И когда ты заговорил со мной: "Отец мой?" - я не сумел сказать тебе: "Вот я", потому что горло мое неожиданно застонало. И когда ты сказал своим голосом: "Вот огонь и дрова; где же овца для всесожжения?" - я не сумел ответить тебе, как должен был, что господь усмотрит себе овцу, и мне сделалось так худо и так больно, что со слезами я чуть не изверг из себя душу, и я опять застонал, и тогда ты стал искоса глядеть на меня своими глазами. И когда мы пришли на место, я построил из камней жертвенник и разложил на нем дрова, и связал дитя веревкой и положил его поверх дров. И взял нож и закрыл тебе левой рукою оба глаза. И когда я приставил нож и лезвий ножа к твоему горлу - вот тогда я ослушался господа, и рука моя опустилась, и нож выскользнул, и я пал на лицо свое и грыз зубами землю и траву земли, и колотил их ногами и кулаками, и кричал: "Заколи, заколи его ты, господь и губитель, ибо он для меня все на свете, и я не Авраам, и душа моя отказывается повиноваться тебе!" И когда я кричал и колотил землю, гром прокатился по небу от этого места и укатился вдаль. И был у меня сын, и не было больше господа, ибо я не нашел в себе силы выполнить его волю, да, да, не нашел, - простонал он, качая лбом, по-прежнему прижатым к руке, в которой был посох.
- Неужели в, последнее мгновенье, - спросил, поднимая брови, Иосиф, душа твоя дрогнула? Ведь в следующее мгновенье, - продолжал он, так как старик только молча немного повернул голову, - ведь в ближайшее же мгновенье раздался бы голос и воззвал бы к тебе: "Не поднимай руки твоей на отрока, и не делай над ним ничего!", и ты бы увидел овна в чаще.
- Я этого не знал, - ответил старик, - ибо я был как Авраам, и эта история еще не произошла.
- Но разве ты сам не сказал, что воскликнул: "Я не Авраам"? - с улыбкой возразил Иосиф. - А раз ты им не был, значит, ты был Маковом, моим папочкой, и эта история была стара, и тебе был известен ее исход. Ведь и мальчик же, которого ты связал и хотел заколоть, не был Ицхаком, прибавил он опять с тем же изящным движением головы. - Таково уж преимущество позднего времени, что мы уже знаем круги, по которым движется мир, знаем обоснованные отцами истории, в которых он предстает. Ты мог вполне положиться на голос и на овна.
- Речь твоя хитроумна, но неверна, - отвечал старик, забывая за спором свою боль. - Во-первых, если я был Иаковом, а не Авраамом, то не было уверенности, что все пойдет так же, как тогда, и я не знал, не пожелает ли господь довершить то, что он некогда отложил. Во-вторых, посуди, чего стоила бы моя твердость перед господом, если бы источником ее был расчет на ангела и на овна, а не великая покорность, не вера, что бог может провести будущее через огонь целым и невредимым и взломать запоры смерти и что воскресение во власти бога? В-третьих, разве меня испытывал бог? Нет, он испытывал Авраама, и тот выдержал испытание. Меня же Авраамовым испытанием испытывал я сам, и душа моя не выдержала его, ибо любовь моя была сильнее, чем моя вера, и я не нашел в себе силы совершить это, простонал он снова и снова склонил к посоху лоб; ибо, оправдав свой разум, он снова отдался чувству.
- Конечно, я говорил вздор, - смиренно отвечал Иосиф, - глупостью я, несомненно, превосхожу большинство овец, а уж верблюд, в сравнении с этим бестолковым юнцом - это просто сам Ной премудрый по рассудительности. Ответ мой на твое устыдившее меня замечание будет не умнее, ко тупоголовое это дитя думает, что, испытывая себя самого, ты был не Авраамом и не Иаковом, а - страшно сказать - господом, который испытывал Иакова Авраамовым испытанием, и ты обладал мудростью господа и знал, какому испытанию намеревался он подвергнуть Иакова - тому, которое с Авраамом он не намерен был доводить до конца. Ведь он сказал ему: "Я царь баалов, бык Мелех.