Плонский Александр Смирительная рубашка
Александр Плонский
СМИРИТЕЛЬНАЯ РУБАШКА
Фантастический рассказ
Щупальца обвили шею. Я конвульсивно сопротивлялся, движимый страхом смерти, отчаянием и надеждой на чудо, которое только и могло меня спасти... Но тиски сжимались, кислород уже не поступал в легкие, сознание меркло...
Проснувшись, я не сразу сообразил, что это был лишь кошмарный сон. Но он перешел в явь: дышалось по-прежнему с трудом, тело затекло, сердце колотилось.
Поднялся, распахнул окно, и душный воздух хлынул внутрь...
Заканчивалась осень, уже начало подмораживать, вчера я вышел в плаще и озяб. Как же быстро и странно изменилась погода!
Пришлось включить кондиционер. Посвежело, но не полегчало. На душе было тревожно, даже безысходно, словно все пошло прахом... А я ведь жизнелюб. Вепрь удивлялся, как при моей скучнейшей профессии, которая, по его мнению, должна меня иссушить, я все еще сохраняю способность радоваться любой мелочи - и лучу солнца, и цветку, и шалостям ребенка.
Я заставил себя сесть за стол, вызвал из памяти компьютера шумерскую клинопись второго тысячелетия до новой зры, попытался начать лингвистический анализ и... меня пронзила мысль о собственной заурядности. Ни о чем другом уже не мог думать и к вечеру убийственно понял, что заурядны девяносто девять человек из ста, а я хуже того, - просто ничтожен.
Так вот в чем причина моего дурного настроения: узнал себе цену! Я привык к тому, что Вепрь держится со мной как старший, - он и впрямь старше на год, но дело, оказывается, не только в этом...
Вдруг нестерпимо захотелось увидеть его: никого ближе у меня нет. Родители погибли где-то на Марсе, когда мне едва сравнялось два года. Вырос в детском заповеднике, Вепрь там верховодил...
И вот, как будто услышав зов, мой единственный друг возник на пороге.
- А я к тебе на огонек, - сказал он будничным тоном. - Ба! Ты стал настоящим доходягой, Тур! Физиономия кислая, мешки под глазами. Тьфу на тебя!
Нам не впервой пикироваться, и я начал в привычном ключе:
- Шел бы ты, друже... - Но слова застряли в горле, и неожиданно для самого себя я простонал: - Худо мне, Вепрь! Чего я добился к тридцати годам? Владею двумя десятками мертвых языков и диалектов, а что толку... Мечтал осчастливить человечество ключевой теорией слова, но кому это сейчас нужно?
- Хватит ныть! - грубо оборвал Вепрь. Меня захлестнула обида.
- Уходи!
Он пожал плечами.
- Без тебя? И не подумаю. Уйдем вместе!
- Чего ради! - возмутился я и вдруг понял, что нарочитая грубость - маска, за которой скрывается любовь ко мне.
- Давно хотел вытащить тебя из твоего болотного мирка! - ворчливо сказал Вепрь. - Ну, идешь?
- Дай собраться, - растерянно промямлил я. - Хоть уберу за собой.
- Оставь все как есть.
Я запер дверь. Вепрь взял у меня ключ и бросил его в мусоропровод.
И я пошел за Вепрем.
"Как я здесь оказался? Зачем?" - эти вопросы я задал себе позже. А сначала с интересом присматривался к окружающему.
Конечно же, я знал, что Вепрь - панцериолог. Но само это слово говорило мне мало. Встречаясь, мы вспоминали юношеские годы, товарищей, учителей, собственные проделки... Профессиональных тем почти не касались. Вероятно, Вепрь не считал нужным посвящать меня в свои проблемы, а я интересовался ими лишь постольку-поскольку.
Лаборатория, куда я так неожиданно попал, базировалась в космосе. Ничего удивительного в этом не было: околоземное пространство - идеальное место для научного творчества, здесь ничто не отвлекает, ничто не нарушает чистоту экспериментов.
Удивляло другое: почему наша лаборатория, вместо того, чтобы обращаться вокруг Земли по одной и той же стационарной траектории, переходит с орбиты на орбиту, словно рыщет в поисках чего-то загадочного.
Самолюбие побуждало самостоятельно постичь функции незнакомой аппаратуры, но вскоре я осознал тщетность этих попыток. Каббалистические знаки на дисплеях оказались для меня хуже китайской грамоты - уж в ней-то разобрался бы в два счета! Пришлось пойти на поклон к Вепрю.
Но на мои робкие приставания он отвечал уклончиво:
- Потерпи, скоро узнаешь.
Видно было, что он чем-то не на шутку встревожен.
Два других члена экипажа - молчаливый Петрус и маленькая, изящная Милена не то чтобы избегали меня, но изъяснялись с недомолвками, словно скрывали что-то неприятное.
