на крышке и прорезью для денег, которую уже давно и прочно заткал паутиной толстый паук с черной головой и противным белым брюшком.
Борис, испортив без всякой жалости паучье ткачество, затолкал в прорезь чуть ли не всю свою месячную зарплату.
* * *
— Не понимаю, почему он все-таки согласился венчать нас без бумаги из ЗАГСа… — задумчиво проговорил Борис, когда они с Нонной уже ехали обратно в электричке.
— Ты имеешь в виду отца Михаила? — шепотом отозвалась она.
— Да. Почему он не отказался венчать? Мне как-то не по себе…
— Ты уже жалеешь?
— Нет… то есть… тут другое… Я скрыл от него, что вообще-то уже женат, а он не допросил с пристрастием, хотя не мог не видеть моего беспокойства. Почему?
— Во-первых, он наверняка был уверен, что мы оба не женаты или… ввиду не слишком юного возраста… разведены. А во-вторых, с точки зрения церкви, свидетельства о браке из ЗАГСа — действительно всего лишь жалкие никчемные бумажки. Церковь отделена от государства, но кое в чем вынуждена ему подчиняться. Ты же видел, что таинство венчания не содержит каких-то клятв и присяг. Я читала, что венчание, в сущности, — это крещение и миропомазание Христом в Святом Духе человеческой любви! Так-то вот! Браки совершаются на небесах… Ты теперь мой муж… пред небесами…
Нонна тесно, насколько позволяли приличия, придвинулась к Борису и уткнулась носом ему в шею. Он невесомо поцеловал ее в висок и шепнул:
— Я и без этих… небес… твой… Люблю тебя… страшно… Только вот перед Надей все равно чувствую себя скотиной. И перед Аленкой…
— Аленку никто не отменял. Она навсегда останется твоей дочерью. Тут уже не имеет значения вообще ничто: ни свидетельство о рождении, ни даже отсутствие его. Она твоя дочь.
— Слушай, Нонна, а может быть, ее тоже окрестить… на всякий случай…
— Аленку? Как ты себе это представляешь? Выкрадешь ее у Нади?
— Почему обязательно «выкрадешь»? Надя — неглупая женщина. Не думаю, что она запретит мне видеться с дочерью.
— Может, и не запретит, но не везти же малышку в такую даль.
— Да-а-а… — протянул Борис. — Слишком далеко для пятилетней девочки… да еще на перекладных… Но ведь, наверно, можно это сделать где-нибудь и поближе.
— Опасно, Боря. Действительно могут донести, и тогда без резолюции общего собрания твоей конторы дело точно не обойдется.
* * *
То, что происходило ночью с этими людьми после поездки в Малые Сельцы, уже было освящено церковью. Так они считали оба. На шеях Нонны и Бориса тускло поблескивали дешевые крестики из нержавейки, которые им надел на шеи отец Михаил. Обручальных колец не было. Только эти крестики, которые они всю жизнь потом будут считать обручальными. О таинствах крещения Нонны и венчании не знал никто, и это добавляло остроты их и без того сильным чувствам друг к другу. Остроты и почему-то… боли. Нонна, целуя любимого, то и дело смахивала непрошеные слезинки.
Борис морщил нос, коря себя за бабскую сентиментальность, и все равно ощущал сильное теснение в груди, когда прижимал к ней свою… настоящую жену. С Надей надо срочно развестись. Развестись… да… Срочно… но, по сравнению с настоящим, это все-таки будет потом… А сейчас в этом мире существуют только они: Борис и Нонна, их горячие, свившиеся в тесный клубок тела. Маленькие легкие крестики смешно клацают друг о друга. Простые хлопковые шнурки путаются, и уже не понять, где крестик Нонны, где Бориса… где сам Борис, а где Нонна…