Милена сошла бы за девочку-подростка, если бы не ее неулыбчивые глаза умудренной жизнью женщины. Однажды я поймал их взгляд и невольно вздрогнул, почувствовав себя беззащитным перед его проницательностью. Заметив мое замешательство, Милена притушила глаза - не отвела, а словно надела дымчатые очки, за которыми не видно взгляда.
Я подумал, что всегда буду безразличен ей, и это к лучшему. Не дай Бог оказаться любимым такой женщиной, потому что ее любовь наверняка обезволит и поработит...
Постепенно я начал чувствовать себя изгоем среди понимающих друг друга с полуслова единомышленников, примитивным дикарем, для которого скачущие цифры и змеистые графики на дисплеях - не более чем абракадабра...
К невесомости, чередующейся с перегрузками при маневрах, я привык на редкость быстро и даже досадовал, когда включали искусственную гравитацию, а к остальному привыкнуть не мог. Все более тяготился своим двусмысленным положением, все чаще задавал себе вопрос: как мог, поддавшись мгновенному порыву, бросить все и отправиться за Вепрем неизвестно куда и зачем?
Наконец я не выдержал, и между нами состоялся решающий разговор.
- Пожалел? - спросил я напрямик. - Но чего стоит твоя жалость, если у тебя нет ни времени, ни желания общаться со мной! Вы чураетесь меня. Я здесь лишний. Ничего не знаю, ничего не умею, ничего не могу!
- Вот чудила! - ответил Вепрь с досадой. - Что называется, попал пальцем в небо! Нет, Тур, дело не в пренебрежении твоей персоной. Всё оказалось серьезней, чем мы думали, и... Вспомни, что произошло на Земле в день отлета. Духота, пекло... Твоя депрессия была не случайна. Ее испытывали все.
- И ты?
Вепрь мотнул крутолобой головой.
- Обо мне речь не идет. Я хотел выручить тебя... Так вот, сейчас там в сто раз хуже.
- Но тогда что-то надо делать... Нельзя же так просто...
Не видел я раньше Вепря таким мрачным.
- Надо делать... - повторил он мои слова с иронией. - А ты, оказывается, умник, Тур! Мы дураки, а ты умник! Думаешь, не делаем? - ирония уступила место горечи. - Наука, Тур, не всесильна... Она в плену у ограниченного круга представлений. Природа сыграла не по правилам, и мы оказались не готовы к случившемуся, как когда-то не были готовы к Всемирному потопу.
- Но что все-таки случилось? Или не пойму?
- Я и сам не понимаю, - признался Вепрь. - Конечно, как панцериолог, специалист по оболочкам Земного шара, я разбираюсь в ситуации лучше, чем ты, но не настолько, чтобы понять причину происходящего.
- Расскажи все, что знаешь, - потребовал я.
- Атмосфера содержит ряд оболочек, например, озоновый слой, защищающий Землю от ультрафиолета... Мы обнаружили только что возникшую, не известную ранее, вентильную оболочку.
- Странное название!
- Эта оболочка и в самом деле ведет себя как вентиль: свободно пропускает солнечную энергию внутрь и задерживает значительную часть энергии, отраженной поверхностью Земли.
- И в результате возникает парниковый эффект? - догадался я.
- Вот именно, - подтвердил Вепрь. - Но он не связан с избытком углекислого газа в атмосфере, природа этой новой разновидности парникового эффекта загадочна, мы пытаемся ее понять и предотвратить катастрофу, но пока безрезультатно...
Назавтра я застал Милену - всегда сдержанную, покрытую в моих глазах романтическим флером таинственности - рыдающей.
- Мне страшно. Тур... У меня там мама и брат... Посмотрите, что делается...
Она отстранилась, из-за ее плеча брызнул сноп света, образовав панораму опустевшего города. Ветви деревьев в скверах почернели, словно обуглившись. Там, где еще недавно была тронутая первыми заморозками трава, виднелась бурая, запекшаяся корка. Перед глазами плыли закопченные крыши домов, пересохшее русло реки. В нескольких местах клубились дымы, похожие на грозовые тучи. Сквозь них пробивались багровые языки пламени.
Я несмело провел рукой по волосам Милены.
- Полно, не плачьте! Смотрите: вон ползет мобиль. Значит, жизнь продолжается!
- Да... да... действительно, но на сколько их еще хватит? Как бы я хотела быть с ними!
- Здесь вы нужнее...
- Нужнее? Ах, если бы...
- Вторые сутки молчит Центр, - озабоченно сказал подошедший Петрус.
- А как же другие орбитальные станции? Их более трехсот, верно? - спросил я.
- Триста семьдесят две. С ними автоматически поддерживается циркулярная связь через транспондеры. Можешь просмотреть экспресс-сводки за последние часы - ничего утешительного. Как и мы, тревожатся, недоумевают. Но тоже пока не придумали ничего путного.